Я отбросил
свое копье и кинулся к нему. Гладиатор мгновенно оказался на моем пути,
навалился на плечи. Все четыре его руки схватили меня. Он радостно
улыбался. Я был уверен, что через мгновение буду задушен, но, очевидно,
забавляясь, раб двумя руками начал отгибать мою голову назад.
На помощь мне пришла Пхаедрия. Я, признаться, не ожидал этого. В мою
свободную руку она вложила копье Дэвида со стеклянным наконечником, и я
ударил им прямо в горло гладиатора. Острое стекло разрезало ему кожу,
аорту, трахею...
Подхватив Дэвида, мы ушли без денег и без знаний, которые я хотел
получить, осмотрев тело раба.
Кое-как я сумел притащить Дэвида домой, сказав мистеру Миллиону, что
он упал, когда мы играли в саду. Сомневаюсь, что он поверил в это.

Есть еще одно дело, связанное с этим "приключением", то есть
убийством
После ухода я сделал открытие, которое произвело на меня тогда очень
сильное впечатление и постоянно искушает рассказать сразу о нем.
Однако, сначала я опишу то, что может быть только провидением. В
конце концов, это трудно объективно оценить, чтобы утверждать что-то с
уверенностью.
Когда я наносил гладиатору последний удар, мы были с ним лицом к
лицу. По-видимому, под влиянием света, падавшего из высоко расположенных
окон за нами, я увидел в его зрачках отражение своего лица.
И тут мне показалось, что это лицо очень походит на мое. С тех пор я
не могу забыть его. Ведь доктор Маршх как-то говорил, что можно создать
любое количество идентичных особей благодаря клонированию. И почему тогда
отца считают торговцем детьми?
Выйдя из заключения, я старался отыскать след моей матери. Я всюду
искал ту женщину с фотографии, которую показала мне тетка, но вскоре
пришлось смириться с фактом, что фотография была сделана очень давно,
может быть, даже на Земле.
Открытие, о котором я уже говорил, я сделал после убийства раба. На
дворе стояла середина лета. Поскольку мы очень волновались за Дэвида и
лихорадочно пытались объяснить причину увечья брата, я не думал об этом.
Помню, что раньше деревья были почти лишены листьев. Сейчас же было тепло,
воздух наполняла типично летняя влажность. В покрытых листвой деревьях
пели птицы. Фонтан в нашем саду извергал из своих недр теплую воду,
которая будет литься до самых заморозков. Когда я тащил Дэвида по тропинке
к дому, то остановился передохнуть у этого фонтана. Машинально я сунул
руку в бассейн и тут же отдернул. Вода была теплой. Мои шутки с памятью,
сопровождаемые потерей сознания, продолжались очень долго, всю зиму и
весну. Я ощутил себя странно потерянным.
Когда мы вошли в дом, мне на плечо вскочила обезьянка отца. Потом
мистер Миллион объяснил, что она принадлежит мне, что этот зверек приручен
мною. Я не узнал ее, но, судя по ее поведению, она хорошо знала меня.
С тех пор я опекаю Попо. Когда я был в заключении, за ней ухаживал
мистер Миллион. В хорошую погоду она взбиралась по серым, обшарпанным
стенам нашего дома. Когда я замечаю ее сгорбленную фигурку, бегущую по
парапету, мне кажется, что отец жив и вот-вот позовет меня к себе в
библиотеку.
Отец не вызывал врача для брата и занимался им сам. Если он и пытался
узнать, где Дэвид так поранился, то ничем не выказывал своего любопытства.
Лично я считаю, он думал - хотя теперь это не имеет никакого
значения, - что это я чем-то ткнул его во время драки. Я говорю так,
поскольку с того времени ничего не боялся и провел немало лет в обществе
отчаянных преступников.
С того времени, как с Дэвидом случилось несчастье, отец начал
относиться ко мне с опаской. Не знаю, чем это было вызвано, может быть, я
совершил или сказал что-то такое во время выпавшей из моей памяти зимы, но
наши ночные встречи прекратились.
Пхаедрия, тетка и мистер Миллион очень часто навещали Дэвида. Его
комната стала чем-то вроде места встреч. Только иногда этим встречам мешал
отец. Потом стала приходить Меридоль. Она была маленькой, милой
блондинкой, и я очень полюбил ее. Часто я провожал ее домой.
На обратном пути я останавливался возле невольничьего рынка, как
бывало раньше с мистером Миллионом и Дэвидом, чтобы купить сэндвич, чашку
сладкого кофе и поглазеть на торги. Нет ничего интереснее, чем лица
невольников. Я присматривался к ним с любопытством исследователя.
Прошло много времени, может быть, месяц, пока я понял, почему это
делаю.
На площадь привели молодого юношу, раба для уборки улиц. Лицо и плечи
его покрывали шрамы от бича, зубы были выбиты. Я узнал его. Лицо в шрамах
было моим лицом и лицом моего отца!
Я хотел купить его и освободить, однако, на мой вопрос он ответил так
услужливо и так типично для раба, что я отвернулся, огорченный.
В тот вечер отец приказал мне прийти в библиотеку. Это было впервые
после того, как Дэвид получил ранение.
Я сидел и присматривался к нашим отражениям в зеркале, прикрывавшем
вход в лабораторию.
Он выглядел моложе, чем был в действительности, а я старше. Мы могли
бы быть одним и тем же человеком. Когда он повернул ко мне лицо, то над
его плечом я не увидел отражения своего. Были видны только его и мои руки.
Мы вполне могли быть четвероруким гладиатором. Не могу вспомнить, кто
первым подал мысль убить его. Я только вспоминаю, что в один из вечеров,
когда я проводил Меридоль и Пхаедрию домой и готовился ко сну, внезапно
мне в голову пришла мысль, что мы только что об этом говорили, сидя с
мистером Миллионом и теткой возле кровати Дэвида.
Конечно, мы не говорили в открытую.
Быть может, мы даже сами себе не хотели признаться в этих мыслях.
Тетка вспомнила о деньгах, которые где-то спрятал отец, а Пхаедрия о яхте,
огромной, как дворец. Дэвид смеялся и говорил, что все волнения в мире
идут только от денег.
Я же ничего не говорил, а думал о часах, неделях и месяцах, которые
ОН украл у меня. Я думал об уничтожении моей личности, которую из ночи в
ночь ОН методически уродовал.
Я думал о том, что сегодня ночью могу пойти в библиотеку, а прийти в
себя уже стариком.
Мне стало ясно, что нужно сделать, причем немедленно, потому что если
я скажу ему об этом, когда буду корчиться на кожаном диване в
наркотическом сне, то он прикончит меня без малейших колебаний.
Ожидая прихода слуги, я разрабатывал план.
Не будет никакого следствия, так как никто не узнает о смерти отца. Я
просто-напросто заменю его. Клиенты не заметят подмены.
Знакомым я передам через Пхаедрию, что поссорился с отцом и ушел из
дому.
Какое-то время, конечно, мне не стоит показываться на людях.
Потом время от времени я буду разговаривать в темной комнате с
кем-нибудь из тех, кто знал отца, проверяя, как воспринимают меня.
Этот план так и не был осуществлен, но тогда он казался мне вполне
реальным и относительно простым в осуществлении.
У меня в кармане всегда лежал скальпель. Тело я рассчитывал
уничтожить в лаборатории.
Но он все прочел на моем лице. Разговаривал он со мной тогда, как
обычно, но все уже знал. В комнате стояли цветы, их никогда не было здесь
раньше, и я начал сомневаться, не разгадал ли он все это заранее и
приказал принести их? Он не приказал мне лечь на диван, только кивнул на
кресло, а сам сел за стол.
- Сегодня у нас будет гость, - сообщил он.
Я пристально посмотрел на него.
- Ты сердишься на меня. Я вижу, как в тебе зреет злоба. Ты знаешь,
кто...
Он хотел еще что-то сказать, но его перебил стук в дверь. Вошла
Перисса, ведя за собой девушку и доктора Маршха.
Меня удивило его присутствие, но еще больше присутствие девушки.
- Добрый вечер, доктор, - поздоровался отец. - Как отдыхаете у нас?
Маршх улыбнулся, показав крупные зубы. На этот раз он был одет по
нашей последней моде.
- Прекрасно. И душой, и телом. Я видел, как голая девушка, в два раза
выше самого высокого мужчины, проходит сквозь стену...
- Это голограмма, доктор.
- Я так и понял. Я видел еще много странных вещей. Могу все
перечислить, но не хочу отнимать у вас время. Достаточно сказать, что у
вас здесь прекрасное заведение, хотя, я думаю, вы и сами это знаете.
- Знаю, но всегда приятно услышать это еще раз, - кивнул отец. - Вы
хотите поговорить о договоре? - Он посмотрел на девушку.
Девушка встала, чмокнула доктора в щеку и вышла из комнаты.
Тяжелая дверь с тихим щелчком закрылась за ней.
Так щелкают контакты реле и трескается стекло.
Я много раз вспоминал уход девушки: ее туфли на высоких каблуках и
толстых подошвах, ее обнаженную шею, собранные в тугой комок на затылке
роскошные волосы. Она даже не догадывалась, что закрытая за ней дверь
означает конец мира, который она так хорошо знала.
- Когда вы выйдете отсюда, сэр, она будет вас ждать.
- Если и нет, то наверняка у вас есть средства заставить ее сделать
это. - Глаза антрополога блестели в свете лампы. - Однако, давайте
вернемся к делу!
- Вы, сэр, исследуете расы. Можно ли группу мужчин, похожих друг на
друга, которые, к тому же, более-менее одинаково мыслят, назвать расой?
- А как же женщины? - улыбнулся Маршх.
- На Санта Грокс, - продолжал отец, - вы собираете материалы, которые
возьмете с собой на Землю?
- Конечно. Но я еще не знаю, вернусь ли на материнскую планету.
Я взглянул на него. На этот раз его улыбка была адресована мне.
- Удивляешься? - спросил он.
- Я всегда считал Землю средоточием науки, - сказал я. - Можно понять
ученого, который прилетел с Земли для проведения каких-то исследований,
но...
- Тебе кажется невероятным, что кто-то хочет остаться здесь? Попробуй
оказаться на моем месте. К счастью для меня, не только ты знаешь цену
седым волосам и мудрости старого мира. Благодаря моему земному авторитету,
я получил предложение заведовать кафедрой в вашем университете, притом с
очень неплохим окладом. К тому же, мне обещан через каждый отработанный
год годичный отпуск. Должен тебе сказать, что путешествие сюда занимает у
человека полгода субъективного времени, что соответствует около двадцати
годам, пройденным на Земле. Таким образом, если я вернусь, то мои знания
устареют на сорок лет. Нет, ваша планета - выгодное дело.
- Мы уклоняемся от темы нашего разговора, - прервал его отец.
Маршх кивнул головой.
- Да, я только хочу еще сказать, что антрополог имеет все предпосылки
обосноваться в чужой культуре, и они становятся больше в такой странной
среде, которую создала вокруг себя ваша семья, сэр. Пожалуй, я могу
назвать вас семьей, потому что, кроме вас, сэр, есть еще только два
человека. Вы не против того, чтобы я обращался к вам в единственном числе?
- Он посмотрел на меня, как бы ожидая протеста, но, не услышав от меня
ничего, продолжал: - Я имею в виду Дэвида - в отношении твоего "Я", как
целостности, он является, скорее, сыном, а не братом, - и женщину, которую
ты считаешь тетей и которая, практически, является дочерью предыдущей...
допустим, настоящей дочери твоего отца.
- Вы хотите сказать, что я клон, дубликат отца, а вы оба думаете, что
меня можно этим шокировать? Нет. Я догадывался об этом с определенного
возраста.
- Счастлив слышать это, - кивнул отец. - Откровенно говоря, когда я
был в твоем возрасте, это открытие очень меня потрясло. Я пошел в
библиотеку своего отца, в эту самую комнату, чтобы поговорить с ним. Я
хотел даже убить его, но...
- И вы сделали это? - перебил отца доктор Маршх.
- Сейчас это уже не имеет значения. Важным является мое намерение.
Надеюсь, ваше присутствие помешает Номеру Пять исполнить то, что он
задумал.
- Вы так его называете?
- Так мне удобнее, потому что его зовут так же, как и меня.
- Он ваш пятый клон?
- Мой пятый эксперимент? Нет.
Отец сгорбился. Широкие плечи, обтянутые старым черным сюртуком,
делали его похожим на дикую птицу квик. Мне припомнилось, что когда-то я
видел в книге по земной зоологии птицу под названием краснокрылый орел.
Сходство, пожалуй, существовало.
Поседевшая от старости любимая обезьянка отца взобралась на стол.
- Нет, - повторил отец, - скорее, пятидесятый, если хотите знать
точно. Я делал это для тренировки. Вы, которые никогда этим не занимались,
думаете, что все это очень просто, поскольку вам все уши прожужжали, что
это возможно. Однако, вы не знаете, как трудно избегнуть спонтанных
отклонений. Каждый ген, который доминирует во мне, должен остаться
доминирующим и в последующих поколениях, а люди - это не зеленый горошек.
Простой закон Менделя не всегда справедлив.
- Вы уничтожали тех, которые не получились?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11