Келексел сглотнул. Его тело, похоже, начинало проникаться эмоциями этих созданий. Это было жуткое ощущение – отталкивающее и одновременно притягивающее. Чувствительная паутина репродьюсера передавала чувства, пресыщенные жизнью и удовольствиями, этой женщины. Вызывающие удушье и тошноту.
– Помню один случай на ферме поблизости от Мариона, – сказала женщина.
– Джо тогда было около трех лет. Мы сидели на крыльце после вечерни, дожидаясь ужина. Па громко спросил у него, как это он смог пройти двенадцать акров до ручья.
– Он всегда удивлялся этому.
– И Джо ответил, что прошел их с крайней осторожностью.
– Та чертова уборная во дворе, – проворчал Грант.
– Помнишь узкие доски, которые они бросили на грязь? На Джо тогда еще был надет тот белый костюм, который Ма пошила для него.
– Клоди, какой смысл во всех этих воспоминаниях…
– Ты помнишь ту ночь?
– Клоди, это было так давно.
– Я помню ее. Джо просил всех, чтобы кто-нибудь сходил с ним и помог пройти по тем доскам, но Па сказал ему, чтобы он шел один. Чего он боялся?
– Собак, Клоди, ты временами становишься такой же, как Па.
– Я помню, как Джо вышел на улицу один – маленькое белое пятно в темноте. А потом Па завопил: «Джо! Берегись, сзади тебя страшный ниггер!»
– И Джо побежал! – сказал Грант. – Я помню это.
– И он поскользнулся и упал прямо в грязь.
– Вернулся он весь грязный, – произнес Грант. – Я помню это. – Он захихикал.
– И когда Па обнаружил, что он написал в штаны, он взял ремень для правки бритв. – Ее голос смягчился. – Джо был таким милым малышом.
– А Па был крутым парнем, это уж точно!
– Странные вещи ты порою вспоминаешь, – заметила женщина.
Грант подошел к окну и отодвинул каштановую занавеску. Повернувшись, он показал свое лицо – то же самое строение кости, что и у Рут, но плоть помассивнее. По лбу тянулась резкая складка – там, где он носил шляпу; а ниже лицо было темным, хотя часть лба – совершенно белым. Его глаза, казалось, скрывались в темных провалах. На руке, отдернувшей занавеску, темнели вены.
– Вот уж действительно сухие места, – сказал он. – Ничего даже отдаленно похожего на зелень.
– Интересно, почему он это сделал? – спросила Клоди.
Грант пожал плечами.
– Он был странным мальчиком, Джо.
– Ты только себя послушай, – проворчала женщина. – Был странным мальчиком. Ты что, говоришь о нем уже, как о покойнике!
– Я думаю, что так оно и есть, Клоди. Он точно мертвец. – Грант покачал головой. – Его либо казнят, либо поместят в лечебницу. Что, по-моему, одно и тоже.
– Я слышала, ты много болтал о том, что происходило, когда мы были детьми, – сказала женщина. – Ты думаешь, было тогда в нашей жизни что-то, что заставило его совершить… это?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, то, как Па обращался с ним.
Грант нашел торчащую из занавески ниточку. Он оторвал ее и обмотал вокруг пальца. Чувствительная паутина передала ощущение сдерживаемого долгое время гнева (Келексел спросил себя, почему Рут показывает ему эту сцену. Он понимал, что, видя ее, она испытывает боль, но почему она обвиняет его или же разгневана на него за это?).
– В тот раз мы поехали на деревенскую ярмарку послушать темнокожих певцов, – продолжал Грант. – В повозке, запряженной мулом, помнишь? Джо не хотел ехать с нами. Он был зол на Па за что-то, но Па сказал, что он еще слишком юн, чтобы оставаться дома один.
– Ему, наверное, тогда было все девять лет, – заметила женщина.
Грант продолжал, словно и не слышал ее.
– Тогда Джо еще отказался покидать повозку, помнишь? Па сказал: «Пошли, парень. Разве ты не хочешь послушать этих негров?» А Джо ответил: «Уж лучше я останусь с мулами и повозкой».
Клоди кивнула.
В руке Гранта оказалась еще одна нитка. Он сказал:
– Я неоднократно слышал от тебя, когда ты не хотела идти куда-то: «Мне лучше остаться с мулами и повозкой». Теперь половина населения округа повторяет это.
– Джо был таким, – сказала Клоди. – Всегда предпочитал одиночество.
Губы Гранта сложились в грубую ухмылку.
– С Джо тогда могло случиться все, что угодно.
– Ты был, когда он убежал из дома?
– Ага. Это после того, как ты вышла замуж, верно? Па купил Джо лошадь, на которой все лето возил лес, купленный у старого Бедного Джона Уикса, шурина Неда Толливера.
– А ты видел драку?
– Я как раз присутствовал на ней. Джо назвал Па лгуном, обманщиком и вором. Па пошел за дубовой белой дубинкой, однако Джо оказался быстрее. Ему, наверное, тогда было семнадцать, и он был здоровым парнем. Он так хватил Па дубинкой по голове, словно хотел прикончить его. Па рухнул на землю, словно молодой бычок на бойне. Джо вытащил из кармана деньги, которые Па получил за лошадь, взбежал по лестнице к себе в комнату, собрал чемоданчик и ушел.
– Какой ужас! – воскликнула Клоди.
Грант кивнул.
– На всю жизнь я запомнил мальчишку, стоявшего на крыльце с чемоданчиком в руке и придерживающего дверь с сеткой. Ма всхлипывала над Па, обматывая его голову мокрым полотенцем. Джо сказал нам таким тихим голосом, что мы никогда бы не расслышали его, если бы не были такими напуганными и притихшими. Мы думали, что он убил Па.
«Я надеюсь, что больше никого из вас не увижу», – вот что сказал тогда Джо. А потом он убежал.
– У него был характер отца, это точно, – заметила Клоди.
Рут выключила репродьюсер. Изображение исчезло. Потом она повернулась. Лицо ее было невыразительным от воздействия Манипулятора, но от ручейков слез на ее щеках еще оставались мокрые пятна.
– Я должна кое-что узнать, – сказала она. – Что вы, Чемы, сделали с моим отцом? Это вы… сделали его таким?
Келексел вспомнил, как Фраффин хвастался, что он подготовил убийцу… хвастался и объяснял, что у Следователя Первородных нет шанса избежать ловушки, расставленной для него в этом мире. Да и какое значение имели несколько второстепенных существ, подготовленных и использованных для нужд Чемов? Хотя они не были второстепенными, напомнил себе Келексел. Они были первобытными Чемами.
– Сделали, я вижу, – сказала Рут. – Я подозревала это из тех слов, что ты говорил мне.
«Неужели она видит меня насквозь? – подумал Келексел. – Как она могла узнать это? Что за странные способности у этих туземцев?»
Он скрыл свое замешательство пожатием плеч.
– Я желаю, чтобы ты умер, – сказала Рут. – Я хочу, чтобы ты умер!
Несмотря на усиливающееся воздействие Манипулятора, Рут чувствовала, как глубоко внутри нее разгорается гнев, еще далекий, но уже вполне различимый, бурлящий гнев, вызывающий желание вонзить ногти в непроницаемую кожу этого Чема.
Голос Рут прозвучал так спокойно и ровно, что Келексел едва не пропустил мимо ушей ее слова, прежде чем все же успел осознать их смысл. Умер! Она желала его смерти! Он попятился. Как могла она нанести ему такое оскорбление!
– Я – Чем! – воскликнул он. – Как смеешь ты говорить подобное Чему?
– Ты что, действительно не понимаешь? – спросила она в свою очередь.
– Я улыбался тебе, взял тебя к себе, – сказал он. – И вот как ты благодаришь меня?
Рут оглядела свою комнату-тюрьму, потом посмотрела на его лицо: серебристо-белая кожа с металлическим оттенком, презрительно нахмуренные брови. Выпрямившись, Келексел едва достигал роста Рут, сидевшей на стуле, и со своего места она могла видеть колышущиеся черные волосинки в его ноздрях, когда он делал вдохи и выдохи.
– Мне почти жаль тебя, – сказала она.
Келексел проглотил слюну. «Жаль?» Ее реакция заставляла его нервничать. Он посмотрел на свои руки, с удивлением обнаружил, что свел их вместе. «Жаль?» Он медленно разжал пальцы, отмечая, что его ногти потемнели, приобрели вид, предупреждающий его о том, что он нуждается в омоложении и очень скоро – после того, как Келексел воспроизвел себе подобного, в его организме включились часы, отсчитывающие срок, отпущенный его телу. Может, поэтому она и пожалела его – из-за задержки с его омоложением? Нет, она не могла знать о зависимости Чемов от Омолаживателей.
«Задержка… задержка… почему я медлю?» – подумал Келексел.
Он удивился самому себе – своей решимости и храбрости. Он дошел до той точки, когда другие. Чемы уже бегут к Омолаживателям. Он знал, что сделал это почти намеренно, играясь с ощущениями бренности тела. Никакой другой Чем не осмелился бы на это. Они все трусы! Сейчас он был почти таким, как Рут. Почти смертным! А она ругает его! Она не понимает, что происходит. Да и разве способна она, бедняжка, понять это?
Он ощутил прилив жалости к себе. Разве может кто-нибудь понять это? Разве кто-либо испытывал подобное? Все его приятели Чемы уверены, что он прибегает к услугам Омолаживателя, как только наступает в том необходимость. Да, этого никто не поймет.
Келексел пребывал в нерешительности, стоит рассказать Рут о том, какой смелый поступок он совершил, но он не забыл ее слов. Она желала его смерти.
– Как бы мне тебе это объяснить? – сказала Рут. Она снова повернулась к репродьюсеру и начала настраивать его. Эта отвратительная машина, сделанная отвратительными Чемами, неожиданно показалась очень важной для нее. Самая важная для нее сейчас вещь, с помощью которой она могла показать, почему она испытывает такую лютую ненависть к нему.
– Смотри, – сказала она.
Куполообразная сцена репродьюсера показывала длинную комнату с высоким столом в одном конце, а противоположная часть, справа, огораживалась рядом скамеек со столами, за которыми сидели двенадцать туземцев, в разной мере напустивших на себя скучающий вид. Пространство у стен занимали греческие колонны, в пролетах между ними были видны панели из темного дерева и высокие окна. Утренний свет лился через эти окна. За высоким столом сидел толстый круглый человек в черной мантии, наклонивший вперед свою блестящую лысую голову.
Неожиданно Келексел узнал нескольких туземцев, сидевших за маленькими столами. Вон там приземистая фигура Джо Мерфи, отца Рут; и здесь же Бонделли, адвокат, которого он видел в сценах Фраффина, – узкое лицо, черные волосы, зачесанные назад. На стульях сразу за ограждением сидели оба знахаря, Уили и Фурлоу.
Фурлоу заинтересовал Келексела. Почему Рут выбрала эту сцену, где присутствовал этот туземец? Неужели правда то, что она собиралась выйти замуж за это существо?
– Это судья Гримм, – произнесла Рут, показывая на человека в черной мантии. – Я… ходила в школу с его дочерью. Вы знаете это? Я… бывала в его доме.
Услышав нотки страдания в ее голосе, Келексел подумал, не усилить ли ему воздействие Манипулятора, но потом решил не делать это – можно переборщить и подавить ее желание показывать эту сцену. Он вдруг понял, что чрезвычайно заинтригован тем, что делает Рут. Каковы же мотивы ее поведения?
– Человек с тростью, сидящий слева, за тем столом, Паре, окружной прокурор, – продолжала Рут. – Его жена и моя мать были членами одного и того же садоводческого клуба.
Келексел посмотрел на туземца, на которого она указала. У него был вид солидного и порядочного члена общества. Седые волосы металлического оттенка покрывали макушку его почти квадратной головы. Волосы почти прямой линией очерчивали его лоб и были подстрижены на висках. Выдававшийся вперед подбородок, чопорно поджатые губы и крупный прямой нос производили приятное впечатление. Густые темного цвета овалы бровей располагались над голубыми глазами. По краям глаза слегка были прищурены, что еще больше подчеркивали глубокие складки.
К столу рядом с его стулом была прислонена трость. Время от времени Паре поглаживал набалдашник.
Похоже, в этой комнате происходило что-то важное. Рут включила звук, и до них донеслись звуки покашливаний из дальних рядов зрителей, шуршание бумаг.
Келексел наклонился вперед, ухватился рукой за спинку кресла Рут, наблюдая за тем, как Фурлоу встал и направился к стулу рядом с высоким столом. Потом последовал короткий религиозный ритуал, включающий обещание говорить правду, и только правду, и ничего, кроме правды. Фурлоу уселся, а адвокат Бонделли остался стоять позади него.
Келексел внимательно посмотрел на Фурлоу: широкий лоб, темные волосы. Интересно, без Манипулятора кому бы отдала Рут предпочтение: ему или этому созданию? Казалось, что Фурлоу хочет спрятаться за этими темными очками. В нем ощущалось какое-то беспокойство – глаза его все время бегали, не задерживаясь ни на чем долго. И тут Келексел понял, что в этой сцене он избегает съемочных групп Фраффина. Он знает о Чемах! Конечно, знает! Ведь он иммунный!
Чувство служебного долга тут же вернулось к Келекселу. Он ощущал стыд и вину. И в ту же секунду понял, почему не обратился ни к одному из Омолаживателей этого корабля историй. Если бы он это сделал, то он бы уже никогда не выбрался из ловушки Фраффина. Он стал бы одним из них, такой же собственностью Фраффина, как и любой туземец этого мира. И пока он будет держаться подальше от Омолаживателей, понял Келексел, он будет чувствовать себя независимым от Фраффина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28