Дарвин был уверен, что высокое общественное положение заложников — это такой невидимый купол над Сципионом.
Я думаю, он не ошибался, хотя у меня не было возможности выяснить, насколько серьезно Правительство собиралось стереть Сципион с лица земли. Несколько лет назад я мог бы воспользоваться Актом о свободном доступе к информации. Но Верховный суд закрыл этот глазок.
* * *
Дарвин и его товарищи знали, что жизнь заложников представляет большую ценность для Правительства. Почему, он не знал, да и я не уверен, что знаю. Мне кажется, что людей, обладающих властью и деньгами, стало так мало, что они чувствуют себя одной семьей. Для беглых преступников, которые ничего о них не знали, они могли вполне быть ящерами-панголинами или другими неведомыми зверями, которых они в жизни не видали.
Дарвин выразил сожаление, что мне тоже придется остаться здесь, в Сципионе. Он сказал, что не может меня отпустить, потому что я слишком много знаю о его системе укреплений. Я вообще ничего подобного не заметил, а по его словам можно было подумать, что вокруг нас сплошные траншеи, противотанковые рвы и минные поля.
А его представление о будущем еще больше смахивало на галлюцинации. Он хотел восстановить в нашей долине прежние производства, вдохнуть в нее жизнь. Она станет Утопией, причем только для Черных. А всех Белых выселят в другие места.
Он намеревался вставить выбитые стекла фабрик, починить прохудившиеся крыши, чтобы не протекали. Деньги же на все это и множество других чудесных дел он выручит от продажи драгоценных пород дерева в Национальном Лесном Заповеднике Японцам.
* * *
Эта последняя его мечта теперь осуществляется. Мексиканские рабочие валят Национальный Лес японскими пилами под руководством Шведов. А прибыль пойдет на уплату позавчерашних процентов Национального Долга.
Тут я немного преувеличил, шутки ради. Я понятия не имею, пойдут ли какие-то деньги, полученные от продажи леса, на уплату Национального Долга — как я слышал недавно, сумма долга превышает общую стоимость собственности, находящейся в Западном полушарии, — а все из-за сложных процентов.
* * *
Элтон Дарвин окинул меня взглядом с головы до ног, а потом выпалил с импульсивностью, достойной социопата:
— Профессор, не могу я вас отпустить, вы мне очень нужны!
— Зачем? — сказал я. Я испугался, что он собирается произвести меня в Генералы.
— Поможете составить план, — сказал он.
— Какой план? — сказал я.
— План построения светлого будущего, — сказал он. Он попросил меня пойти сюда, в библиотеку, и разработать детальный план перестройки нашей долины на зависть всему миру.
Чем я, собственно говоря, и занимался в продолжение Битвы при Сципионе.
Тем более что высовывать нос наружу было опасно, того и гляди, угодишь под шальную пулю.
* * *
Моим самым удачным утопическим изобретением для идеальной Черной Республики было «Пиво Борцов за Свободу». Они должны были, как я предполагал, пустить в ход старинную пивоварню и производить на ней самое обычное пиво, только под названием «Пиво Борцов за Свободу». Волшебное название для пива, не примите за бахвальство. Я воображал, что настанет время, когда во всем мире все усталые, труждающиеся и обремененные будут взбадривать себя хоть немного кружечкой Пива Борцов за Свободу.
* * *
Пиво на самом-то деле действует угнетающе, это дспрессант. Но бедняки никогда не теряют надежды на лучшее.
* * *
Элтон Дарвин погиб прежде, чем я успел закончить свой грандиозный план. Предсмертные слова Дарвина, как я уже говорил, были: «Смотрите, как Черномазый летает на аэроплане». Но я показал план заложникам.
— Не понимаю, к чему это? — сказал Джейсон Уайлдер.
— Я хочу, чтобы вы своими глазами видели, чем они заставили меня заниматься, — сказал я. — Вы все время говорите, что я мог бы вас выпустить, если бы захотел. А я был таким же пленником, как вы.
Он просмотрел бумаги, а потом сказал:
— Они что, и вправду думали, что все это сойдет им с рук?
— Нет, — сказал я. — Они знали, что это их Аламо. Он поднял свои знаменитые брови, как удивленный клоун. Мне всегда казалось, что он похож на несравненного комика, Стенли Лоурела.
— Мне бы и в голову не пришло сравнивать взбесившихся шимпанзе, которые держат нас в узилище, с Дэви Крокеттом и Джеймсом Бови и с пра-прадедушкой Текса Джонсона, — сказал он.
— Я просто имел в виду безнадежное положение, — сказал я.
— Надеюсь, что это так, — сказал он.
Я мог бы еще добавить, хотя промолчал, что мученики Аламо пожертвовали жизнью за право владеть Черными рабами. Они не желали входить в состав Мексики, потому что там рабство в любой форме было запрещено законом.
Я думаю, Уайлдер об этом не знал. Это известно немногим в нашей стране. В Академии я точно ни разу об этом не слышал. Я бы так и не знал, что битва при Аламо имела отношение к рабству, если бы мне не сказал профессор Стерн, унициклист.
* * *
Не удивительно, что в Аламо так мало Черных туристов!
* * *
Части 82го военно-воздушного дивизиона, доставленные прямо из Южного Бронкса, к тому времени заняли противоположный берег озера и загнали заключенных обратно в тюрьму. Самой тяжелой проблемой там оказалось вот что: почти все туалеты в тюрьме были разбиты вдребезги. Зачем — кто знает?
Что прикажете делать с громадным количеством экскрементов, которые выделяют, час за часом и день за днем, все эти подонки общества?
На нашей стороне озера туалетов было предостаточно, и по этой причине колледж почти сразу же превратили в филиал тюрьмы. Сроки играют существенную роль, как считают юристы.
* * *
Представьте себе, что было бы, если бы такое стряслось на громадном ракетном корабле, направляющемся к Бетельгейзе.
37
* * *
В последний день осады, ближе к вечеру, подразделение Национальной Гвардии сменило части военно-воздушных сил на том берегу. Той же ночью парашютисты незаметно заняли позиции за Мушкет-горой. За два часа до рассвета они бесшумно обошли гору с двух сторон, захватили конюшню, освободили заложников, а затем овладели и Сципионом. Им пришлось убить только 1 человека — часового, который подремывал у дверей конюшни. Они его сняли, задушив при помощи стандартной единицы вооружения. Я сам пользовался им во Вьетнаме. Это был кусок рояльной струны метровой длины, с деревянными ручками на концах.
Ничего не попишешь.
У осажденных не осталось боеприпасов. Да и самих осажденных почти не осталось. Человек 10, не больше.
* * *
Повторяю: я не уверен, что все эти микрохирургические тонкости военной операции были бы пущены в ход, если бы не высокий социальный статус Попечителей.
Их перебросили вертолетом в Рочсстер, а там показали по ТВ. Они возблагодарили Бога и Армию. Они заявили, что не теряли надежды. Они сказали, что чувствуют себя усталыми, но счастливыми и мечтают только принять горячую ванну и лечь в чистую постель.
* * *
Все Национальные Гвардейцы, которые находились во время осады южнее Медоудейлского Кинокомплекса, получили боевые награды. Уж как они были рады!
Парашютисты уже свои награды получили. Когда они надели парадную форму по случаю триумфального шествия, их грудь украшали разноцветные колодки наград за участие в боях в Коста Рике, и в Бимини, и в Эль Пасо и так далее, и, само собой, за битву в Южном Бронксе. Эта, битва продолжалась пока что без них.
* * *
Несколько людей, которые ничего собой не представляли, вроде пустого места, попытались сесть в вертолеты вместе с Попечителями. Мест было много. Но на борт приняли только тех, кто был поименно перечислен в списке, присланном из самого Белого Дома. Я видел список. Из местных там были только Текс и Зузу Джонсон.
Я смотрел вслед улетающим вертолетам. Хэппи энд. В это время я был на колокольне, проверял, какой ущерб нанесен имуществу. Раньше я не рискнул взобраться наверх. Кто-нибудь мог снять меня 1 выстрелом, и это мог бы оказаться великолепный выстрел.
А когда вертолеты превратились в точки ка горизонте, я вздрогнул, услышав женский голос. Женщина была у меня за спиной. Она была маленькая, в белых теннисных туфлях, и подошла совершенно бесшумно. Я не ожидал, что встречу здесь кого-то. Она сказала:
— Мне всегда было интересно знать, что тут такое. Конечно, все вверх дном, но вид прекрасный, если вам нравится, когда много воды и солдат, Голос у нее был усталый. Да и все мы порядком измотались.
Я обернулся, посмотрел на нее. Она была Черная. Нет, я не хочу сказать «так называемая Черная». Кожа у нее была очень темная. Вполне возможно, что в ней не было ни капли белой крови. Если бы она была мужчиной и попала в Афинскую тюрьму, то заняла бы место на самой низшей ступени кастовой лестницы.
* * *
Она была такая маленькая и казалась такой юной, что я было принял ее за одну из Таркингтоновских студенток — может быть, это неграмотная дочка какого-нибудь свергнутого Карибского или Африканского диктатора, который дал деру в США, прихватив с собой всю казну своего умирающего с голоду народа.
Опять ошибся!
Если бы ГРИО(тм) был в рабочем состоянии, он бы нипочем не угадал, кто она такая и что она здесь делает, — я уверен. Она жила вне той статистики, на которой ГРИО(тм) строил свои призрачные и хитроумные прогнозы. Когда ГРИО(тм) встречал кого-то настолько далекого от среднестатистических ситуаций, как эта девушка, он чувствовал себя загнанным в тупик, вырубался, начинал гудеть. Загоралась маленькая красная лампочка.
Ее звали Элен Доул. Ей было 26. Не замужем. Родилась в Южной Корее, выросла в Западном Берлине. Получила Докторскую степень по Физике в Берлинском университете. Ее отец был старшим сержантом в Квартирмсйстерском Корпусе регулярной Армии, служил сначала в Корее, а потом в нашей оккупационной Армии в Берлине. Когда ее отец, прослужив 30 лет, ушел на покой и поселился в довольно приличном домике и в довольно приятном местечке в Цинциннати, и она увидела, в какой жуткой нищете и обреченности живут и умирают почти все чернокожие, она вернулась в Берлин
— уже просто Берлин — и получила степень доктора наук.
Многие люди там относились к ней не лучше, чем здешние, но там-то по крайней мере ей не лезли в голову мысли о людях в гетто, совсем под боком, где шансы выжить были гораздо ниже, а средняя продолжительность жизни куда меньше, чем в беднейшей стране нашей планеты — в Бангладеш.
* * *
Доктор Элен Доул приехала в Сципион за день до побега заключенных и должна была пройти собеседование с Тсксом и Попечителями, чтобы, представьте себе, занять мое прежнее место учителя физики. Она узнала об открывшейся вакансии из «Нью-Йорк Таймс». Перед тем, как выехать, она говорила с Тексом по телефону. Она хотела убедиться, что он знает, что она Черная. Он сказал, что все хорошо, нет проблем. Сказал, что это просто прекрасно: женщина, чернокожая, и доктор наук!
Если бы она успела получить эту работу и подписать контракт до того, как Таркингтон приказал долго жить, она стала бы последней из длинной череды Таркингтоновских преподавателей физики, после меня.
Но доктор Доул вместо этого накричала на Попечительский Совет. Они просили ее дать слово, что она ни при каких обстоятельствах, ни на занятиях, ни во внеурочное время, не станет обсуждать со студентами политические, экономические или социальные проблемы. Она должна была предоставить это тем лицам, которые соответственно владели этими специальностями.
— Я просто в потолок врезалась, — сказала она мне.
* * *
— Ничего особенного они не просили, — сказала она, — только чтобы я перестала быть живым человеком.
— Надеюсь, вы им спуску не дали, — сказал я.
— Еще бы! — сказала она. — Я их назвала бандой европейских плантаторов.
В Совете больше не было матери Лоуэлла Чанга, так что все, кто сидел перед доктором Доул, были и вправду потомками европейцев.
Она заявила им в лицо, что европейцы вроде них — разбойники, вооруженные до зубов, и они расползлись по всему миру, отнимая чужую землю, которую они назвали своими плантациями. И ограбленных ими же людей они назвали своими рабами. Конечно, она имела в виду далекую историческую перспективу. Попечители Таркингтона, во всяком случае, не скитались по морям и океанам с оружием в руках, в поисках плохо охраняемой недвижимости. Она хотела сказать, что они унаследовали богатства тех разбойников и их отношение к жизни, даже в том случае, если родились в бедности и совсем недавно развалили жизненно необходимую индустрию, или обчистили сберегательный банк, или сорвали жирные комиссионные с продажи иностранцам самых любимых Американских традиций или памятников природы.
* * *
Она рассказала Попечителям, которые, естественно, проводили отпуска на Карибском море, про вождя карибских Индейцев, которого Испанцы собирались сжечь на костре. Его сочли преступником, потому что он не хотел понять, какая честь и благодать для его народа — сделаться рабами на собственной земле.
Этому вождю поднесли крест, чтобы он его поцеловал, прежде чем профессиональный солдат — а может, и священник — подожжет кучу хвороста и дров, наваленных выше его колен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Я думаю, он не ошибался, хотя у меня не было возможности выяснить, насколько серьезно Правительство собиралось стереть Сципион с лица земли. Несколько лет назад я мог бы воспользоваться Актом о свободном доступе к информации. Но Верховный суд закрыл этот глазок.
* * *
Дарвин и его товарищи знали, что жизнь заложников представляет большую ценность для Правительства. Почему, он не знал, да и я не уверен, что знаю. Мне кажется, что людей, обладающих властью и деньгами, стало так мало, что они чувствуют себя одной семьей. Для беглых преступников, которые ничего о них не знали, они могли вполне быть ящерами-панголинами или другими неведомыми зверями, которых они в жизни не видали.
Дарвин выразил сожаление, что мне тоже придется остаться здесь, в Сципионе. Он сказал, что не может меня отпустить, потому что я слишком много знаю о его системе укреплений. Я вообще ничего подобного не заметил, а по его словам можно было подумать, что вокруг нас сплошные траншеи, противотанковые рвы и минные поля.
А его представление о будущем еще больше смахивало на галлюцинации. Он хотел восстановить в нашей долине прежние производства, вдохнуть в нее жизнь. Она станет Утопией, причем только для Черных. А всех Белых выселят в другие места.
Он намеревался вставить выбитые стекла фабрик, починить прохудившиеся крыши, чтобы не протекали. Деньги же на все это и множество других чудесных дел он выручит от продажи драгоценных пород дерева в Национальном Лесном Заповеднике Японцам.
* * *
Эта последняя его мечта теперь осуществляется. Мексиканские рабочие валят Национальный Лес японскими пилами под руководством Шведов. А прибыль пойдет на уплату позавчерашних процентов Национального Долга.
Тут я немного преувеличил, шутки ради. Я понятия не имею, пойдут ли какие-то деньги, полученные от продажи леса, на уплату Национального Долга — как я слышал недавно, сумма долга превышает общую стоимость собственности, находящейся в Западном полушарии, — а все из-за сложных процентов.
* * *
Элтон Дарвин окинул меня взглядом с головы до ног, а потом выпалил с импульсивностью, достойной социопата:
— Профессор, не могу я вас отпустить, вы мне очень нужны!
— Зачем? — сказал я. Я испугался, что он собирается произвести меня в Генералы.
— Поможете составить план, — сказал он.
— Какой план? — сказал я.
— План построения светлого будущего, — сказал он. Он попросил меня пойти сюда, в библиотеку, и разработать детальный план перестройки нашей долины на зависть всему миру.
Чем я, собственно говоря, и занимался в продолжение Битвы при Сципионе.
Тем более что высовывать нос наружу было опасно, того и гляди, угодишь под шальную пулю.
* * *
Моим самым удачным утопическим изобретением для идеальной Черной Республики было «Пиво Борцов за Свободу». Они должны были, как я предполагал, пустить в ход старинную пивоварню и производить на ней самое обычное пиво, только под названием «Пиво Борцов за Свободу». Волшебное название для пива, не примите за бахвальство. Я воображал, что настанет время, когда во всем мире все усталые, труждающиеся и обремененные будут взбадривать себя хоть немного кружечкой Пива Борцов за Свободу.
* * *
Пиво на самом-то деле действует угнетающе, это дспрессант. Но бедняки никогда не теряют надежды на лучшее.
* * *
Элтон Дарвин погиб прежде, чем я успел закончить свой грандиозный план. Предсмертные слова Дарвина, как я уже говорил, были: «Смотрите, как Черномазый летает на аэроплане». Но я показал план заложникам.
— Не понимаю, к чему это? — сказал Джейсон Уайлдер.
— Я хочу, чтобы вы своими глазами видели, чем они заставили меня заниматься, — сказал я. — Вы все время говорите, что я мог бы вас выпустить, если бы захотел. А я был таким же пленником, как вы.
Он просмотрел бумаги, а потом сказал:
— Они что, и вправду думали, что все это сойдет им с рук?
— Нет, — сказал я. — Они знали, что это их Аламо. Он поднял свои знаменитые брови, как удивленный клоун. Мне всегда казалось, что он похож на несравненного комика, Стенли Лоурела.
— Мне бы и в голову не пришло сравнивать взбесившихся шимпанзе, которые держат нас в узилище, с Дэви Крокеттом и Джеймсом Бови и с пра-прадедушкой Текса Джонсона, — сказал он.
— Я просто имел в виду безнадежное положение, — сказал я.
— Надеюсь, что это так, — сказал он.
Я мог бы еще добавить, хотя промолчал, что мученики Аламо пожертвовали жизнью за право владеть Черными рабами. Они не желали входить в состав Мексики, потому что там рабство в любой форме было запрещено законом.
Я думаю, Уайлдер об этом не знал. Это известно немногим в нашей стране. В Академии я точно ни разу об этом не слышал. Я бы так и не знал, что битва при Аламо имела отношение к рабству, если бы мне не сказал профессор Стерн, унициклист.
* * *
Не удивительно, что в Аламо так мало Черных туристов!
* * *
Части 82го военно-воздушного дивизиона, доставленные прямо из Южного Бронкса, к тому времени заняли противоположный берег озера и загнали заключенных обратно в тюрьму. Самой тяжелой проблемой там оказалось вот что: почти все туалеты в тюрьме были разбиты вдребезги. Зачем — кто знает?
Что прикажете делать с громадным количеством экскрементов, которые выделяют, час за часом и день за днем, все эти подонки общества?
На нашей стороне озера туалетов было предостаточно, и по этой причине колледж почти сразу же превратили в филиал тюрьмы. Сроки играют существенную роль, как считают юристы.
* * *
Представьте себе, что было бы, если бы такое стряслось на громадном ракетном корабле, направляющемся к Бетельгейзе.
37
* * *
В последний день осады, ближе к вечеру, подразделение Национальной Гвардии сменило части военно-воздушных сил на том берегу. Той же ночью парашютисты незаметно заняли позиции за Мушкет-горой. За два часа до рассвета они бесшумно обошли гору с двух сторон, захватили конюшню, освободили заложников, а затем овладели и Сципионом. Им пришлось убить только 1 человека — часового, который подремывал у дверей конюшни. Они его сняли, задушив при помощи стандартной единицы вооружения. Я сам пользовался им во Вьетнаме. Это был кусок рояльной струны метровой длины, с деревянными ручками на концах.
Ничего не попишешь.
У осажденных не осталось боеприпасов. Да и самих осажденных почти не осталось. Человек 10, не больше.
* * *
Повторяю: я не уверен, что все эти микрохирургические тонкости военной операции были бы пущены в ход, если бы не высокий социальный статус Попечителей.
Их перебросили вертолетом в Рочсстер, а там показали по ТВ. Они возблагодарили Бога и Армию. Они заявили, что не теряли надежды. Они сказали, что чувствуют себя усталыми, но счастливыми и мечтают только принять горячую ванну и лечь в чистую постель.
* * *
Все Национальные Гвардейцы, которые находились во время осады южнее Медоудейлского Кинокомплекса, получили боевые награды. Уж как они были рады!
Парашютисты уже свои награды получили. Когда они надели парадную форму по случаю триумфального шествия, их грудь украшали разноцветные колодки наград за участие в боях в Коста Рике, и в Бимини, и в Эль Пасо и так далее, и, само собой, за битву в Южном Бронксе. Эта, битва продолжалась пока что без них.
* * *
Несколько людей, которые ничего собой не представляли, вроде пустого места, попытались сесть в вертолеты вместе с Попечителями. Мест было много. Но на борт приняли только тех, кто был поименно перечислен в списке, присланном из самого Белого Дома. Я видел список. Из местных там были только Текс и Зузу Джонсон.
Я смотрел вслед улетающим вертолетам. Хэппи энд. В это время я был на колокольне, проверял, какой ущерб нанесен имуществу. Раньше я не рискнул взобраться наверх. Кто-нибудь мог снять меня 1 выстрелом, и это мог бы оказаться великолепный выстрел.
А когда вертолеты превратились в точки ка горизонте, я вздрогнул, услышав женский голос. Женщина была у меня за спиной. Она была маленькая, в белых теннисных туфлях, и подошла совершенно бесшумно. Я не ожидал, что встречу здесь кого-то. Она сказала:
— Мне всегда было интересно знать, что тут такое. Конечно, все вверх дном, но вид прекрасный, если вам нравится, когда много воды и солдат, Голос у нее был усталый. Да и все мы порядком измотались.
Я обернулся, посмотрел на нее. Она была Черная. Нет, я не хочу сказать «так называемая Черная». Кожа у нее была очень темная. Вполне возможно, что в ней не было ни капли белой крови. Если бы она была мужчиной и попала в Афинскую тюрьму, то заняла бы место на самой низшей ступени кастовой лестницы.
* * *
Она была такая маленькая и казалась такой юной, что я было принял ее за одну из Таркингтоновских студенток — может быть, это неграмотная дочка какого-нибудь свергнутого Карибского или Африканского диктатора, который дал деру в США, прихватив с собой всю казну своего умирающего с голоду народа.
Опять ошибся!
Если бы ГРИО(тм) был в рабочем состоянии, он бы нипочем не угадал, кто она такая и что она здесь делает, — я уверен. Она жила вне той статистики, на которой ГРИО(тм) строил свои призрачные и хитроумные прогнозы. Когда ГРИО(тм) встречал кого-то настолько далекого от среднестатистических ситуаций, как эта девушка, он чувствовал себя загнанным в тупик, вырубался, начинал гудеть. Загоралась маленькая красная лампочка.
Ее звали Элен Доул. Ей было 26. Не замужем. Родилась в Южной Корее, выросла в Западном Берлине. Получила Докторскую степень по Физике в Берлинском университете. Ее отец был старшим сержантом в Квартирмсйстерском Корпусе регулярной Армии, служил сначала в Корее, а потом в нашей оккупационной Армии в Берлине. Когда ее отец, прослужив 30 лет, ушел на покой и поселился в довольно приличном домике и в довольно приятном местечке в Цинциннати, и она увидела, в какой жуткой нищете и обреченности живут и умирают почти все чернокожие, она вернулась в Берлин
— уже просто Берлин — и получила степень доктора наук.
Многие люди там относились к ней не лучше, чем здешние, но там-то по крайней мере ей не лезли в голову мысли о людях в гетто, совсем под боком, где шансы выжить были гораздо ниже, а средняя продолжительность жизни куда меньше, чем в беднейшей стране нашей планеты — в Бангладеш.
* * *
Доктор Элен Доул приехала в Сципион за день до побега заключенных и должна была пройти собеседование с Тсксом и Попечителями, чтобы, представьте себе, занять мое прежнее место учителя физики. Она узнала об открывшейся вакансии из «Нью-Йорк Таймс». Перед тем, как выехать, она говорила с Тексом по телефону. Она хотела убедиться, что он знает, что она Черная. Он сказал, что все хорошо, нет проблем. Сказал, что это просто прекрасно: женщина, чернокожая, и доктор наук!
Если бы она успела получить эту работу и подписать контракт до того, как Таркингтон приказал долго жить, она стала бы последней из длинной череды Таркингтоновских преподавателей физики, после меня.
Но доктор Доул вместо этого накричала на Попечительский Совет. Они просили ее дать слово, что она ни при каких обстоятельствах, ни на занятиях, ни во внеурочное время, не станет обсуждать со студентами политические, экономические или социальные проблемы. Она должна была предоставить это тем лицам, которые соответственно владели этими специальностями.
— Я просто в потолок врезалась, — сказала она мне.
* * *
— Ничего особенного они не просили, — сказала она, — только чтобы я перестала быть живым человеком.
— Надеюсь, вы им спуску не дали, — сказал я.
— Еще бы! — сказала она. — Я их назвала бандой европейских плантаторов.
В Совете больше не было матери Лоуэлла Чанга, так что все, кто сидел перед доктором Доул, были и вправду потомками европейцев.
Она заявила им в лицо, что европейцы вроде них — разбойники, вооруженные до зубов, и они расползлись по всему миру, отнимая чужую землю, которую они назвали своими плантациями. И ограбленных ими же людей они назвали своими рабами. Конечно, она имела в виду далекую историческую перспективу. Попечители Таркингтона, во всяком случае, не скитались по морям и океанам с оружием в руках, в поисках плохо охраняемой недвижимости. Она хотела сказать, что они унаследовали богатства тех разбойников и их отношение к жизни, даже в том случае, если родились в бедности и совсем недавно развалили жизненно необходимую индустрию, или обчистили сберегательный банк, или сорвали жирные комиссионные с продажи иностранцам самых любимых Американских традиций или памятников природы.
* * *
Она рассказала Попечителям, которые, естественно, проводили отпуска на Карибском море, про вождя карибских Индейцев, которого Испанцы собирались сжечь на костре. Его сочли преступником, потому что он не хотел понять, какая честь и благодать для его народа — сделаться рабами на собственной земле.
Этому вождю поднесли крест, чтобы он его поцеловал, прежде чем профессиональный солдат — а может, и священник — подожжет кучу хвороста и дров, наваленных выше его колен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37