У
Макферсона инфаркт, космические лучи тут ни при чем. Ученые думают, как
справиться с Черным столбом, и мы должны быть наготове...
- К черту ученых! - рявкнул Флетчер.
- От них все несчастья!
- Ученые всех загубят, дай им только волю!
- Завтра придет транспорт, и никто нас не удержит! Расшвыряем япошек!
Монтажники сомкнулись вокруг Кравцова. Он видел возбужденные, орущие
рты, ненавидящие глаза...
- Мы не позволим вам дезертировать! - пытался он перекричать толпу.
Флетчер с искаженным от бешенства лицом шагнул к нему. Кравцов весь
напрягся...
Паркинсон отшвырнул журнал и встал.
Тут с шумом распахнулась дверь, в кают-компанию ввалились монтажники
из бригад Али-Овсада и Георги. Запыхавшийся Чулков проворно встал между
Кравцовым и Флетчером.
- Но-но, не чуди, - сказал он техасцу. - Осади назад.
- Та-ак, - протянул Флетчер. - Своего защищать... Ребята, бей
красных! - заорал он вдруг, отпрыгнув назад и запустив руку в задний
карман.
- Стоп! - Джим Паркинсон схватил Флетчера за руку.
Тот рванулся, пытаясь высвободить руку, но Джим держал крепко. Лицо
Флетчера налилось кровью.
- Ладно, пусти, - прохрипел он.
- Вот так-то лучше, - сказал Паркинсон обычным вялым голосом. -
Расходитесь, ребята. Моя бригада остается, мистер Кравцов. Будем ждать,
пока нам не дадут работу.
В кают-компанию быстрым шагом вошел Али-Овсад.
- Зачем меня не позвал? - сказал он Кравцову, шумно отдуваясь. - Кто
здесь драку хочет?
- Карашо, Али-Овсад, - сказал Джим. - Карашо. Порьядок.
- Этот? - Али-Овсад ткнул пальцем в сторону Флетчера, который все
потирал руку. - Эшшек баласы, кюль башына! [Ослиный сын, пепел тебе на
голову (азерб.)] - принялся он ругаться. - Ты человек или кто ты такой?

27
Они ужинали втроем за одним столиком - Кравцов, Оловянников и
Али-Овсад. Старый мастер жевал ростбиф и рассказывал длинную историю о
том, как его брат-агроном победил бюрократов Азервинтреста и резко улучшил
качество двух сортов винограда. Кравцов слушал вполуха, потягивал пиво,
посматривал по сторонам.
- На днях, - сказал Оловянников, когда Али-Овсад умолк, - я стал
невольным свидетелем такой сцены. Токунага стоял у борта - видно, вышел
подышать свежим воздухом. Мне захотелось его незаметно сфотографировать, и
я принялся менять объектив. Вдруг вижу: японец снял с запястья какой-то
браслет, посмотрел на него и бросил за борт. Тут как раз Морозов к нему
подошел. "Что это вы кинули в море, Масао-сан? - спрашивает. - Не
Поликратов ли перстень?" Токунага улыбается своей грустной улыбкой,
отвечает: "К сожалению, нет у меня перстня. Я выбросил магнитный
браслет..." Ну, знаете эти японские браслеты, их носят многие пожилые
люди, особенно гипертоники...
- Слышал, - сказал Кравцов.
- Да, вот так, - продолжал Оловянников. - Морозов стал серьезным. "Не
понимаю, - говорит, - вашего хода мыслей, Масао-сан. Вы что же, полагаете,
что нам не удается..." "Нет, нет, - отвечает Токунага. - Мы, конечно,
вернем магнитам их свойства, но не знаю, дождусь ли я этого..." "Ну зачем
вы так..." Морозов кладет ему руку на плечо, а тот ему говорит: "Не
обращайте внимания, Морозов-сан. Мы, японцы, немножко фаталисты".
- А дальше что? - спросил Кравцов.
- Они ушли. Он, видимо, и вправду неизлечимо болен, Токунага...
- Да, - сказал Кравцов. - Не очень-то веселая история.
Некоторое время они молча ели.
- Что это за пигалица с седыми усами? - вполголоса спросил Кравцов,
указав движением брови на маленького человечка, который ужинал за столиком
Морозова.
- Эта пигалица - профессор Бернстайн, - ответил Оловянников.
- Вон что! - Кравцову стало неприятно из-за "пигалицы". - Никак не
думал, что он...
- Такой немощный? А вы читали в американских газетах, как он вел себя
в Принстоне? Он забаррикадировался в своей лаборатории и создал вокруг нее
мощное электрическое поле. Он получал энергию от электростатического
генератора, который вращался ветродвигателем. Бандитов затрясло, как в
пляске святого Витта, и они поспешили убраться. Все шесть дней он просидел
в лаборатории с двумя сотрудниками, на одной воде. Вот он какой.
- Все-то вы знаете, - сказал Кравцов.
- Профессия такая.
- Между прочим, Чулков рассказывал, что вы извлекали из него
различные сведения обо мне. Зачем это?
- Болтун ваш Чулков. Просто я интересовался, как вы подавляли мятеж.
- Ну уж - "мятеж", - усмехнулся Кравцов.
- Он про тебя писать хочет, - вмешался Али-Овсад. - Он хочет писать
так: Кравцов стоял возле Черный столб...
Оловянников со смехом протянул мастеру руку, и тот благосклонно
коснулся пальцами его ладони.
- Целый месяц крутимся вокруг Столба, - сказал Кравцов. - Наблюдаем,
измеряем... Осторожничаем... Надоело. - Он допил пиво и вытер губы
бумажной салфеткой. - Действительно, трахнуть его, дьявола, атомной
бомбой...
Морозов оглянулся, мельком взглянул на Кравцова. Услышал, должно
быть. В тускловатом свете керосиновых ламп седина его отливала медью.
Кельнер-японец неслышно подошел, вежливо втянул воздух, предложил
мороженое с фруктами.
- Благодарю, не хочется, - Кравцов поднялся. - Пойду Макферсона
проведаю.
Али-Овсад посмотрел на часы.
- Через час Брамульян придет ко мне чай пить, - сказал он. - Один час
времени есть.
- Приохотили вы его, однако, к чаю, Али-Овсад, - засмеялся
Оловянников.
- Мы с Брамульяном в воскресенье будем джыз-быз делать. Мне повар
обещал кишки-мишки от барана.
- Вы идете к Макферсону? - спросил Оловянников. - Разрешите, я тоже
пойду.

28
Несколько дней назад врач разрешил Уиллу двигать руками и
поворачиваться с боку на бок. Нет-нет да искажала гримаса боли его лицо, и
нижняя челюсть как-то особенно выпирала, и Норма Хемптон в ужасе бежала за
врачом.
Но все-таки опасность, по-видимому, миновала.
Уилл лепил из пластилина фигурки, а когда лепить надоедало, просил
Норму почитать газеты или излюбленные "Записки Перигрина Пикля". Он
слушал, ровно дыша и закрыв глаза, и Норма, взглядывая на него, не всегда
могла понять, слушает ли он, или думает о чем-то своем, или просто спит.
- Как только ты поправишься, - сказала она однажды, - я увезу тебя в
Англию.
Уилл промолчал.
- Как бы ты отнесся к мысли поселиться в Чешире, среди вересковых
полей? - спросила она в другой раз.
Надо было отвечать, и он ответил:
- Я предпочитаю Камберленд.
- Очень хорошо, - сразу согласилась она. И вдруг просияла: -
Камберленд. Ну, конечно, мы провели там медовый месяц. Боже, почти
двадцать пять лет назад... Я очень рада, милый, что ты вспомнил.
- Напрасно ты думаешь, что я вспоминаю медовый месяц. Просто там
скалы и море, - сказал он спокойно. - Почитай-ка мне лучше эту дурацкую
историю о черепахах.
И Норма принялась читать роман "Властелины недр", печатавшийся с
продолжением в "Дейли телеграф", - нескончаемый бойкий роман о полчищах
неких огненных черепах, которые вылезли из земных недр и двинулись по
планете, сжигая и губя все живое, пока их предводитель не влюбился в
прекрасную Мод, жену торговца керосином.
Страсть огнедышащего предводителя как раз достигла высшего накала,
когда в дверь постучали и вошли Али-Овсад, Кравцов и Оловянников.
- Кажется, вы правы, Уилл, - сказал Кравцов, подсаживаясь к койке
шотландца. - Надо перерезать Столб атомной бомбой.
- Да, - ответил Уилл. - Атомная бомба направленного действия. Так я
думал раньше.
- А теперь?
- Теперь я думаю так: мы перережем Столб атомным взрывом, и магнитное
поле придет в норму. Но Столб все равно будет лезть и снова достигнет
ионосферы. Снова короткое замыкание.
- Верно, - сказал Кравцов. - Как же, черт возьми, его остановить?
- Наверно, он сам остановится, - сказал Али-Овсад. - Пластовое
давление выжмет всю породу - и остановится.
- На это, Али-Овсад, не стоит рассчитывать.
- Позавчера, - сказал Оловянников, - журналисты поймали Штамма в
салоне, зажали его в углу и потребовали новостей. Конечно, ничего выведать
не удалось, - просто железобетонный человек, - но зато он стал нам
излагать свою любимую теорию. Вы слышали что-нибудь, Саша, о теории
расширяющейся Земли?
- Кое-что слышал - еще в институте были у нас споры.
- Очень странные вещи говорил Штамм. Будто Земля во времена палеозоя
была чуть ли не втрое меньше в поперечнике, чем теперь. Это что - серьезно
или дядя Штамм шутит?
Кравцов усмехнулся.
- Не говорите глупостей. Лев. Штамм скорее... ну, не знаю, укусит
вас, чем станет шутить. Есть такая гипотеза - одна из многих. Дескать,
внутреннее ядро Земли - остаток очень плотного звездного вещества, из
которого некогда образовалась Земля. Ядро будто бы все время
разуплотняется, его частицы постепенно переходят в вышележащие слои и...
ну, в общем расширяют их. Все это, конечно, страшно медленно.
- Вот и Штамм говорил, что внутри Земли возникают новые тяжелые
частицы - протоны и нейтроны, кажется, - и наращивают массу Земли. Но
откуда берутся новые частицы?
- В том-то и вся сложность вопроса, - сказал Кравцов. - Я сейчас уж
не очень помню, а тогда мы бешено спорили об этой гипотезе; у нас одно
время преподавал ученик ее автора - Кириллова... Откуда берутся новые
частицы?.. Помню разговор о взаимном переходе поля и вещества, качественно
разных форм материи, этот переход и создает впечатление... как бы рождения
вещества. В общем, тут совместное действие гравитационного,
электромагнитного и каких-то других, пока неизвестных полей... Что
говорить, только единая теория поля открыла бы нам глаза.
- Уж не хотите ли вы сказать, мистер Кравцов, - раздался насмешливый
голос шотландца, - что наш дорогой Столб состоит из протонного или
нейтронного вещества?
- Нет, мистер Макферсон. Я просто припоминаю гипотезу, которую
исповедует наш дорогой Штамм.
- А вы что исповедуете?
- Гречневую кашу, Уилл, вы же знаете. - Кравцов взял со стола и
повертел в руках пластилиновый самолетик. - Я смотрю, в вашем творчестве
появилась новая тематика.
- Дайте-ка сюда. - Макферсон отобрал у него фигурку и смял ее в
комок.
- Все-таки хорошо, Уилл, что вы стали буровым инженером, а не
скульптором, - заметил Кравцов.
- Вы всегда знаете, что хорошо, а что плохо. Всезнающий молодой
человек.
- Вот не думал, что вы обидитесь, - удивился Кравцов.
- Чепуха, - сказал шотландец. - Я не обижаюсь, парень. Мне только не
нравится, когда вы лезете в драку с американцами.
- Вовсе я не лез, Уилл. Не такой уж я драчливый.
Помолчали немного. Мигало пламя в керосиновой лампе, по каюте ходили
тени.
- Я много спать теперь хочу, - сказал вдруг Али-Овсад. - Раньше мало
спал. Теперь много хочу. Наверно, потому, что магнитное поле неправильное.
- Теперь все можно валить на магнитное поле, - улыбнулся Кравцов. -
Или на гравитационное.
- Гравитация, - продолжал Али-Овсад. - Все говорят - гравитация. Я
это слово раньше не знал, теперь - сплю и вижу: гравитация. Что такое?
- Я же объяснял, Али-Овсад...
- Ай, балам, плохо объяснял. Ты мне прямо скажи: тяжесть или сила? Я
землю много бурил, я знаю: земля большую силу внутри имеет.
- Кто же спорит? - сказал Кравцов.
- Недаром в русских сказках ее почтительно называют "мать - сыра
земля", - заметил Оловянников. - Помните, Саша, былину о Микуле
Селяниновиче?
- Былина? Расскажите, пожалуйста, - попросил Уилл.
"До чего любит сказки, - подумал Кравцов. - Хлебом его не корми..."
- Ну что ж, - со вкусом начал Оловянников. - Жил-был пахарь, звали
его Микула Селянинович. Пахал он однажды возле дороги, а сумочку свою с
харчами положил на землю. Пашет, на солнышко поглядывает - успеть бы. Тут
едет мимо на могучем коне Вольга-богатырь. Едет и скучает: дескать, некуда
мне свою силу богатырскую приложить, все-де для меня легко и слабо.
Услыхал Микула Селянинович, как богатырь похваляется, и говорит ему:
попробуй, подыми мою сумочку. Ну, экая важность - сумочка. Нагибается
Вольга, не слезая с коня, берет одной рукой за сумочку - не получается.
Пришлось спешиться и взяться двумя руками. Все равно не может поднять.
Осерчал Вольга-богатырь, да как рванет сумочку - и не поднял ее, а сам по
колени в землю ушел. А Микула Селянинович толкует ему: мол, тяга в сумочке
от сырой земли.
- Хорошая сказка, - одобрил шотландец.
- С острым социальным смыслом, - заметил Кравцов.
- Микула олицетворяет мирный труд, а Вольга - богатырь.
- Может быть, и так. А может быть, просто ваши умные предки
почувствовали непреоборимость земного тяготения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17