В доме вдруг наступила тишина. Всем в Эрле было известно, что Орион охотится на странных зверей и посещает со своей сворой странные места. Никто из жителей селения ни разу не переступал границ полей, которые мы знаем. Этот парень тоже боялся отправляться за пределы известного мира, да и родители его не имели настроения отпускать сына неизвестно куда. В конце концов неловкое молчание было нарушено многочисленными извинениями, невнятными отговорками и недоговоренными фразами. Орион понял, что юноша никуда не пойдет.
Тогда он пошел домой ко второму кандидату.
Здесь тоже горели свечи и был накрыт стол, за которым ужинали молодой человек и две пожилые женщины. Им-то и рассказал Орион о том, как сильно он нуждается в доезжачем, а потом спросил юношу, не согласится ли он стать его подручным на охоте. Обе пожилые женщины в один голос вскричали, что парень слишком молод, что он уж не может бегать так быстро, как когда-то, что он не достоин такой великой чести и что собаки никогда не будут ему послушны. Они приводили еще многие другие доводы, пока не стали путаться и повторяться.
Орион покинул их, направившись к домику третьего. Но и там повторилась та же история. Несмотря на то что старейшины отчаянно желали для Эрла хоть какого-нибудь волшебства, непосредственное соприкосновение с ним, даже простая мысль о чем-нибудь магическом, смущали и пугали простых жителей. Никто так и не захотел уступить лорду своего сына, чтобы он скитался неизвестно где и сталкивался с тварями, чьи свойства были изрядно преувеличены мрачными слухами, расползавшимися по селению подобно большой и зловещей туче.
Поэтому Орион снова отправился в путь один, сопровождаемый только сворой, которую он вывел из долины на возвышенности и заставил бежать на восток — туда, куда так не хотели идти люди Земли.
Стоял конец марта. Орион спал в башне своего замка, когда ранним и свежим утром до его слуха донесся откуда-то снизу задорный и звонкий крик петухов. Блеяние овец с далеких холмов тоже проникло в спальню, чтобы разбудить Ориона. Петухи внизу продолжали громко орать, вторя весне, чей голос разносился над землей вместе с солнечным светом. Орион встал с кровати и тут же спустился на псарню. Вскоре работники, первыми вышедшие в поля, увидели, как он поднимается по крутому откосу долины вместе со всеми своими пятнадцатью гончими, которые издалека напоминали просто светло-коричневые пятна на зеленой траве. И тем же порядком он снова заспешил через поля, которые мы знаем, и еще до того, как село солнце, достиг той полоски земли, от которой все люди отворачивали свои взоры, где среди плодородного бурого глинозема все дома стояли, обратившись дверьми на запад, и где на востоке сверкали над сумеречной границей бледно-голубые вершины Эльфийских гор.
Орион пошел со своими собаками вдоль последней живой изгороди, чтобы оказаться поближе к границе, но не успел достичь ее, как вдруг увидел совсем рядом лису, которая выскользнула из самой толщи зачарованного барьера и, пробежав несколько шагов по траве, снова нырнула в него, вильнув пушистым хвостом. Орион остановился, чтобы посмотреть, что лисица станет делать дальше, и вскоре зверек снова ненадолго появился в полях, которые мы знаем, и тут же шмыгнул обратно в мерцающие сумерки. Гончие тоже следили за странным поведением лисы, не выказывая, впрочем, никакого особенного желания ринуться за ней в погоню, так как они уже попробовали крови легендарного единорога.
Орион немного прошелся вдоль сумеречной стены, шагая в том же направлении, куда бежала лиса, и его любопытство все возрастало, так как пушистая бестия то и дело выскакивала из туманной мглы и снова скрывалась в ней. Гончие, напротив, следовали за ним нехотя, очень быстро утратив всякий интерес к тому, что проделывает какая-то дурацкая лиса. Загадка ее необычного поведения разъяснилась в один миг, когда из сумерек неожиданно выскочил не кто иной как Лурулу. Это с ним играла лисица.
— Человек, — громко сказал на языке троллей Лурулу, обращаясь то ли к самому себе, то ли к лисице, своей подруге по играм.
Орион сразу вспомнил существо, которое когда-то появилось в его детской с амулетом времени на пальце и которое так забавно прыгало по полкам и потолку, не на шутку разозлив Жирондерель, опасавшуюся за свою посуду.
— Тролль! — воскликнул Орион на том языке, слова которого нашептывала ему Лиразель, рассказывая сказки народа троллей и напевая ему их древние песни.
— Кто ты, знающий язык троллей? — спросил Лурулу.
Орион назвал свое имя, но оно ничего не говорило троллю. Впрочем, он тут же присел, чтобы немного порыться в том, что заменяет троллям нашу человеческую память, и, перебирая множество мелких воспоминаний, избежавших губительного влияние времени, царящего в знакомых нам полях, и сонной апатии эльфийского безвременья, почти сразу наткнулся на впечатления, оставшиеся от посещения Эрла. Тогда тролль внимательно посмотрел на Ориона и принялся размышлять. Но тут Орион назвал ему имя своей августейшей матери, и Лурулу тотчас исполнил то, что известно среди троллей Страны Эльфов как «самоуничижение по пяти точкам», а именно пал на колени и прикоснулся к земле лбом и локтями. Выразив таким образом свои чувства, он взвился в воздух высоким прыжком, так как почтение было вовсе не в его характере.
— Но что ты делаешь в человеческих полях? — спросил Орион.
— Играю, — ответил Лурулу.
— А чем ты занимаешься в Стране Эльфов?
— Наблюдаю время, — сказал тролль.
— Мне бы это было неинтересно, — небрежно заметил Орион.
— Просто ты никогда не пробовал, — возразил Лурулу. — В человеческих полях нельзя этим заниматься.
— Почему? — удивился Орион.
— У вас время слишком резвое.
Молодой лорд некоторое время обдумывал ответ, однако так ничего и не понял, так как, ни разу не побывав за пределами известных нам полей, он был знаком только с ходом нашего, земного времени, сравнить которое Ориону было не с чем.
— Сколько лет пронеслось над тобой с тех пор, как мы в последний раз виделись в Эрле? — задал вопрос Лурулу.
— Лет?- переспросил Орион.
— Должно быть, не меньше ста, — предположил Лурулу.
— Почти двенадцать, — сказал Орион. — А над тобой?
— А для меня все еще сегодня, — беспечно ответил тролль.
Ориону сразу расхотелось говорить о времени. Ему не нравилось обсуждать вопросы, в которых он разбирался гораздо хуже какого-то тролля.
— Не согласился бы ты быть моим доезжачим и с кнутом бежать за моими гончими во время охоты на единорогов в человеческих полях? — спросил он.
Лурулу внимательно посмотрел на собак и заглянул в их темно-карие глаза, а псы потянулись к нему исполненными подозрений носами и стали принюхиваться.
— Это же собаки, — сказал Лурулу с таким видом, словно сей факт говорил не в их пользу, — но у них приятные мысли.
— Значит, ты согласен? — уточнил Орион.
— М-м… да, пожалуй, — кивнул тролль.
И тут же, не сходя с места, Орион вручил ему свой собственный длинный кнут, а сам затрубил в рог и в сумерках пошел прочь, велев Лурулу собрать свору и вести ее следом.
При виде тролля с хлыстом псы слегка забеспокоились и снова начали принюхиваться к нему, однако так и не смогли признать в нем человека. Подчиняться же существу, которое было не больше их ростом, гончим не хотелось. В первый момент они подбежали к нему просто из любопытства, а насытив его, стали с отвращением разбегаться в разные стороны, мигом позабыв об охотничьей дисциплине. Оказалось однако, что многочисленными способностями щуплого на вид тролля не стоило пренебрегать, да еще с таким вызывающим видом. Кнут в руке существа с той стороны границы, казавшийся в его тонких пальцах втрое больше обычного, неожиданно взлетел вверх, потом метнулся вперед и с сухим щелчком коснулся кончика собачьего носа. Пес взвыл, удивленно оглядываясь, а его товарищи неуверенно замерли на полушаге, очевидно полагая все происшедшее случайным, но кнут снова свистнул в воздухе и с меткостью еще большей щелкнул по другому собачьему носу. Тогда гончие увидели, что вовсе не слепой случай направил эти жалящие удары, а точный глаз и верная рука. С этого момента вся свора стала почтительно благоговеть перед Лурулу, хотя от него вовсе не пахло человеком.
Не успел Орион отойти от границы и на сотню шагов, как бледно-голубые вершины Эльфийских гор пропали из вида, так как их немеркнущие пики были скрыты плотной темнотой земного вечера, сгущавшегося над полями, которые мы хорошо знаем. Он шел домой в этой темноте со своими гончими, и ни одна овчарка не охраняла стада на кишащих волками пустынных нагорьях так надежно и не собирала овец такой тесной группой, как Лурулу собирал свору. Он появлялся то слева от нее, то справа, то сзади и, в зависимости от того, куда направлял свои стопы нарушитель порядка, мог даже перепрыгнуть через всю стаю, мгновенно оказываясь там, где требовалось его участие.
Они шли долго, и вскоре над их головами загорелись в вышине россыпи удивительных земных звезд. Лурулу то и дело задирал голову, чтобы полюбоваться на них, как некогда делали это все мы. Однако большую часть времени его внимание оставалось приковано к гончим, так как теперь тролль оказался в мире Земли и не мог не озаботиться здешними делами. Ни разу не случилось так, чтобы замешкавшийся пес не отведал кнута Лурулу. Кнут с резким хлопком опускался на нос или на кончик хвоста ослушника, и тогда в воздух взлетали щепотка пыли, несколько рыжеватых волосков или вырванных из кнута волокон. Пес взвизгивал и спешил нагнать свору, а все остальные знали, что направленный твердой рукой удар снова попал в цель.
Уверенность в обращении с кнутом, меткость удара и даже определенное изящество обычно приходят к человеку, который посвятил ремеслу доезжачего целую жизнь, то есть примерно двадцать лет постоянных упражнений.
Иногда это искусство практикуется в семьях, передаваясь от отца к сыну, и это намного лучше и эффективнее, чем годы тренировки. Но ни многолетняя практика, ни вошедшая в плоть и кровь привычка к кнуту не дают такой меткости, какую может дать магия. Взмахи кнута Лурулу, столь же быстрые, как рефлекторный поворот глаза, и удары точно в намеченное место, такие же прямые, как взгляд в упор, несомненно, не имели ничего общего с нашей Землей. Хотя постороннему человеку могло показаться, что кнут трещит и хлопает точно так же, как и в руках обычного охотника, все собаки на собственных шкурах убедились, что Лурулу владеет им со сноровкой, превосходящей человеческую.
Когда Орион стал спускаться со своими гончими и со своим новым доезжачим в долину, над которой, поднимаясь из труб, уже вставали ранние дымки, в небе появились первые признаки рассвета. Пока они шли по улице, с обеих сторон им подмигивали вспыхивающие в окнах огни, однако, когда они наконец добрались до пустых собачьих вольеров, в селении все еще властвовали ночной холод и тишина. После того как гончие свернулись клубочками на своих соломенных подстилках, Орион нашел место и для Лурулу. Он поселил его на заброшенном чердаке, где валялись лишь пустые мешки и несколько охапок сена да дремало на стропилах с полдюжины голубей, не захотевших вернуться в голубятню на крыше. Орион оставил тролля, а сам отправился к себе в башню, отупев от недосыпа и голода. Чувствуя усталость, о которой он наверняка даже не вспомнил бы, если бы удалось найти единорога. Впрочем, болтовня тролля, которого он повстречал у сумеречной границы, наверняка напугала этих осторожных животных, сделала дальнейшее ожидание бесполезным.
Молодой лорд заснул, но троллю на чердаке не спалось. Он долго сидел на охапке соломы и наблюдал, как течет время. Сквозь трещины в рассохшихся ставнях ему было видно движение звезд по небосводу. Потом он заметил, что звезды поблекли, а еще некоторое время спустя обратил внимание, как набирает силу совсем иной свет, и стал свидетелем удивительного чуда — восхода солнца. Лурулу исследовал полутьму чердака, наполненную воркованием голубей, и некоторое время потешался над их беспокойными повадками, в то время как его чуткие уши ловили шорох и возню других птиц в ветвях соседних вязов, шаги людей, бредущих ранним утром на работы, голоса коров и лошадей, тарахтенье повозок и многие другие звуки. Все они дышали одним — переменами, которые принесло с собой утро, и Лурулу обрадовался, что попал в край перемен. Да что там долина — вся Земля непрерывно менялась! Гниение досок, из которых был сколочен чердак, рост мха на штукатурке стен, тление мусора в щелях пола — все пело одну и ту же песню о переменах, которых не избежит ничто.
Тролль сначала подумал о вековом спокойствии, хранящем красоту Страны Эльфов, а потом и о своем племени, гадая, что бы сказали его сородичи если бы увидели Землю…
Голуби в панике слетели со стропил, напуганные раскатами громкого смеха Лурулу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34