И когда Орион спешил по участкам, где до поздней осени цветет тимьян, он с наслаждением вдыхал его густой пьяный аромат, поднимающийся от земли. Чуткие носы псов старательно ловили самые разнообразные и удивительные запахи просыпающихся холмов. О том, какие дикие существа встречались здесь друг с дружкой в ночной темноте, какие твари пересекали спящие холмы, торопясь по своим делам, и куда все они подевались утром, когда дневной свет стал ярче, а вместе с ним возросла опасность появления человека — обо всем этом Орион мог только раздумывать да строить догадки; для его же гончих все было ясно. Некоторые запахи, что остались на траве, они просто отмечали своими внимательными носами, а от некоторых пренебрежительно отворачивались, и только один след они искали напрасно — след больших благородных оленей, которые этим утром почему-то не поднимались на холмы.
Орион увел свою свору далеко от долины Эрл, но в тот день он так и не увидел ни одного оленя, и даже ветер ни разу не донес издали запах, который нервные гончие искали и не могли найти ни в листьях, ни в траве. Вскоре наступил вечер, и пока разбухшее красное солнце садилось за холмы, Ориону пришлось вести собак домой, сзывая отставших звуками рога. И вдруг тише, чем эхо этого трубного голоса, из далекого далека, из-за туманов и холмов, но все же столь чисто и ясно, что слышна была каждая звенящая серебром нота, отозвались ему эльфийские рога. Те самые, что каждый вечер пели Ориону.
Связанные друг с другом узами общей усталости, Орион и его свора вернулись в замок уже при свете звезд, и окна Эрла подмигнули им последним отблеском своего гостеприимного уюта. Гончие поспешили в свои вольеры и набросились на еду, а потом, довольные, улеглись спать, Орион же пошел к себе в замок. Он тоже поел, а потом долго сидел, думая о холмах, о своих гончих и о прошедшем дне, и понемногу усталость взяла свое, и Орион уснул спокойным, умиротворенным сном.
Так прошло множество дней, пока наконец, спускаясь одним росистым утром по отрогу холма, они не заметили под собой красавца оленя, который, отстав от своих давно вернувшихся в лес собратьев, торопливо щипал сладкую траву. Завидев его, гончие бросились с азартным лаем, тяжелый олень с удивительным проворством развернулся и бросился наутек. Орион выстрелил и промахнулся — и все это произошло почти одновременно. В следующее мгновение псы ринулись в погоню, и ветер перекатывался через их спины, ероша палево-коричневую шерсть. Олень мчался прочь с такой скоростью, словно у него в ногах были спрятаны мощные пружины. Поначалу свора намного опередила Ориона, однако молодой охотник был столь же неутомим, как и они, и, срезая кое-где углы и выбирая пути более короткие, чем те, по которым мчалась погоня, он все время держался достаточно близко от своих псов. Так продолжалось, пока собаки не уперлись в ручей и не замешкались на берегу, нуждаясь в помощи человеческой логики. Орион помог им в той мере, в какой человеческий здравый смысл вообще может быть полезен в подобной ситуации, и очень скоро свора опять взяла след. И пока они мчались от холма к холму, утро подошло к концу, однако они так и не увидели оленя во второй раз. Вот уже день начал понемногу склоняться к вечеру, но гончие все шли и шли по следу с умением, которое сродни магии. Уже ближе к закату Орион наконец-то увидел оленя, который медленно поднимался по склону далекого холма, тяжело ступая по жесткой траве, освещенной красноватыми лучами низкого солнца. Тогда он подбодрил собак криком, и свора погнала оленя еще через три неглубокие лощины. На дне последней олень остановился посреди мелководного каменистого ручья и повернулся к своим преследователям. Псы не заставили себя ждать и с лаем окружили свою жертву, внимательно следя за отростками рогов, что выдавались вперед надо лбом животного. На закате они наконец свалили оленя и прикончили его. Орион прижал к губам рог и затрубил победно и радостно, так как ничего иного он не желал в жизни. И точно таким же веселым зовом — словно и они торжествовали вместе с ним или же, наоборот, смеялись над его радостью — не то из-за холмов, на которых Орион еще не бывал, не то с обратной стороны заката откликнулись ему рога Страны Эльфов.
Глава XVII
ЕДИНОРОГ В ЗВЕЗДНОМ СВЕТЕ
Зима выбелила крыши селения и засыпала снегом леса и верхние пастбища. Когда Орион вышел в поля со своей сворой, вся земля лежала вокруг, словно книга, только что написанная Жизнью, так как по этим белым страницам, исчерченным стежками следов, можно было прочесть всю историю прошедшей ночи. Вот здесь кралась лисица, а здесь ковылял барсук, а тут выходил из леса благородный олень, и все следы вели через холмы и пропадали из вида вдалеке точно так же, как появляются и исчезают на страницах истории деяния государственных мужей, солдат, придворных и политиков. Даже обитатели неба — птицы — оставили свои подписи на этих побелевших холмах, и опытный глаз мог проследить каждый шаг их трехпалых лапок, пока птичий след не обрывался и по обеим сторонам от него не появлялись строенные короткие бороздки от самых длинных маховых перьев, чиркнувших по снегу при взлете. Все эти следы напоминали не то внезапный выверт общественного сознания, не то чью-то причудливую фантазию, что, бывает, промелькнут на страницах истории и тут же исчезнут, не оставив по себе никакой памяти, кроме нескольких коротких, вдруг оборвавшихся строчек.
Среди всех этих записей, повествующих об истории прошедшей ночи, Орион выбирал относительно свежий след крупного оленя, которого гнал с собаками через холмы, и звук его рога уже не слышен был в Эрле. По вечерам жители селения видели, как их фигуры, казавшиеся черными на фоне последнего отблеска заката, возвращаются домой по гребню котловины, но часто бывало и так, что Орион не показывался до тех пор, пока в морозном небе не загорались первые острые звезды. И почти всегда на плечах Ориона висела шкура благородного оленя, и ветвистые рога качались и подпрыгивали над его головой.
Однажды — без ведома Ориона — сошлись в кузницу Нарла все члены Совета старейшин селения. Они собрались поздним вечером, когда, закончив работы, все жители сидели по домам. Кузнец торжественно вручил каждому чашу с клеверным медом. Некоторое время они сидели молча. Нарл первым нарушил молчание, сказав, что Алверик больше не может считаться их лордом.
Прошло совсем немного времени, прежде чем в их головах сами собой возникли и засверкали новые планы и идеи, и дебаты в маленьком парламенте Эрла возобновились. Уже готовы были старейшины разработать новый план и определить пути к его осуществлению, когда снова поднялся От. Дело в том, что в поселке Эрл, — в часовенке, сложенной в незапамятные времена из самых крепких камней, — хранилась древняя «Хроника». И в этот толстый, переплетенный в кожу том люди записывали самые разные сведения. Таким образом, старая книга хранила и советы фермеров относительно начала сева, и мудрость охотников, касающуюся искусства выслеживать оленей, и откровения пророков, толкующих земные обычаи. Именно из этой «Хроники» От и процитировал две строчки, которые когда-то бросились ему в глаза на одной пожелтевшей странице. Эти-то две строчки От и произнес перед старейшинами Эрла, сидевшими за столом перед кружками с медом: «Вуаль накидки прячет косы цвета мрака. Какой пророк ответит на вопрос Судьбы?»
После этого они больше ничего не планировали, так как их умы успокоились сокровенным смыслом, что скрывался в этих двух строчках, а может, просто мед оказался сильнее любой книжной премудрости. Как бы там ни было, старейшины еще немного посидели за столом молча, а потом при свете ранних звезд, пока на западе еще дотлевал закат, все они вышли из кузницы Нарла и пошли по домам, негромко ворча, что вот нету-де у них волшебника-лорда, чтобы править Эрлом, и вздыхая о магии, которая могла бы спасти от пучины забвения селение и долину, которую они так любили.
По одному старейшины скрывались в своих домах, пока не осталось их всего трое или четверо — тех, что жили на дальней оконечности селения у самого подножья холмов. Но не успели они достичь порогов своих жилищ, как в звездном свете и в последних отсветах заката ясно возник перед ними белоснежный единорог — загнанный, утомленный долгим преследованием, — который стремительно мчался по гребням холмов. Старейшины остановились, в растерянности заслоняя глаза и почесывая бороды. А белый единорог продолжал стрелой нестись по склонам холмов, которые мы знаем, и за ним, приближаясь с каждой минутой, летел заливистый лай Орионовых гончих, идущих по горячему следу.
Глава XVIII
ВЕЧЕР СЕРОЙ ПАЛАТКИ
К тому дню, когда загнанный единорог пересек равнину вблизи селения Эрл, Алверик странствовал уже больше одиннадцати лет. На протяжении десятилетия его отряд из шести человек скитался вдоль домов, выстроенных на самом краю полей, которые мы знаем, а по вечерам вставал лагерем, растянув на шестах странный серый материал тента. Вне зависимости от того, все ли их вещи окружал романтический ореол дальних путешествий или нет, эта палатка неизменно выглядела самой удивительной и странной деталью любого ландшафта. По мере того как серели вечерние сумерки, возрастала ее таинственность и усиливалось волшебство.
Какое бы честолюбивое стремление ни снедало Алверика, отряд все равно двигался не торопясь, с очевидной ленцой. Если им удавалось разбить лагерь в каком-нибудь приятном, живописном месте, путники оставались в нем по три дня, а потом не спеша трогались дальше и, пройдя девять или десять миль, снова останавливались. В глубине души Алверик верил, что в один прекрасный день они все равно увидят сумеречную границу и войдут в Страну Эльфов. Он знал, что в этой зачарованной стране время течет совсем иначе, чем здесь, и что он встретит свою Лиразель ни капли не состарившейся, не отдавшей его неистовому бегу ни одной улыбки, не приобретя ни единой морщинки, оставленной пагубным влиянием лет. Эта надежда и поддерживала Алверика, и вела его странный отряд от лагеря к лагерю. Она ободряла путешественников одинокими вечерами у костра и в конце концов завела их далеко на север, к краю известных человеку полей, где лица всех жителей были намеренно отвернуты в противоположную сторону, благодаря чему шестеро скитальцев путешествовали, не привлекая к себе внимания, словно были невидимы.
Но разум Вэнда понемногу отвращался от их общей идеи, и с каждым годом его здравый смысл все сильней и сильней восставал против самой цели, что манила остальных. И однажды он утратил веру в Страну Эльфов. С тех пор просто следовал за отрядом, а одним дождливым ветреным днем, когда все промокли насквозь и замерзли, а лошади устали сверх меры, Вэнд оставил своих спутников.
Рэннок ехал со всеми просто потому, что в сердце его не было никакой надежды, и единственное, чего он хотел, это убежать подальше от своей печали. Но в один прекрасный день, когда в полях, которые мы знаем, запели по кустам черные дрозды, его безнадежное отчаяние растаяло в ярком солнечном свете, словно туман, и Рэннок подумал об уютных домиках в освоенных человеком долинах. И как-то под вечер он тоже исчез из лагеря, чтобы вернуться в милые его сердцу края.
Но четверо оставшихся членов отряда были накрепко спаяны единством мыслей и общей надеждой, и, сидя по вечерам под грубой и сырой материей, натянутой на шестах палатки, они не чувствовали ничего, кроме глубокого удовлетворения. Алверик продолжал цепляться за надежду с упрямством и силой, свойственными лучшим представителям своего древнего рода, которые когда-то завоевали Эрл в упорном сражении и с тех пор столетиями удерживали его. Что касается Нива и Зенда то в их свободных от излишнего знания и мыслей умах навязчивая идея Алверика нашла благодатную почву и разрослась так, как разрастается и пышно цветет какой-нибудь редкий цветок, который садовник случайно забывает в укромном и диком уголке сада. Что до Тила, тот продолжал воспевать надежду, и его дикие фантазии, прокрадывающиеся под полог палатки вслед за песней, сообщали Алверикову предприятию еще большие блеск и величие. Словом, все четверо думали одинаково, и это тем более важно, что путешествия не менее великие — как разумные, так и безумные — оканчивались триумфом, если случалось так, и проваливались, если иначе.
Держась задних стен фермерских домов, отряд пробирался на север на протяжении нескольких лет, сворачивая на восток каждый раз, когда кому-то из них казалось, что необычный вид небосклона, сверхъестественная тишина вечера или даже очередное пророчество Нива указывают на близость Страны Эльфов. Тогда им приходилось карабкаться через валуны и груды щебня, что окаймляли теперь границы полей, которые мы знаем. Они шли и шли вперед до тех пор, пока Алверик не замечал, что запасов провизии для людей и лошадей едва хватит, чтобы вернуться обратно к человеческому жилью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Орион увел свою свору далеко от долины Эрл, но в тот день он так и не увидел ни одного оленя, и даже ветер ни разу не донес издали запах, который нервные гончие искали и не могли найти ни в листьях, ни в траве. Вскоре наступил вечер, и пока разбухшее красное солнце садилось за холмы, Ориону пришлось вести собак домой, сзывая отставших звуками рога. И вдруг тише, чем эхо этого трубного голоса, из далекого далека, из-за туманов и холмов, но все же столь чисто и ясно, что слышна была каждая звенящая серебром нота, отозвались ему эльфийские рога. Те самые, что каждый вечер пели Ориону.
Связанные друг с другом узами общей усталости, Орион и его свора вернулись в замок уже при свете звезд, и окна Эрла подмигнули им последним отблеском своего гостеприимного уюта. Гончие поспешили в свои вольеры и набросились на еду, а потом, довольные, улеглись спать, Орион же пошел к себе в замок. Он тоже поел, а потом долго сидел, думая о холмах, о своих гончих и о прошедшем дне, и понемногу усталость взяла свое, и Орион уснул спокойным, умиротворенным сном.
Так прошло множество дней, пока наконец, спускаясь одним росистым утром по отрогу холма, они не заметили под собой красавца оленя, который, отстав от своих давно вернувшихся в лес собратьев, торопливо щипал сладкую траву. Завидев его, гончие бросились с азартным лаем, тяжелый олень с удивительным проворством развернулся и бросился наутек. Орион выстрелил и промахнулся — и все это произошло почти одновременно. В следующее мгновение псы ринулись в погоню, и ветер перекатывался через их спины, ероша палево-коричневую шерсть. Олень мчался прочь с такой скоростью, словно у него в ногах были спрятаны мощные пружины. Поначалу свора намного опередила Ориона, однако молодой охотник был столь же неутомим, как и они, и, срезая кое-где углы и выбирая пути более короткие, чем те, по которым мчалась погоня, он все время держался достаточно близко от своих псов. Так продолжалось, пока собаки не уперлись в ручей и не замешкались на берегу, нуждаясь в помощи человеческой логики. Орион помог им в той мере, в какой человеческий здравый смысл вообще может быть полезен в подобной ситуации, и очень скоро свора опять взяла след. И пока они мчались от холма к холму, утро подошло к концу, однако они так и не увидели оленя во второй раз. Вот уже день начал понемногу склоняться к вечеру, но гончие все шли и шли по следу с умением, которое сродни магии. Уже ближе к закату Орион наконец-то увидел оленя, который медленно поднимался по склону далекого холма, тяжело ступая по жесткой траве, освещенной красноватыми лучами низкого солнца. Тогда он подбодрил собак криком, и свора погнала оленя еще через три неглубокие лощины. На дне последней олень остановился посреди мелководного каменистого ручья и повернулся к своим преследователям. Псы не заставили себя ждать и с лаем окружили свою жертву, внимательно следя за отростками рогов, что выдавались вперед надо лбом животного. На закате они наконец свалили оленя и прикончили его. Орион прижал к губам рог и затрубил победно и радостно, так как ничего иного он не желал в жизни. И точно таким же веселым зовом — словно и они торжествовали вместе с ним или же, наоборот, смеялись над его радостью — не то из-за холмов, на которых Орион еще не бывал, не то с обратной стороны заката откликнулись ему рога Страны Эльфов.
Глава XVII
ЕДИНОРОГ В ЗВЕЗДНОМ СВЕТЕ
Зима выбелила крыши селения и засыпала снегом леса и верхние пастбища. Когда Орион вышел в поля со своей сворой, вся земля лежала вокруг, словно книга, только что написанная Жизнью, так как по этим белым страницам, исчерченным стежками следов, можно было прочесть всю историю прошедшей ночи. Вот здесь кралась лисица, а здесь ковылял барсук, а тут выходил из леса благородный олень, и все следы вели через холмы и пропадали из вида вдалеке точно так же, как появляются и исчезают на страницах истории деяния государственных мужей, солдат, придворных и политиков. Даже обитатели неба — птицы — оставили свои подписи на этих побелевших холмах, и опытный глаз мог проследить каждый шаг их трехпалых лапок, пока птичий след не обрывался и по обеим сторонам от него не появлялись строенные короткие бороздки от самых длинных маховых перьев, чиркнувших по снегу при взлете. Все эти следы напоминали не то внезапный выверт общественного сознания, не то чью-то причудливую фантазию, что, бывает, промелькнут на страницах истории и тут же исчезнут, не оставив по себе никакой памяти, кроме нескольких коротких, вдруг оборвавшихся строчек.
Среди всех этих записей, повествующих об истории прошедшей ночи, Орион выбирал относительно свежий след крупного оленя, которого гнал с собаками через холмы, и звук его рога уже не слышен был в Эрле. По вечерам жители селения видели, как их фигуры, казавшиеся черными на фоне последнего отблеска заката, возвращаются домой по гребню котловины, но часто бывало и так, что Орион не показывался до тех пор, пока в морозном небе не загорались первые острые звезды. И почти всегда на плечах Ориона висела шкура благородного оленя, и ветвистые рога качались и подпрыгивали над его головой.
Однажды — без ведома Ориона — сошлись в кузницу Нарла все члены Совета старейшин селения. Они собрались поздним вечером, когда, закончив работы, все жители сидели по домам. Кузнец торжественно вручил каждому чашу с клеверным медом. Некоторое время они сидели молча. Нарл первым нарушил молчание, сказав, что Алверик больше не может считаться их лордом.
Прошло совсем немного времени, прежде чем в их головах сами собой возникли и засверкали новые планы и идеи, и дебаты в маленьком парламенте Эрла возобновились. Уже готовы были старейшины разработать новый план и определить пути к его осуществлению, когда снова поднялся От. Дело в том, что в поселке Эрл, — в часовенке, сложенной в незапамятные времена из самых крепких камней, — хранилась древняя «Хроника». И в этот толстый, переплетенный в кожу том люди записывали самые разные сведения. Таким образом, старая книга хранила и советы фермеров относительно начала сева, и мудрость охотников, касающуюся искусства выслеживать оленей, и откровения пророков, толкующих земные обычаи. Именно из этой «Хроники» От и процитировал две строчки, которые когда-то бросились ему в глаза на одной пожелтевшей странице. Эти-то две строчки От и произнес перед старейшинами Эрла, сидевшими за столом перед кружками с медом: «Вуаль накидки прячет косы цвета мрака. Какой пророк ответит на вопрос Судьбы?»
После этого они больше ничего не планировали, так как их умы успокоились сокровенным смыслом, что скрывался в этих двух строчках, а может, просто мед оказался сильнее любой книжной премудрости. Как бы там ни было, старейшины еще немного посидели за столом молча, а потом при свете ранних звезд, пока на западе еще дотлевал закат, все они вышли из кузницы Нарла и пошли по домам, негромко ворча, что вот нету-де у них волшебника-лорда, чтобы править Эрлом, и вздыхая о магии, которая могла бы спасти от пучины забвения селение и долину, которую они так любили.
По одному старейшины скрывались в своих домах, пока не осталось их всего трое или четверо — тех, что жили на дальней оконечности селения у самого подножья холмов. Но не успели они достичь порогов своих жилищ, как в звездном свете и в последних отсветах заката ясно возник перед ними белоснежный единорог — загнанный, утомленный долгим преследованием, — который стремительно мчался по гребням холмов. Старейшины остановились, в растерянности заслоняя глаза и почесывая бороды. А белый единорог продолжал стрелой нестись по склонам холмов, которые мы знаем, и за ним, приближаясь с каждой минутой, летел заливистый лай Орионовых гончих, идущих по горячему следу.
Глава XVIII
ВЕЧЕР СЕРОЙ ПАЛАТКИ
К тому дню, когда загнанный единорог пересек равнину вблизи селения Эрл, Алверик странствовал уже больше одиннадцати лет. На протяжении десятилетия его отряд из шести человек скитался вдоль домов, выстроенных на самом краю полей, которые мы знаем, а по вечерам вставал лагерем, растянув на шестах странный серый материал тента. Вне зависимости от того, все ли их вещи окружал романтический ореол дальних путешествий или нет, эта палатка неизменно выглядела самой удивительной и странной деталью любого ландшафта. По мере того как серели вечерние сумерки, возрастала ее таинственность и усиливалось волшебство.
Какое бы честолюбивое стремление ни снедало Алверика, отряд все равно двигался не торопясь, с очевидной ленцой. Если им удавалось разбить лагерь в каком-нибудь приятном, живописном месте, путники оставались в нем по три дня, а потом не спеша трогались дальше и, пройдя девять или десять миль, снова останавливались. В глубине души Алверик верил, что в один прекрасный день они все равно увидят сумеречную границу и войдут в Страну Эльфов. Он знал, что в этой зачарованной стране время течет совсем иначе, чем здесь, и что он встретит свою Лиразель ни капли не состарившейся, не отдавшей его неистовому бегу ни одной улыбки, не приобретя ни единой морщинки, оставленной пагубным влиянием лет. Эта надежда и поддерживала Алверика, и вела его странный отряд от лагеря к лагерю. Она ободряла путешественников одинокими вечерами у костра и в конце концов завела их далеко на север, к краю известных человеку полей, где лица всех жителей были намеренно отвернуты в противоположную сторону, благодаря чему шестеро скитальцев путешествовали, не привлекая к себе внимания, словно были невидимы.
Но разум Вэнда понемногу отвращался от их общей идеи, и с каждым годом его здравый смысл все сильней и сильней восставал против самой цели, что манила остальных. И однажды он утратил веру в Страну Эльфов. С тех пор просто следовал за отрядом, а одним дождливым ветреным днем, когда все промокли насквозь и замерзли, а лошади устали сверх меры, Вэнд оставил своих спутников.
Рэннок ехал со всеми просто потому, что в сердце его не было никакой надежды, и единственное, чего он хотел, это убежать подальше от своей печали. Но в один прекрасный день, когда в полях, которые мы знаем, запели по кустам черные дрозды, его безнадежное отчаяние растаяло в ярком солнечном свете, словно туман, и Рэннок подумал об уютных домиках в освоенных человеком долинах. И как-то под вечер он тоже исчез из лагеря, чтобы вернуться в милые его сердцу края.
Но четверо оставшихся членов отряда были накрепко спаяны единством мыслей и общей надеждой, и, сидя по вечерам под грубой и сырой материей, натянутой на шестах палатки, они не чувствовали ничего, кроме глубокого удовлетворения. Алверик продолжал цепляться за надежду с упрямством и силой, свойственными лучшим представителям своего древнего рода, которые когда-то завоевали Эрл в упорном сражении и с тех пор столетиями удерживали его. Что касается Нива и Зенда то в их свободных от излишнего знания и мыслей умах навязчивая идея Алверика нашла благодатную почву и разрослась так, как разрастается и пышно цветет какой-нибудь редкий цветок, который садовник случайно забывает в укромном и диком уголке сада. Что до Тила, тот продолжал воспевать надежду, и его дикие фантазии, прокрадывающиеся под полог палатки вслед за песней, сообщали Алверикову предприятию еще большие блеск и величие. Словом, все четверо думали одинаково, и это тем более важно, что путешествия не менее великие — как разумные, так и безумные — оканчивались триумфом, если случалось так, и проваливались, если иначе.
Держась задних стен фермерских домов, отряд пробирался на север на протяжении нескольких лет, сворачивая на восток каждый раз, когда кому-то из них казалось, что необычный вид небосклона, сверхъестественная тишина вечера или даже очередное пророчество Нива указывают на близость Страны Эльфов. Тогда им приходилось карабкаться через валуны и груды щебня, что окаймляли теперь границы полей, которые мы знаем. Они шли и шли вперед до тех пор, пока Алверик не замечал, что запасов провизии для людей и лошадей едва хватит, чтобы вернуться обратно к человеческому жилью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34