Клайнстон улыбнулся.
— У меня был кислород — целый литр под давлением сто пятьдесят атмосфер, итого сто пятьдесят литров. И простейший портативный респиратор с полузамкнутой циркуляцией и регулируемым подсосом окружающей среды. В состоянии глубокой медитации потребление кислорода снижается во много раз. Я провёл несколько тренировок и убедился, что двенадцать часов с моим снаряжением, — далеко не предел. Так что риск был минимальным.
Харви тяжко вздохнул.
— Опять эта медитация! Неужели нельзя попроще объяснить — что и как?
— Никто не знает — что и как, ни попроще, ни посложнее. Есть психическое состояние, добытое опытом многих и многих поколений людей, есть разные названия этого состояния. И никто не знает — что и как. — Клайнстон слегка поклонился. — Кроме меня, разумеется.
— В это можно поверить. Не поделитесь? Удержаться от соблазна проникнуть в такую тайну Харви не смог. Не случайно же он стал частным детективом и недекларированным хранителем многих и разных чужих тайн и секретов. Тяга к тайному, к сверхъестественному, доступному немногим, жила у него в крови с раннего детства.
— Кое-чем могу поделиться, — поразмыслив, решил Клайнстон.
— Слушаю!
Харви так поторопился с этим ответом, что Клайнстон не сдержал улыбку.
— Придётся начать издалека, Рэй. Когда человек ещё только формировался в своём современном облике, среди ранних палеантропов, которых называют ещё неандертальцами, выделилась специфическая ветвь эволюции. Я не очень специален?
— Нет, — успокоил Харви, усаживаясь в кресле поудобнее. — Я слышал о неандертальцах. И даже видел в музее — не помню в каком — скульптуру в натуральную величину. Должен сказать, что среди подонков встречаются типы и пострашнее.
Они посмеялись, и Клайнстон продолжал:
— Часть ранних неандертальцев, попавших в критические условия бытия из-за прогресса оледенения и общего похолодания, свернула с пути прямого покорения природы, что характерно для антропогенеза как такового, в сторону приспособления к ней. В этом особом русле антропогенеза выживали те палеантропы, которые в экстремальных условиях голода, холода и бескормицы приобретали способность впадать в особое анабиотическое состояние, напоминающее спячку животных.
— Вроде спячки медведей? — с усмешкой уточнил Харви.
— Сходство, конечно, есть, но есть и существенные различия. Медведи впадают в спячку бессознательно, а неандертальцы были без пяти минут людьми, они уже обладали прототипом разума, сознанием, хотя ещё и не развитым в полном объёме. И в своеобразную спячку, в первобытную медитацию они вводили себя преднамеренно, осознанно замедляя биение сердца и сводя до минимума все обменные процессы, включая и дыхание. Погружался в оцепенение и мозг этих древнейших йогов-неандертальцев. Оставалась лишь дежурная искорка бытия, через которую они контактировали с окружающим миром. И когда наступало потепление, а вместе с ним и возможность добывать пищу, древнейшие йоги будили себя и возвращались к жизни. Ну, а если потепления своевременно не наступало, то тлеющая искра сознания постепенно гасла, и наш далёкий предок спокойно и безболезненно умирал. И поэтому йоги-палеантропы не испытывали такого страха перед смертью, как остальные древние люди.
— Так это же было давно, Энди. Вы-то не палеантроп!
— Верно. Но гены этой древней естественной йоги частично сохранились. И у некоторых людей они подбираются таким удачным образом, что древние возможности медитации пробуждаются, если на них, конечно, своевременно обратить внимание.
— И вы — один из таких людей?
— Совершенно верно. Существуют прирождённые силачи и акробаты, математики и поэты. А я — прирождённый йог.
С интересом разглядывая Клайнстона, Харви полюбопытствовал:
— А Фомальгаут к этим способностям имеет какое-нибудь отношение?
— Дался вам этот Фомальгаут! Визитная карточка — просто шутка, чтобы озадачить и сбить с толку полицию.
Харви почесал затылок.
— Но, Энди, вы и в наших разговорах все время шутите! Меня и Хила вы тоже хотите озадачить и сбить с толку?
Клайнстон негромко рассмеялся.
— А почему бы мне не подстраховаться? Хилари Линклейтор — неплохой человек, но он пьёт. И пьёт здорово! К тому же у него много тёмных для меня связей в преступном мире, а мы живём в такой стране, где все продаётся и все покупается. Что же касается вас, Рэй, — Клайнстон сделал извинительный жест, — то вас я вижу сегодня впервые в жизни.
— Понимаю. — Харви наморщил лоб, стараясь поточнее сформулировать свою мысль. — Но нам вместе идти на серьёзное дело. Стоит ли таиться друг от друга?
— Фомальгаут нашему делу не помешает.
Харви с интересом разглядывал своего товарища по делу.
— И все-таки, вы уж простите мою настойчивость, человек вы, Энди, или инопланетянин?
— Разве инопланетянин не может быть человеком?
— Это в каком же смысле?
— В самом прямом. Разве инопланетяне волею случая не могут оказаться подобны людям? Так подобны, так схожи, что не только случайный собеседник, но и врач при осмотре не заметит в таком инопланетянине ничего особенного?
Харви в сомнении погладил подбородок.
— Не думал, что такое возможно.
— И я не знаю этого. — С лица Клайнстона не сходила лёгкая улыбка. — Просто предполагаю, думаю вслух.
Харви кивнул.
— Понимаю, у каждого есть свои тайны. — Он снова и снова оглядывал Клайнстона с ног до головы, непривычное напряжение мысли, работавшей в нестандартном, необычном направлении, избороздило его лоб глубокими морщинами. — Мне вы согласились помочь. А почему бы вам не помочь всем людям?
— Вы о чем, Рэй?
— О помощи людям, Энди. Конечно, если вы просто человек с необыкновенными способностями, то мои слова не имеют никакого смысла. Но если вы не просто человек, а кто-то там другой, я уж не знаю кто, и можете многое, что нам неведомо, то почему бы вам не помочь людям?
— Как?
Харви пожал сильными плечами.
— Вам виднее!
— Подарить вам волшебную палочку, хай-спай, с помощью которой можно стать невидимкой и, как в сказках Шехерезады, в один миг построить дворец или разрушить город?
Теперь уже заулыбался и Харви.
— Попробуйте. Хотя разрушать в один миг целые города мы уже научились.
— Вот видите. По-моему, вы ответственный человек, мистер Харви, и, наверное, постараетесь применять хай-спай для добрых, а не для злых дел, хотя разграничить их совсем не просто. Но ведь палочку у вас непременно отнимут! И доставят в Пентагон. И что из этого выйдет?
— Да, наверное, ничего хорошего. — Харви поскрёб затылок. — Но ведь людям можно помочь не палочкой, а словом. Нужным словом!
Клайнстон хотел сказать, что времена, когда вначале было слово, времена пророков и апостолов, давно прошли. Капитал девальвировал слово, превратил его в один из самых дешёвых и ходовых товаров, который продаётся и покупается и оптом и в розницу. И эта бесстыдная торговля подменяет мысли риторикой, истину — рекламой, любовь — сексом, счастье — вульгарным наслаждением, а высокие цели бытия — выгодой. Эта торговля подтасовывает факты, корёжит и оглупляет самые чистые идеи, чернит добро и облагораживает зло! Что может слово, когда, подобно золочёной скорлупе сгнившего ёлочного ореха, оно скрывает лишь пустоту? Но Клайнстон лишь подумал об этом, а вслух сказал другое:
— Люди — не дети, нуждающиеся в поводыре, но зрелые мужи. Чужое слово им не поможет. Надо самим искать свою дорогу.
— А вы ищете?
Клайнстон некоторое время смотрел на Харви отсутствующим взглядом, а потом, осознавая его вопрос и переходя на свой обычный, улыбчиво-ироничный тон, ответил:
— Ищу. Но вместо пути в будущее я нашёл тринадцать килограммов золота. И теперь не знаю, что мне с ним делать!
— Это по моей части. — Успокоил его Харви. — Можете рассчитывать на мою помощь и не беспокоиться.
— В таком случае можете рассчитывать на хай-спай. Я научу вас искусству суперйоги, Рэй. Не здесь и не теперь, а когда мы будем в безопасности.
— А как же мои гены? Боюсь, что они у меня самые заурядные! Во всяком случае, в спячку я впадать не умею.
— Генам можно помочь. Индийские йоги издревле применяют специальные составы, способствующие резкому углублению медитации. Их держат в глубочайшем секрете, передают лишь достойным и только из рук в руки. Мне удалось проникнуть в эту тайну. Применив современную методологию, я выделил из этих тибетских смесей сильнодействующее начало, которое назвал медитаном. Несколько месяцев тренировки, несколько капель медитана, и, даже не обладая особыми генами, вы сможете на равных посостязаться с прославленными йогами Востока.
Харви как профессионал-детектив не мог не отдать должное предусмотрительности Клайнстона. Конечно, этот загадочный человек страховался ещё раз — надежда проникнуть в тайны суперйоги приковывала Харви к их общему делу крепче настоящих цепей. Во всяком случае, Клайнстон мог серьёзно рассчитывать на это.
— И вы не боитесь, что ваш медитан попросту украдут? — не без лукавства спросил он вслух.
— Нет, — с улыбкой сказал Клайнстон. — Все дело в дозе, а доза сугубо индивидуальна. Чуть меньше — и человек ничего не почувствует, кроме лёгкой эйфории и последующей сонливости. Чуть больше — и наступит смерть из-за паралича дыхания и остановки сердца. И даже в рамках допустимой дозы есть опасная крайняя точка — точка ролланга.
— Ролланга?
Харви не успел получить ответа, в гостиную вошёл Линклейтор в светлом берете, изображавшем поварской колпак.
Пока Линклейтор с ловкостью заправского кельнера сервировал стол, Клайнстон, отвечая недоуменному взгляду Харви, пояснил:
— Бытует легенда, что ламы-тантристы умеют воскрешать некоторых покойников, превращая их в живые трупы, в зомби. Зомби живут, могут работать по хозяйству, в поле, в мастерских на простых операциях, но лишены высшего слоя сознания — разума. Это — люди-животные, послушные рабы своих хозяев.
— Ну, зомби — это уже не Тибет, а Африка, — возразил Хобо, исчезая на кухне.
— И если… — начал Харви.
Не давая ему договорить, Клайнстон кивнул.
— Совершенно верно. Избыточная доза медитана может быть не только смертельной, но и зомбийной. Человека ещё можно спасти, но вернётся к жизни он уже вечным рабом — живым трупом.
Хобо был изрядно пьян, находясь в том самом оригинальном критическом состоянии, из которого в равной мере можно скатиться, как с горы, и в сторону полного алкогольного отупения, и в сторону относительной трезвости. Поскольку Харви был убеждён, что Линклейтор ещё не исчерпал до конца свою роль мозгового центра, то не поленился обыскать его и без труда обнаружил и изъял у него плоскую флягу со спиртным на основе джина и грейпфрутового сока. Линклейтор уверял, что это не коктейль, а холодный грог, от которого люди не только не пьянеют, но наоборот — трезвеют, но это не помогло. Харви был неумолим. Тогда Хобо налился злостью и словно протрезвел.
— Да кто тебе вообще позволил брать чужие вещи?
— Успокойся, Хил, — мягко посоветовал Харви, хорошо знавший, что Хобо, лишённого выпивки, иногда «заносит».
— Кто тебе дал право в нашей свободной стране посягать на чужую собственность? — Физиономия Хобо налилась кровью. — Плебей с белой кожей и рабской душой ниггера! Я, Хилари Линклейтор, вытащил тебя из грязи и сделал человеком!
— Я всегда буду благодарен тебе за это.
— Ты и должен быть мне благодарен. Я, — Хобо стукнул себя кулаком по жирной груди, — стопроцентный американец! А вы — ниггеры с белой кожей, у вас не кровь, а коктейль! Скоты!
— Ради Бога, успокойся, Хил. — Харви был само терпение. — Все знают, что ты настоящий американец.
— Да не то, что ты! Я кончил Вест-Пойнт. Я создал систему, которая тебя кормит, поит и делает похожим на человека! Я пью? А кто из настоящих американцев не пьёт? Я вожу к себе девок? А кто из нас, настоящих, не покупает баб? Я участвую в махинациях? А кто из истинных янки не плюёт на законы, когда делает свой частный бизнес?
— Если следовать этой логике, — очень спокойно, даже доброжелательно заметил Клайнстон, — вам следовало бы заняться и наркотиками.
Некоторое время Линклейтор разглядывал Клайнстона не вполне осмысленным взглядом. Потом мотнул головой и провёл ладонью по покрытому испариной лицу.
— Я пробовал, Энди, — снова пьянея, пробормотал он. — Пробовал! Но понял, что за этой чертой исчезнет не только Хилари… тот, что кончил Вест-Пойнт… но и пьяница Хобо. Ничего не останется! Белый пар… И я сумел шагнуть обратно, сюда, через эту проклятую черту!
Линклейтор уронил голову на грудь и несколько полновесных секунд пребывал в неподвижности, тяжело дыша.
Харви был терпелив, как сестра милосердия монашеского ордена, настойчив и заставил Хобо проглотить чашку кофе. После этого Линклейтор пришёл в себя, обрёл известную ясность мысли, хотя не утратил болтливости, употребляя на каждую свою мысль по крайней мере вдвое больше слов, чем это требовалось на самом деле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41