Это прочно закрепилось в под-подсознании, в коллективном-бессознательном, которое, по Юнгу, находится «ниже» индивидуального подсознания. То есть современный человек неминуемо проходит доличностную стадию – по аналогии: стадию личинки-гусеницы, например. Бабочки питаются нектаром, имеют дело с возвышенным миром цветов, а их гусеницы – всепожирающие хищники… Но ведь бабочка может и не появиться из гусеницы! Вот в чем дело!
– То, что предопределено провидением, Природой, высшим смыслом, неминуемо появится, – сказал Освальдо. – Хоть из гусеницы, хоть из щепки. Вряд ли ваши усилия, Пхунг, смогут что-либо изменить.
– Я видел, как миссионеры обучают дикарей закону божьему, – сказал француз. – С вашей точки зрения, Пхунг, – это примитивное воспитание, не эпоха Просвещения. Но лучшие из этих дикарей становятся более искусными миссионерами, чем их учителя. Так что личность… Короче говоря, ваша концепция кажется мне ошибочной.
– Всем вам, конечно, приходилось слышать и даже писать о так называемых «диких детях»? – И я рассказал о мальчугане лет семи, которого бросила стая горилл при бегстве. Это произошло несколько лет назад в джунглях Уганды. Когда я его видел, он целыми днями сидел на корточках и дремал. Детские игры, картинки, игрушки его не интересовали, оживлялся он только при виде пищи. До сих пор он не умеет ни говорить, ни смеяться, ни плакать. Человеческая личинка, переросшая свой возраст. А ведь этому мальчугану предопределено, по-видимому, что-то другое, Освальдо? А наши дети? Сколько мы стараемся, чтобы унять их жестокость к животным, растениям, друг к другу? В их маленьких сообществах обязательно возникает культ грубой силы, и иерархия авторитетов в их среде – почти буквальное повторение схем ранних цивилизаций…
– Меня уже тошнит от проповедей, – пожаловался Билли. – Вместо того, чтобы отдохнуть, я должен выслушивать…
Я не унимался, мне хотелось вслух додумать нечто важное.
Я, кажется, понял, почему Небесный Учитель и прочие мудрецы древности обожали публичные выступления в жанре проповедей. Ведь это же древнейший способ поиска истин! В раскованных речах перед аудиториями, зараженными скепсисом или откровенной враждой, возбуждалась мысль. В такие моменты делалось открытий не меньше, чем в тиши кабинетов, келий и лабораторий. Ну а «речи по бумажке», которыми богат век… Это мода на чужое мнение. По бумажке открытий не сделаешь…
– Так вот, – продолжал я с упрямством оплеванных пророков, – многие из «диких детей» эпохи НТР никогда уже не превратятся в бабочек…
– Да заткнет его кто-нибудь, наконец?! – завыл Билли Прайс.
На пятый или шестой день пути мы остановились перед бурно ревущей преградой, за которой в сетке дождя угадывались громады бурых скал. Быстро соорудили навес, разожгли костер, хотя до темноты было еще часа три. Перед штурмом реки нам всем требовался хороший отдых. А ведь когда-то здесь протекала скромная ласковая речушка, из которой обезьяны любили пить ладошками, свесившись с лиан…
Монстр раздобрился, отдал нам мешочек с кукурузной мукой, в которой завелись черви. Понятно было, что поход близился к концу и что впереди – именно Красные Скалы, помрачневшие за время дождей. На душе стало еще тревожней. Интуиция подсказывала: финал всей истории не будет легким и радостным, даже если на том берегу нас уже поджидают солдаты и полицейские. Монстр наверняка учел и этот вариант.
С господской половины убежища донесся резкий голос леди Бельтам:
– А где банка с конфитюром? – Она вывалила все содержимое «продуктового склада» на носилки. – Вчера она была здесь! Я берегла ее для чая, когда кончится кофе!
Видели и мы вчера эту банку – килограммовое сокровище китайского производства с картинкой плодов дынного дерева. Она сверкала белой жестью неподалеку от затухающего костра.
– Господи помилуй, – пробормотал Освальдо. – Еще этого нам не хватало. Пусть она ищет получше…
Монстр, шевеля сморщенными пальцами ног, без всякого выражения смотрел на нас. Словно взгляд змеи – холодный, немигающий. Билли каким-то образом отлип от нашей компании и «пошел» на четвереньках к монстру. И мы услышали его торопливые слова о созревшем бунте в стране рабов. Наглая ложь. Заговор не созрел, как я ни старался.
– Вот подлец! – проговорил Анри в изумлении.
– Мистер Прайс хочет выглядеть честным малым в глазах Мана Умпфа, – сказал с возмущением Освальдо. – За наш счет! Может, он и конфитюр съел?!
– Объясните монстру, Пхунг, – сказал Анри. – Вас он
Пока слушает.
– Бесполезно объяснять. Надо действовать.
– Ну почему, Пхунг? – Освальдо тряхнул меня за плечо. – Почему бесполезно?
– Беспроигрышный ход, – ответил я, – в монстроопасной ситуации. И Билли это знает. Теперь неважно, кто украл банку, а важен ярлык, который он успел наклеить на нас. Надо действовать, пока не все еще потеряно. Да развяжите меня!
– Нет, нет, ты все испортишь, – Освальдо кусал губы. Француз громко произнес:
– Мистер Умпф! Билли наговаривает на нас, чтобы вы ему простили банку. По-видимому, он съел конфитюр.
– Слышали? Слышали? – завопил Билли, показывая на нас пальцем. – Какое вранье! Да разве я мог…
Монстр подставил под дождь бледную ладонь.
– Кажется, слабеет.
Вдова подала ему несвежее полотенце, и он вытер руку, потом вщелкнул патрон в магазин карабина. Анри и Освальдо, замерев, смотрели на карабин.
– Ждать нечего! – шептал я. – Надо всем вместе!..
– Уже поздно, – сказал Анри. – Надо было раньше…
Освальдо вдруг вынул из-за пазухи ладанку с изображением святой девы Гваделупской, которая была его покровительницей, и начал неистово ее целовать, раздирая губы золотой цепочкой и пришептывая:
– Помоги… помоги… чтоб обошлось…
Монстр кинул карабин к ногам Билли, точнее – к рукам, так как он все еще стоял на четвереньках.
– Убей одного из них.
– Ка-ак? – Билли с ужасом смотрел на карабин, правда, волосы на голове уже не шевелились.
Монстр повторил. Вдова подняла карабин и заставила Билли взять его обеими руками.
– Какой-то бестолковый, – сказала она по-даньчжински и села на носилки. Принялась штопать мокрые носки.
Бледный потный Билли повернулся к нам, держа винтовку, как дубину. Освальдо засунул ладанку за пазуху, чтобы придавить меня коленом и обеими руками.
– Подожди, не рвись… Посмотри на нее… на женщину! Черт! Вдова выбивала нас из состояния «пограничной
Ситуации», когда инстинкты, ощутив запах смерти, рвутся в драку. Она штопала носок с таким спокойствием, будто сидела на пороге своего отеля в солнечный день. Знала, что все происходящее – идиотская шутка монстра? Ведь и на самом деле его шутки должны быть особенные. Конечно, если он способен шутить.
Билли опять повернулся к монстру.
– Прямо тут?
– Лучше у дерева. Вот у того.
Билли посмотрел на толстый ствол пинии, что была в трех-четырех шагах от навеса, и кивком указал мне на нее.
– Иди туда.
– Сначала руки развяжи, – сказал я.
– Считаешь меня идиотом?
Билли совсем успокоился. И карабин уже держал умело, по-ковбойски, прикладом на предплечье.
– Стреляй в монстра, мразь! – сказал я. – Чего медлишь?
– Вы слышали, что он сказал! – обрадовался Билли.
– Пхунга пока не трогай, – прозвучал спокойный голос монстра.
Билли некоторое время стоял в растерянности. Освальдо и Анри смотрели на него. Я же давил в себе позорную радость, но она прорывалась – жив!
– Билли, – сказал я, – очнись, у тебя же есть патрон… С разворота!.. Ну!
– Заткнись! – заорал он. – Я говорю, заткнись! Тяжело дыша, он уставился на француза, потом на мексиканца. И Освальдо рухнул на колени. Лицо его, заросшее до глаз черной щетиной, уже дрожало каждым мускулом, каждой жилкой. И когда из его выпученных глаз потекли слезы, Билли показал левой рукой на француза.
– Ты иди. К дереву.
Анри побледнел, не спуская с него глаз и не трогаясь с места.
– Не я же тебя! – выкрикнул Билли. – Ты же слышал?
Освальдо прижал ладони и сгорбился. Анри посмотрел в сторону вдовы. Она по-прежнему была спокойна и теперь штопала второй носок.
– Кому говорят! – завопил Билли. – К дереву! Лежа на боку, я толкнул ногой Освальдо.
– Развяжи!
Анри подошел к дереву. Я вдруг понял, что это уже не шутка.
– Ман Умпф! – закричал я. – Останови!
Анри начал читать какой-то стих, и Билли выстрелил, не целясь. От бедра. Как в кино. Вдова громко вскрикнула. Француз хрипел и извивался в тенетах мокрых трав.
– Добей его, – сказал монстр.
Как?! – завопил Билли. – Нет же патронов! Монстр не ответил, и Билли начал дергать за спуск, но патрон на самом деле был один. Тогда он подбежал к Анри и начал бить его прикладом.
…Потом я рыл могилу в корнях пинии, здесь было посуше. Монстр позволил. И нож позволил дать… Широкий даньчжинский нож из хрупкой стали – лезвие было в зазубринах. Когда моя ладонь ощутила его рукоять, душа моя вскричала: убей монстра, убей Билли, вдову! Убивай всех, похожих на них!
Но сначала – могила для Анри.
Я рубил и перепиливал тугие пружинящие корни, уходящие в глубь даньчжинской земли. Пахло смолой, тиной, сопревшей хвоей. Пахло жизнью. Анри растворился в ней бесследно. Его скрюченное затвердевшее тело уже вонзилось в грубые пласты грубыми сапогами и острым плечом…
Грохот выстрелов вытолкнул меня из могилы. Монстр и вдова торопливо стреляли по зарослям из карабинов, а Билли сидел у их ног, зажав ладонями уши.
От близких кустов взлетали клочья листвы и куски древесины, визг рикошета пронизывал все звуки. Монстр прекратил пальбу и ткнул Билли ногой в спину.
– Забери у него нож. Еще порежется.
И тут я обнаружил, что в нашей компании не хватает еще одного – мексиканца. Билли, озираясь, подбежал ко мне, вывернул из моей руки нож. Губы его тряслись.
– Людоед… унес… чикано…
– Желтый мог схватить любого, ясное дело. Но он выбрал Освальдо. Именно после того, как он встал на колени?
– Следующая твоя очередь, – сказал я Билли, не сдержавшись.
– Какая очередь? – простонал он. – Почему ты так считаешь?
Чхина затравленно взглянула в глубь улицы – ни души. И в окнах хижин – ни движения, ни лица. Только голуби, будто мыши, скреблись под замысловатыми стрехами да по каменным плитам неслись под уклон шумные ручьи.
Чачанг вынул из-под халата шелковый шнурок.
– Не подходите, – с ненавистью сказала Чхина, прижимаясь спиной к стене.
Придворная дама стояла за широкими спинами братьев, накрывшись модным в столице зонтиком, похожим на мыльный пузырь.
– Ты не сделала то, что обещала сделать, – она не скрывала злой радости. – А нам некогда ждать. Мы уходим вместе со всеми.
– Не надо сопротивляться, – миролюбиво произнес Пананг. – Ведь все по закону. Боги не дали тебе уйти, чтобы было все по закону.
– Ты красивая, – сожалел Баданг. – Уже не наша.
– В другой жизни тебе будет лучше, – сказал Чачанг с состраданием, дергая шнурок на разрыв, отчего он звенел, как струна. – А в этой жизни ты всем мешаешь. Обыкновенной женщиной ты никогда не сможешь стать. Надо умереть. – Он уже умолял:
– Очень надо, Чхина… Смерть – хорошо. Все давно хотят твоей смерти. Все желают тебе лучшего перерождения.
Кто-то вспугнул голубей, и они с шумом взлетели.
Подстегнутый страхом и новыми звуками, Чачанг стремительно бросился к Чхине, сдавив ее горло шнурком. Пананг и Баданг схватили ее за руки. Но испуганно вскрикнула придворная дама, и Чачанг рухнул без звука, оставив шнурок на плечах Чхины. Его братья побежали вверх по улице, к храму, широко распахивая плотные полы придворных халатов. Говинд легко догнал сначала старшего, более грузного, и уложил его ударом альпийского топорика по хребту. Потом догнал Баданга – и тоже перерубил позвоночник, – древний прием «защиты» даньчжинских горцев. Когда-то так встречали завоевателей из Чужого Времени. Мучительная смерть врага – драгоценный камень в ожерелье Покоя…
– Убийца здесь! – визжала придворная дама, не трогаясь с места. – Ловите убийцу! Вот он!
«Герой» подошел к Чхине, вложил в ее руки топорик.
– Сама убей ее.
– Ну уж нет! – Чхина отбросила топорик. – Чем больше она проживет, тем ужаснее будет ее перерождение. Она уже сейчас похожа на злую обезьяну с выщипанными бровями.
– Похожа, – согласился Говинд, мрачно взглянув на визжащую женщину. – Но лучше бы она была ослицей или вьючной лошадью.
– Она беременна уродом. Много не унесет.
– Тогда ты мне поможешь.
Говинд и Чхина перелезли через стену, забрызганную кровью, потом они бежали крохотными двориками и скользкими крышами, хотя за ними никто не гнался. Проскользнули через пролом, в складское помещение службы охраны. Здесь много было боеприпасов и оружия, аккуратно расставленного в пирамидах и разложенного на стеллажах.
– Что ты задумал, Говинд? – спросила Чхина, отдышавшись.
– Не спрашивай, чухча. Мой ответ тебе не понравится. Просто помогай. – Он стер ладонью грязь с ее лица. – Тебе не положено все знать, ты женщина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38