А самым крутым, заливали золото, что немногим лучше. Короче, вот так я себя почувствовал - как жертва этой казни. Все внутри горело огнем. Мне было так больно, что я прямо там, чуть не отрубился. Я, еле сумел встать, добежать до сортира, меня там вывернуло одной болью. В глазах затуманилось. А когда поднялся я от толчка, обернулся - вижу, стоит Сизый и улыбается. У меня во рту и в мозгах полыхает огонь, я че то сипел, а он меня спрашивает:
- Ну как Леш, сволочуга поганая, хорошо тебе а? Может тебе водички дать? Вон ее сколько здесь, пей не хочу, - и берет, из бачка зачерпывает и мне в лицо плещет!
Я заревел что-то, хотел на него кинуться, но тут мне стало совсем худо и я из сознания выпал.
Последнее что помню - как мои руки бессильно скребут тяжелые ботинки Сизого, а он их откидывает как полудохлую мышь.
В стакане оказался уксус, а я оказался в больнице и провел там около месяца.
Мне сказали, что жить буду, и мне очень повезло, что я сразу почти все извергнул обратно, и у меня не растворился желудок. Долгими ночами я лежал на своей койке, смотрел в потолок и думал о Сизом. Как-то незаметно, он стал занимать все мои мысли. Это было очень странно, потому что у меня должно было бы быть множество других тем, а я все думал о Сизом. О том, как он откидывает мои бессильные руки.
Я очень быстро шел на поправку, особенно если учесть, как много уксуса я выхлебал.
Мои руки как полудохлые мыши, которым дали много-много мышиного яда, и теперь они в корчах умирают. Мертвые ссохшиеся мышиные трупики. Яд, страшная штука.
Яд. Принимать внутрь. Держать до полного умиротворения. Сизый. Дохлая мышь. Что будет, если мышиный яд съест кошка? Что будет, если его съест Сизый?
Идея озарила меня за два дня до выписки. Сизый чувствует себя в безопасности в столовой. Может быть, он считает ее своей территорией?
Среди ночи я встал и прошел через палату к ванной. Там остановился, глядя на свое отражение в зеркале. Я смотрел, а стекло отражало мне рожу Сизого, и рожа эта погано кривилась и ухмылялась, и рот у нее дергался, как у припадочного, а потом мне показалось, будто изо рта у него поперла пена, словно он уже сожрал приготовленный для него яд. На самом деле пена шла у меня и я тоненько так хихикал, представляя себе погибающего в корчах Сизого.
На третий день моего возвращения на завод случился какой-то праздник. То ли день революции, то ли конституции, то еще какой проституции. Короче, работу в тот день нам никто не отменял, и потому коллектив бодро пахал. Отметили же праздник обычным способом - в нашей столовой появился шоколад. По четыре аккуратных таких кубика шоколада на каждого. Темный, горький шоколад.
Накануне я посетил наш рынок и прикупил там отраву для крыс. Ну, знаете, такая ядреная смесь - там мышьяк, по-моему, еще какая то дрянь. Крысы твари живучие, и потому, отрава для них должна быть такая, что слона завалит! Круто, да - мышьяк убивает крысу.
Яд в точности напоминал шоколадные кубики. Один в один - может, чтобы крысы обманулись? Кажется, шоколад там тоже присутствовал, в составе. Сладкая смерть для всех желающих. Я скупил грамм пятьсот, этой гадости. Отрава выглядела так соблазнительно, что прямо таки тянуло ее отведать. Настоящая шоколадка. По пути на завод я покрошил немного этой сладости голодному встопорщенному голубю и он, походив немного, завалился на бок и издох. Счастью моему не было конца и краю! Я подарил дохлой птице имя Сизый и отправился дальше по своему сияющему праведной мстей пути.
Я ведь прав, не так ли? А Сизый не прав. Сизый должен уйти с завода. И уйдет он вперед ногами. Честное слово. Мой путь - путь отмщения, освобождение народа от Сизого, который ненавидит их и презирает их. Поэтому я его ненавижу. Поэтому сегодня он съест яду. Крысиный яд для крысы!
Я помню, как он пинал мои руки! Я навсегда запомнил его уксус. Моя голова работает-работает-работает.
Помню, день казался таким ярким, солнечным, а я шел, как будто на войну. Как будто все в последний раз. А сзади горели мосты, да. Я снова шел на бой. Вновь схлестывался с противником! И виделось мне все так четко и ясно, и так правильно все было. Я, вроде, начал понимать... понимать, зачем... Зачем...
Короче, в столовой все брали себе еду по вкусу (ну, типа, от чего меньше всего тошнило), а вот шоколад был ограничен и потому его раскладывали возле каждого столика аккуратными порциями. Сизый ел не один, с ним было трое или двое наших заводских, но вот сидел он всегда на одном и том же месте. Туда то и приземлилась моя крысиная шоколадка с сюрпризом, незадолго до начала обеда первой смены. Лежит себе, даже по цвету не отличается.
На обед я пришел в первую смену и скромно так притулился в уголке. Народ потихоньку заполнял столовую. Звякали вилками-ложками. Шоколад исчезал в пастях тружеников. Вот и Сизый появился. Как всегда, при виде его я испытал двойное чувство. Ненависть, и какую-то больную радость. Я, правда, был рад его видеть, ведь он все время присутствовал в моих мыслях - и увидеть, наконец, в живую объект моей лютой ненависти, это все равно, что вскрыть гнойный нарыв.
Я не мог есть - следил за ним. Сизый сел за стол с тарелкой комковатого пюре и жесткого мяса. Начал есть. Я смотрел, как он жует, руки мои дрожали. Неужели, думал я. Неужели это сейчас случится? То, к чему я уже так долго иду? Неужели, наконец, Сизый сдохнет?
Он взял шоколад. Один кубик из четырех. Покачал его в руке.
Руки как дохлые мыши. Крысиный яд для грызунов. Ну же!
Разжевал и проглотил первый кусок. Я не мог поверить в свою удачу. Буйный поток счастья захлестнул меня. Чувство, которое, может, испытывают альпинисты на своей вершине, вот на что это было похоже.
Сизый! Ну же!
Он поднял голову и тут увидел меня. Взгляд у него остекленел. Челюсть отвисла.
Руки задрожали так, что даже я увидел с другого конца зала. Ядовитый шоколад выпал из руки Он резко вскочил и с перекошенной рожей кинулся в сортир. Прямо как я не так давно. На половине пути его согнуло, и он застонал, но не остановился.
Тварь! Как не вовремя! Он должен был съесть шоколад. Съесть его весь! Я застонал от лютой злобы. Я словно, сорвался с вершины! Я как Сизиф! Как рыбак, у которого сорвалась рыба с крючка! Опять! С вершин счастья я низринулся в омут горя и ярости! В глазах потемнело и секунду казалось, что я сейчас отрублюсь от перенапряжения. Злость моя была больше меня, сильнее меня, старее меня. Это была настоящая застарелая ярость!
Но, вместе с тем, было какое-то облегчение, что ли. Такое слабенькое, но оно было. Потому что я знал - если бы Сизый умер сейчас, то что бы я делал потом?
Когда его бы не стало.
Сизого долго рвало в сортире, в конце концов силы оставили его и он упал, обняв унитаз. Так их и нашли, в обнимку. К тому времени я уже давно дал деру, сжимая кулаки так, что болели суставы. Мысли мои были черны, но практичны - на фоне клубящейся злобы я обдумывал следующую акцию. Я не собирался сидеть на месте.
События, однако, менялись к худшему. Может, судьба тогда играла против меня, но ведь и Сизого она не щадила - он взял отгул на три дня. Вряд ли они были для него счастливыми.
Три оставшихся кубика так и лежали на остывшем месте Сизого, пока кто-то из поваров не подкормил ими Кабыздоха - нашего заводского двортерьера-крысолова, всеобщего любимца. Кабыздох съел шоколад, и вот теперь он ловит крыс в своем собачьем раю. Каким-то образом слухи о яде просочились в коллектив, кто-то вроде бы видел, как я клал этот шоколад. К тому времени уже весь завод знал, что мы с Сизым не переносим друг друга. Но если Сизый был всеобщим любимцем, то я уже слыл бирюком, к тому же буйным.
Ну я же не буйный. Я целеустремленный!
Короче, последние друзья оставили меня, после того, как группа заводских товарищей решила со мной поговорить про яд. Степан Канавин, Степка, мой хороший друган до того, как началась эта свара с Сизым, пытался заставить меня признать, что это я положил яд. Он сказал, что если это я, то я сволочь, и меня надо гнать в шею с завода, потому что таким подлым сволочам у нас не место. Я сказал, что они все равно это не докажут, а если и докажут, то пускай тогда припомнят уксус, и эту мозгобойную дрянь. Это ведь все ваш Сизый сотворил! Сизый сволочь, он на вас всех плевал, он ноги об вас вытирает! Он - погань!
- Не трогай Сизого! - крикнул мне Степка, - Все знают, что Сизый настоящий человек. Это ты, скотина, всех достал уже. Псих, чертов! Че ты гавкаешь на Сизого! Да ты даже мизинца его не стоишь...
Тут я ударил его и он упал. Я орал, матерился, и снова и снова бил его, крыл его последними словами. Я выпал. Потерялся. Знакомая черная ярость была со мной.
Все было правильно. Степка принял сторону Сизого, Степка должен быть наказан.
Помню - кровища так красиво в воздух взлетала и в свете фонаря капли в воздухе блистали как черные бриллианты.
Не знаю, как получилось, но вместо Степки передо мной вдруг оказался сам Сизый, и, конечно, я принялся бить его с удвоенной силой. Так, что когда меня оторвали, он уже и не шевелился. Коллектив тогда сильно обиделся и тоже избил меня, так что я неделю не выходил из дома. Что ж, врагов много, а я один.
Совсем один, потому, что все от меня отвернулись. Предали меня, переметнулись на чужую сторону. Теперь со мной никто больше не хотел говорить, обходили за километр. Боялись и презирали. Бросали в спину "псих!" и "долбанутый!" Но мне плевать было - у меня ведь был Сизый.
Странно, Сизый не был моим другом. Он был злейшим врагом. Но то, что он был, существовал рядом, почему-то было для меня важным. В те тяжелые дни после драки я, наконец-то, понял свою цель.
Моя цель - его извести. Кажется, ради этого я и появился на этот говеный свет.
И знание это, проявившись, ярко вспыхнуло у меня внутри. Я понял, почему мне так легко дышится по дороге, почему воздух так прозрачен и жизнь такая полнокровная.
Просто это мое дело. Мое! Мы с Сизым связаны! Мы рождены, чтобы уничтожить друг друга!
И еще я понял, что за сожаление всплывало у меня во время истории с шоколадом.
Если Сизый умрет, светоч внутри меня погаснет, жизнь снова погрузится в спячку.
Я выполню свою программу, и остановлюсь как часы без завода. Как кукла, которой не играют выросшие дети. Как постаревшая мать, брошенная детьми в дом престарелых - жизнь без будущего, без смысла.
Но я должен его убить. А что будет потом - наплевать. Сизый нужен мне для того, чтобы жить. И я уверен - я нужен ему для того же. Пока мы схлестнулись в битве - мы по-настоящему живем. Все остальное - не существенно.
Мой отец говорил - у каждого в жизни должна быть цель.
Вырастить сына, посадить дерево, построить дом, убить Сизого.
Хороший враг стоит десяти друзей. Иногда всех друзей. Иногда всего на свете.
Сизый, я отдам тебе свой ужин. Я тебе все отдам, чтобы ты был сильным, потому что ты должен сопротивляться. Ты должен умереть, но не умирай так быстро. Ты должен драться. Пока жив ты, живу я.
Один или нет, но мой локомотив уже выполз на прямую и сейчас набирал ход.
Рельсы прямые и блестящие. Это хорошо, когда так, когда не надо выбирать свой путь. И я не собирался... и не собираюсь останавливаться.
Некому дернуть стоп-кран.
Сизый не сдох от яду, он умрет от чего-то другого. Это дело времени.
Приближалось первое мая, который теперь называется как-то по-другому, но попрежнему празднуется большой пьянкой, после большого же субботника. Субботник вечен, он всегда бывает в срок. Мы с граблями и лопатами выходим на уборку заводской территории. Скребем-грабим наши желтые обдерганные газоны, выносим мусор. Вот и я грабил в тот день, и Сизый вышел - бледный, скособоченный, но живой ведь! Я отдельно от всех - народ подальше от меня держался. Сизый - в толпе сочувствующих козлов с широкими, блин, улыбками обожания. Участок газона перед ними - порыжевших от всякой дряни, что на него проливали в течение года - метров, наверное, тридцать. Работники идут полосами - как комбайны в поле.
Пашут. Где-то по репродуктору музыка играет - веселая, не марши, как раньше.
На полосе Сизого я подбросил боевой фугас, скупленный в соседней войсковой части за смешные деньги. Счас время свободы, так ведь? Весь в камуфляже, остроносый, совсем не видный в травке-муравке. Мощный. Заряженный.
Помню этот день - тепло, ветерок дует, народ смеется, ну, праздник будет. И Сизый тоже смеется, шараша граблями перед собой, собирается к пьянке присоединиться к вечеру, демократ хренов! Где-то за забором песни орут, ну далеко так, и ор этот на музыку накладывается, да машины ревут на шоссе. Это совсем далеко.
Небо такое синее-синее. Солнце яркое. Все яркое. Праздник. Первое мая для меня день победы.
Сизый прошел свои метры и с маху ударил граблями фугас. И тот хлопнул.
Взорвался от души, на весь свой тротиловый эквивалент. Долбанул на всю округу!
Взвился дым, какие то хлопья земли, камни, все так заорали смешно, и в стороны побежали. А я все стоял, задрав голову, и смотрел, с широкой такой улыбкой, как у солнышка на картинке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
- Ну как Леш, сволочуга поганая, хорошо тебе а? Может тебе водички дать? Вон ее сколько здесь, пей не хочу, - и берет, из бачка зачерпывает и мне в лицо плещет!
Я заревел что-то, хотел на него кинуться, но тут мне стало совсем худо и я из сознания выпал.
Последнее что помню - как мои руки бессильно скребут тяжелые ботинки Сизого, а он их откидывает как полудохлую мышь.
В стакане оказался уксус, а я оказался в больнице и провел там около месяца.
Мне сказали, что жить буду, и мне очень повезло, что я сразу почти все извергнул обратно, и у меня не растворился желудок. Долгими ночами я лежал на своей койке, смотрел в потолок и думал о Сизом. Как-то незаметно, он стал занимать все мои мысли. Это было очень странно, потому что у меня должно было бы быть множество других тем, а я все думал о Сизом. О том, как он откидывает мои бессильные руки.
Я очень быстро шел на поправку, особенно если учесть, как много уксуса я выхлебал.
Мои руки как полудохлые мыши, которым дали много-много мышиного яда, и теперь они в корчах умирают. Мертвые ссохшиеся мышиные трупики. Яд, страшная штука.
Яд. Принимать внутрь. Держать до полного умиротворения. Сизый. Дохлая мышь. Что будет, если мышиный яд съест кошка? Что будет, если его съест Сизый?
Идея озарила меня за два дня до выписки. Сизый чувствует себя в безопасности в столовой. Может быть, он считает ее своей территорией?
Среди ночи я встал и прошел через палату к ванной. Там остановился, глядя на свое отражение в зеркале. Я смотрел, а стекло отражало мне рожу Сизого, и рожа эта погано кривилась и ухмылялась, и рот у нее дергался, как у припадочного, а потом мне показалось, будто изо рта у него поперла пена, словно он уже сожрал приготовленный для него яд. На самом деле пена шла у меня и я тоненько так хихикал, представляя себе погибающего в корчах Сизого.
На третий день моего возвращения на завод случился какой-то праздник. То ли день революции, то ли конституции, то еще какой проституции. Короче, работу в тот день нам никто не отменял, и потому коллектив бодро пахал. Отметили же праздник обычным способом - в нашей столовой появился шоколад. По четыре аккуратных таких кубика шоколада на каждого. Темный, горький шоколад.
Накануне я посетил наш рынок и прикупил там отраву для крыс. Ну, знаете, такая ядреная смесь - там мышьяк, по-моему, еще какая то дрянь. Крысы твари живучие, и потому, отрава для них должна быть такая, что слона завалит! Круто, да - мышьяк убивает крысу.
Яд в точности напоминал шоколадные кубики. Один в один - может, чтобы крысы обманулись? Кажется, шоколад там тоже присутствовал, в составе. Сладкая смерть для всех желающих. Я скупил грамм пятьсот, этой гадости. Отрава выглядела так соблазнительно, что прямо таки тянуло ее отведать. Настоящая шоколадка. По пути на завод я покрошил немного этой сладости голодному встопорщенному голубю и он, походив немного, завалился на бок и издох. Счастью моему не было конца и краю! Я подарил дохлой птице имя Сизый и отправился дальше по своему сияющему праведной мстей пути.
Я ведь прав, не так ли? А Сизый не прав. Сизый должен уйти с завода. И уйдет он вперед ногами. Честное слово. Мой путь - путь отмщения, освобождение народа от Сизого, который ненавидит их и презирает их. Поэтому я его ненавижу. Поэтому сегодня он съест яду. Крысиный яд для крысы!
Я помню, как он пинал мои руки! Я навсегда запомнил его уксус. Моя голова работает-работает-работает.
Помню, день казался таким ярким, солнечным, а я шел, как будто на войну. Как будто все в последний раз. А сзади горели мосты, да. Я снова шел на бой. Вновь схлестывался с противником! И виделось мне все так четко и ясно, и так правильно все было. Я, вроде, начал понимать... понимать, зачем... Зачем...
Короче, в столовой все брали себе еду по вкусу (ну, типа, от чего меньше всего тошнило), а вот шоколад был ограничен и потому его раскладывали возле каждого столика аккуратными порциями. Сизый ел не один, с ним было трое или двое наших заводских, но вот сидел он всегда на одном и том же месте. Туда то и приземлилась моя крысиная шоколадка с сюрпризом, незадолго до начала обеда первой смены. Лежит себе, даже по цвету не отличается.
На обед я пришел в первую смену и скромно так притулился в уголке. Народ потихоньку заполнял столовую. Звякали вилками-ложками. Шоколад исчезал в пастях тружеников. Вот и Сизый появился. Как всегда, при виде его я испытал двойное чувство. Ненависть, и какую-то больную радость. Я, правда, был рад его видеть, ведь он все время присутствовал в моих мыслях - и увидеть, наконец, в живую объект моей лютой ненависти, это все равно, что вскрыть гнойный нарыв.
Я не мог есть - следил за ним. Сизый сел за стол с тарелкой комковатого пюре и жесткого мяса. Начал есть. Я смотрел, как он жует, руки мои дрожали. Неужели, думал я. Неужели это сейчас случится? То, к чему я уже так долго иду? Неужели, наконец, Сизый сдохнет?
Он взял шоколад. Один кубик из четырех. Покачал его в руке.
Руки как дохлые мыши. Крысиный яд для грызунов. Ну же!
Разжевал и проглотил первый кусок. Я не мог поверить в свою удачу. Буйный поток счастья захлестнул меня. Чувство, которое, может, испытывают альпинисты на своей вершине, вот на что это было похоже.
Сизый! Ну же!
Он поднял голову и тут увидел меня. Взгляд у него остекленел. Челюсть отвисла.
Руки задрожали так, что даже я увидел с другого конца зала. Ядовитый шоколад выпал из руки Он резко вскочил и с перекошенной рожей кинулся в сортир. Прямо как я не так давно. На половине пути его согнуло, и он застонал, но не остановился.
Тварь! Как не вовремя! Он должен был съесть шоколад. Съесть его весь! Я застонал от лютой злобы. Я словно, сорвался с вершины! Я как Сизиф! Как рыбак, у которого сорвалась рыба с крючка! Опять! С вершин счастья я низринулся в омут горя и ярости! В глазах потемнело и секунду казалось, что я сейчас отрублюсь от перенапряжения. Злость моя была больше меня, сильнее меня, старее меня. Это была настоящая застарелая ярость!
Но, вместе с тем, было какое-то облегчение, что ли. Такое слабенькое, но оно было. Потому что я знал - если бы Сизый умер сейчас, то что бы я делал потом?
Когда его бы не стало.
Сизого долго рвало в сортире, в конце концов силы оставили его и он упал, обняв унитаз. Так их и нашли, в обнимку. К тому времени я уже давно дал деру, сжимая кулаки так, что болели суставы. Мысли мои были черны, но практичны - на фоне клубящейся злобы я обдумывал следующую акцию. Я не собирался сидеть на месте.
События, однако, менялись к худшему. Может, судьба тогда играла против меня, но ведь и Сизого она не щадила - он взял отгул на три дня. Вряд ли они были для него счастливыми.
Три оставшихся кубика так и лежали на остывшем месте Сизого, пока кто-то из поваров не подкормил ими Кабыздоха - нашего заводского двортерьера-крысолова, всеобщего любимца. Кабыздох съел шоколад, и вот теперь он ловит крыс в своем собачьем раю. Каким-то образом слухи о яде просочились в коллектив, кто-то вроде бы видел, как я клал этот шоколад. К тому времени уже весь завод знал, что мы с Сизым не переносим друг друга. Но если Сизый был всеобщим любимцем, то я уже слыл бирюком, к тому же буйным.
Ну я же не буйный. Я целеустремленный!
Короче, последние друзья оставили меня, после того, как группа заводских товарищей решила со мной поговорить про яд. Степан Канавин, Степка, мой хороший друган до того, как началась эта свара с Сизым, пытался заставить меня признать, что это я положил яд. Он сказал, что если это я, то я сволочь, и меня надо гнать в шею с завода, потому что таким подлым сволочам у нас не место. Я сказал, что они все равно это не докажут, а если и докажут, то пускай тогда припомнят уксус, и эту мозгобойную дрянь. Это ведь все ваш Сизый сотворил! Сизый сволочь, он на вас всех плевал, он ноги об вас вытирает! Он - погань!
- Не трогай Сизого! - крикнул мне Степка, - Все знают, что Сизый настоящий человек. Это ты, скотина, всех достал уже. Псих, чертов! Че ты гавкаешь на Сизого! Да ты даже мизинца его не стоишь...
Тут я ударил его и он упал. Я орал, матерился, и снова и снова бил его, крыл его последними словами. Я выпал. Потерялся. Знакомая черная ярость была со мной.
Все было правильно. Степка принял сторону Сизого, Степка должен быть наказан.
Помню - кровища так красиво в воздух взлетала и в свете фонаря капли в воздухе блистали как черные бриллианты.
Не знаю, как получилось, но вместо Степки передо мной вдруг оказался сам Сизый, и, конечно, я принялся бить его с удвоенной силой. Так, что когда меня оторвали, он уже и не шевелился. Коллектив тогда сильно обиделся и тоже избил меня, так что я неделю не выходил из дома. Что ж, врагов много, а я один.
Совсем один, потому, что все от меня отвернулись. Предали меня, переметнулись на чужую сторону. Теперь со мной никто больше не хотел говорить, обходили за километр. Боялись и презирали. Бросали в спину "псих!" и "долбанутый!" Но мне плевать было - у меня ведь был Сизый.
Странно, Сизый не был моим другом. Он был злейшим врагом. Но то, что он был, существовал рядом, почему-то было для меня важным. В те тяжелые дни после драки я, наконец-то, понял свою цель.
Моя цель - его извести. Кажется, ради этого я и появился на этот говеный свет.
И знание это, проявившись, ярко вспыхнуло у меня внутри. Я понял, почему мне так легко дышится по дороге, почему воздух так прозрачен и жизнь такая полнокровная.
Просто это мое дело. Мое! Мы с Сизым связаны! Мы рождены, чтобы уничтожить друг друга!
И еще я понял, что за сожаление всплывало у меня во время истории с шоколадом.
Если Сизый умрет, светоч внутри меня погаснет, жизнь снова погрузится в спячку.
Я выполню свою программу, и остановлюсь как часы без завода. Как кукла, которой не играют выросшие дети. Как постаревшая мать, брошенная детьми в дом престарелых - жизнь без будущего, без смысла.
Но я должен его убить. А что будет потом - наплевать. Сизый нужен мне для того, чтобы жить. И я уверен - я нужен ему для того же. Пока мы схлестнулись в битве - мы по-настоящему живем. Все остальное - не существенно.
Мой отец говорил - у каждого в жизни должна быть цель.
Вырастить сына, посадить дерево, построить дом, убить Сизого.
Хороший враг стоит десяти друзей. Иногда всех друзей. Иногда всего на свете.
Сизый, я отдам тебе свой ужин. Я тебе все отдам, чтобы ты был сильным, потому что ты должен сопротивляться. Ты должен умереть, но не умирай так быстро. Ты должен драться. Пока жив ты, живу я.
Один или нет, но мой локомотив уже выполз на прямую и сейчас набирал ход.
Рельсы прямые и блестящие. Это хорошо, когда так, когда не надо выбирать свой путь. И я не собирался... и не собираюсь останавливаться.
Некому дернуть стоп-кран.
Сизый не сдох от яду, он умрет от чего-то другого. Это дело времени.
Приближалось первое мая, который теперь называется как-то по-другому, но попрежнему празднуется большой пьянкой, после большого же субботника. Субботник вечен, он всегда бывает в срок. Мы с граблями и лопатами выходим на уборку заводской территории. Скребем-грабим наши желтые обдерганные газоны, выносим мусор. Вот и я грабил в тот день, и Сизый вышел - бледный, скособоченный, но живой ведь! Я отдельно от всех - народ подальше от меня держался. Сизый - в толпе сочувствующих козлов с широкими, блин, улыбками обожания. Участок газона перед ними - порыжевших от всякой дряни, что на него проливали в течение года - метров, наверное, тридцать. Работники идут полосами - как комбайны в поле.
Пашут. Где-то по репродуктору музыка играет - веселая, не марши, как раньше.
На полосе Сизого я подбросил боевой фугас, скупленный в соседней войсковой части за смешные деньги. Счас время свободы, так ведь? Весь в камуфляже, остроносый, совсем не видный в травке-муравке. Мощный. Заряженный.
Помню этот день - тепло, ветерок дует, народ смеется, ну, праздник будет. И Сизый тоже смеется, шараша граблями перед собой, собирается к пьянке присоединиться к вечеру, демократ хренов! Где-то за забором песни орут, ну далеко так, и ор этот на музыку накладывается, да машины ревут на шоссе. Это совсем далеко.
Небо такое синее-синее. Солнце яркое. Все яркое. Праздник. Первое мая для меня день победы.
Сизый прошел свои метры и с маху ударил граблями фугас. И тот хлопнул.
Взорвался от души, на весь свой тротиловый эквивалент. Долбанул на всю округу!
Взвился дым, какие то хлопья земли, камни, все так заорали смешно, и в стороны побежали. А я все стоял, задрав голову, и смотрел, с широкой такой улыбкой, как у солнышка на картинке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23