похоже было, что его сильно знобит. Но вот он выпрямился, сжав подлокотники кресла, и под темными сводами прозвучал его голос, глубокий и мягкий:
— Скажи, а тебе их не жалко?
— Кого — их?
— Людей, людей. Гэндальф! Я понял — ты тут из соображений высшей пользы приговорил к смерти Мордорскую цивилизацию. Но ведь цивилизация — это прежде всего ее носители. Следовательно, их тоже следует уничтожить — да так, чтобы на развод не осталось. Или нет?
— Жалость — плохой советчик, Саруман. Ты ведь вместе со всеми нами глядел в Зеркало. — С этими словами Гэндальф указал на стоящий посреди стола предмет, более всего напоминающий огромное блюдо, наполненное ртутью. — В Будущее ведет много дорог, но по какой бы из них ни пошел Мордор, он не позднее чем через три века прикоснется к силам природы, обуздать которые не сможет уже никто. Не хочешь ли еще разок поглядеть, как они в мгновение ока обращают в пепел все Средиземье вкупе с Заокраинным Западом?
— Ты прав, Гэндальф, и отрицать такую возможность было бы нечестно. Но тогда тебе следует заодно уничтожить еще и гномов: они уже однажды разбудили Ужас Глубин, и тогда всей нашей магии едва хватило на то, чтобы не дать ему вырваться на поверхность. А ведь эти бородатые скопидомы, как тебе известно, обладают ослиным упрямством и совершенно не склонны учиться на своих ошибках...
— Хорошо, оставим то, что лишь возможно, и поговорим о том, что неизбежно. Если не хочешь заглядывать в Зеркало, посмотри вместо этого на столбы дыма от их угольных печей и медеплавильных заводов. Пройдись по солончаку, в который они превратили земли к закату от Нурнона, и попробуй-ка сыскать на этой полутысяче квадратных миль хоть одну живую былинку. Только смотри не попади туда в ветреный день, когда пересоленная пыль несется сплошной стеной по Мордорской равнине, удушая на своем пути все живое... Все это они — заметь! — успели натворить едва вылезши из колыбели; как ты полагаешь, что они начнут выделывать дальше?
— Так ведь ребенок в доме, Гэндальф, это всегда сплошной разор: сначала испачканные пеленки, потом поломанные игрушки, дальше разобранные отцовские часы, а уж что начинается, когда он подрастет... То ли дело дом без детей — чистота и порядок, глаз не отведешь; только вот хозяев это обычно не слишком радует, и чем ближе к старости — тем меньше.
— Меня всегда изумляло, Саруман, как ловко ты умеешь выворачивать чужие слова наизнанку и хитрой казуистикой опровергать очевидные истины. Только на сей раз, клянусь Чертогами Валинора, номер не пройдет! Средиземье — это множество народов, живущих сейчас в ладу с природой и с заветами предков. Этим народам, всему укладу их жизни, грозит смертельная опасность, и я вижу свой долг в том, чтобы опасность эту предотвратить любой ценой. Волк, таскающий овец из моего стада, имеет свои резоны поступать именно так, а не иначе, но я входить в его положение совершенно не намерен!
— Я, между прочим, озабочен судьбой гондорцев и рохирримов не меньше твоего — просто вперед заглядываю чуть дальше, чем ты. Тебе ли, члену Белого Совета, не знать, что совокупное магическое знание в принципе не может прирастать относительно того, что было некогда получено из рук Ауле и Оромэ: ты можешь утрачивать его быстрее или медленнее, но повернуть этот процесс вспять не в силах никто. Каждое следующее поколение магов будет слабее предыдущего, и рано или поздно люди останутся с Природой один на один. Вот тогда-то им и понадобятся Наука и Технология — если, конечно, ты к тому времени не изведешь все это под корень.
— Им вовсе не нужна твоя наука, ибо она разрушает гармонию Мира и иссушает души людей!
— Должен тебе заметить, что в устах человека, собирающегося развязать войну, разговоры о Душе и Гармонии звучат несколько двусмысленно. Что же до науки, то она опасна вовсе не им, а тебе, точнее — твоему больному самолюбию. Ведь мы, маги, в конечном счете лишь потребители созданного предшественниками, а они — творцы нового знания; мы обращены лицом к прошлому, они — к будущему. Ты некогда избрал магию — и потому никогда не переступишь границы, предначертанной Валарами, тогда как у них, в науке, рост знания — а потому и могущества — поистине беспределен. Тебя гложет самый страшный сорт зависти — зависть ремесленника к художнику... Ну что ж, это и вправду веская причина для убийства; не ты первый, не ты последний.
— Ты ведь и сам в это не веришь. — спокойно пожал плечами Гэндальф.
— Да, пожалуй что не верю... — печально покачал головой Саруман. — Знаешь, те, кем движет алчность, жажда власти, ущемленное самолюбие, — это еще полбеды, у них по крайней мере случаются угрызения совести. Но нет ничего страшнее ясноглазого идеалиста, решившего облагодетельствовать человечество: такой весь мир зальет кровью по колено и не поморщится. А больше всего на свете эти ребята обожают присказку «Есть вещи поважнее мира и пострашнее войны». Тебе ведь она тоже знакома, а?
— Я беру на себя эту ответственность, Саруман; История меня оправдает.
— О, в этом-то я как раз не сомневаюсь — ведь историю эту будут писать те, кто победит под твоими знаменами. Тут есть испытанные рецепты: Мордор надо будет превратить в Империю Зла, желавшую поработить все Средиземье, а тамошние народы — в нежить, разъезжавшую верхом на волках-оборотнях и питавшуюся человечиной... Только я сейчас не об истории, а о тебе самом. Позволь-ка мне повторить свой бестактный вопрос о людях — хранителях знаний мордорской цивилизации. То, что их надо будет убивать — не фигурально, а вполне натурально, — сомнений не вызывает: «сорняк должен быть выполот до конца», иначе эта затея вообще бессмысленна. Так вот, мне интересно — хватит ли у тебя духу поучаствовать в этой «прополке» лично; да-да, именно так — будешь ли ты своими руками отрубать им головы?.. Молчишь... Вот всегда с вами так, с радетелями за Человечество! Сочинять прожекты об «Окончательном решении мордорского вопроса» — это всегда пожалуйста, а как доходит до дела — сразу в кусты: вам подай исполнителей, чтоб было потом на кого кивать, скрививши морду, — это все, дескать, ихние «эксцессы»...
— Кончай эту демагогию, Саруман, — с раздражением бросил один из сидящих, в синем плаще, — и погляди-ка лучше в Зеркало. Опасность очевидна даже слепому. Если не остановить Мордор сейчас, мы не сможем этого сделать никогда: через полета лет они завершат свою «промышленную революцию», додумаются, что смеси селитры можно использовать не только для фейерверков, — и тогда пиши пропало. Их армии станут непобедимы, а прочие страны наперегонки кинутся заимствовать их «достижения» со всеми отсюда вытекающими... Если тебе есть чего сказать по делу — давай говори.
— До тех пор, пока белый плащ Главы Совета ношу я, вам придется выслушивать все, что я сочту нужным, — отрезал тот. — Впрочем, я не стану касаться того, что, вознамерившись вершить судьбу Мира, вы — четверо — узурпируете право, которое магам никогда не принадлежало: вижу, что это бесполезно. Будем говорить на доступном для вас уровне...
Позы его оппонентов составили выразительную групповую пантомиму «Возмущение», но Саруман уже послал куда подальше всякую дипломатичность.
— С чисто технической точки зрения план Гэндальфа по удушению Мордора посредством затяжной войны и продовольственной блокады вроде бы неплох, но имеет один уязвимый пункт. Чтобы победить в такой войне (а она будет очень тяжелой), антимордорской коалиции не обойтись без мощного союзника, для чего предлагается разбудить силы, дремлющие с предыдущей, дочеловеческой Эпохи, — обитателей Зачарованных лесов. Это уже само по себе безумие, ибо они никогда не служили никому, кроме самих себя. Вам, однако, и этого мало. Чтобы сделать победу гарантированной, вы решили на время войны передать в их руки Зеркало: ведь прогнозировать с его помощью военные операции вправе лишь тот, кто сам будет в них участвовать. Это — безумие в квадрате, но я готов рассмотреть и этот вариант, если коллега Гэндальф внятно ответит на единственный вопрос: каким способом он собирается потом вернуть Зеркало обратно?
— Я полагаю, — небрежно взмахнул рукою Гэндальф, — что проблемы следует решать по мере их возникновения. Почему вообще мы должны исходить из того, что они не пожелают возвращать Зеркало? За каким чертом оно им сдалось?
Наступило молчание; то есть такой беспредельной глупости Саруман и вправду не ожидал. А эти все, значит, считают, что так и надо... Ему показалось, будто он барахтается в ледяной каше мартовской полыньи; еще миг — и его утащит течением под ее кромку.
— Радагаст! Может, ты хочешь чего-нибудь сказать? — Это прозвучало как призыв о помощи.
Коричневая фигура вздрогнула, будто ученик, застигнутый воспитателем за списыванием домашнего задания, и неловко попыталась прикрыть рукавом плаща что-то на столе перед собой. Послышалось возмущенное стрекотание, и по руке Радагаста стремительно взбежал бельчонок, с которым тот, как видно, играл на протяжении всего совета. Он уселся было на плече у мага-лесовика, но тот, смущенный донельзя, прошептал ему что-то, нахмуря седую кустистую бровь, и зверек беспрекословно юркнул куда-то в складки одеяния.
— Саруман, голубчик... Ты уж прости меня, старого, я того... не очень, одним словом, вникал... Вы только не ссорьтесь, ладно?.. Ведь ежели еще мы начнем промеж собой собачиться, что ж в мире-то начнется, а? То-то... А насчет этих, ну, из Зачарованных лесов, ты уж, не обижайся, слишком... того... Я, помню, в молодости-то видал их, вестимо, издали — так по моему разумению они вполне даже ничего; конешно, со своей заумью — а кто без нее? Ну и с птахами да зверушками они завсегда душа в душу... не то что эти твои, мордорские... Я так себе мыслю, что оно вроде как и... того...
Вот так, резюмировал про себя Саруман и медленно провел ладонью по лицу — как будто пытался снять налипшую паутинку безмерной усталости. Единственный, на чью поддержку можно было рассчитывать. Бороться уже не было сил; все кончено — он подо льдом.
— Ты остался не в меньшинстве, а в полном одиночестве, Саруман. Конечно, все твои соображения крайне ценны для нас. — Теперь голос Гэндальфа был преисполнен фальшивого почтения, просто-таки сочился им. — Давайте сейчас же обсудим, как быть с Зеркалом, — это и впрямь непростой вопрос...
— Теперь это твои проблемы, Гэндальф, — тихо, но твердо ответил Саруман, расстегивая мифриловую пряжку у ворота. — Ты давно уже домогаешься Белого плаща — ну так возьми его. Делайте все, что находите нужным, а я выхожу из вашего Совета.
— Тогда твой посох утратит силу, слышишь! — прокричал ему в спину Гэндальф: видно было, что он по-настоящему ошарашен и перестал понимать своего вечного соперника.
Саруман, обернувшись, оглядел напоследок сумрачный зал Белого Совета. Край белоснежного плаща стекал с кресла на пол как посеребренная луною вода в фонтане; мифрил застежки послал ему свой прощальный блик и погас. И застыл на полпути устремившийся за ним Радагаст с нелепо растопыренными руками — маг сделался вдруг маленьким и несчастным, как ребенок, оказавшийся втянутым в ссору родителей. Вот тогда-то с его уст и слетела фраза, опять-таки удивительным образом совпавшая с той, что была сказана по сходному поводу в другом Мире:
— То, что вы собрались совершить, — хуже чем преступление. Это ошибка.
А по прошествии нескольких недель разведслужба Мордора доложила, что на окраинах Северных лесов неведомо откуда появились «эльфы» — стройные золотоволосые существа с мелодичным голосом и промороженными до дна глазами.
ГЛАВА 5
Средиземье, Война Кольца.
Историческая справка
Если читатель, минимально привычный к анализу крупных военных кампаний, обратится к карте Средиземья, он без труда убедится в том, что все действия обеих возникших коалиций (Мордорско-Изенгардской и Гондорско-Роханской) были в действительности подчинены неумолимой стратегической логике, в основе которой лежал страх Мордора оказаться отрезанным от источников продовольственного снабжения. Усилиями Гэндальфа в центре Средиземья возник предельно неустойчивый геополитический «сандвич», в коем роль «хлеба» играли Мордор и Изенгард, а «ветчины» — Гондор с Роханом. Ирония же судьбы заключалась в том, что Мордорская коалиция, не помышлявшая ни о чем, кроме сохранения статус-кво, имела идеальную позицию для агрессивной войны (когда можно сразу заставить противника сражаться на два фронта), но крайне невыгодную — для войны оборонительной (когда объединенные силы противника могут осуществить блицкриг, сокрушая партнеров по очереди).
Саруман, однако, тоже не терял даром времени. Он лично посетил Теодена и Денетора — королей Рохана и Гондора — и благодаря своему обаянию и красноречию сумел убедить их в том, что Изенгард и Барад-Дур не желают ничего, кроме мира. Кроме того, он частично открыл Денетору и Саурону секрет двух палантиров, что хранились с незапамятных времен в обеих столицах, и обучил тех пользоваться этими древними магическими кристаллами как системой прямой связи;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
— Скажи, а тебе их не жалко?
— Кого — их?
— Людей, людей. Гэндальф! Я понял — ты тут из соображений высшей пользы приговорил к смерти Мордорскую цивилизацию. Но ведь цивилизация — это прежде всего ее носители. Следовательно, их тоже следует уничтожить — да так, чтобы на развод не осталось. Или нет?
— Жалость — плохой советчик, Саруман. Ты ведь вместе со всеми нами глядел в Зеркало. — С этими словами Гэндальф указал на стоящий посреди стола предмет, более всего напоминающий огромное блюдо, наполненное ртутью. — В Будущее ведет много дорог, но по какой бы из них ни пошел Мордор, он не позднее чем через три века прикоснется к силам природы, обуздать которые не сможет уже никто. Не хочешь ли еще разок поглядеть, как они в мгновение ока обращают в пепел все Средиземье вкупе с Заокраинным Западом?
— Ты прав, Гэндальф, и отрицать такую возможность было бы нечестно. Но тогда тебе следует заодно уничтожить еще и гномов: они уже однажды разбудили Ужас Глубин, и тогда всей нашей магии едва хватило на то, чтобы не дать ему вырваться на поверхность. А ведь эти бородатые скопидомы, как тебе известно, обладают ослиным упрямством и совершенно не склонны учиться на своих ошибках...
— Хорошо, оставим то, что лишь возможно, и поговорим о том, что неизбежно. Если не хочешь заглядывать в Зеркало, посмотри вместо этого на столбы дыма от их угольных печей и медеплавильных заводов. Пройдись по солончаку, в который они превратили земли к закату от Нурнона, и попробуй-ка сыскать на этой полутысяче квадратных миль хоть одну живую былинку. Только смотри не попади туда в ветреный день, когда пересоленная пыль несется сплошной стеной по Мордорской равнине, удушая на своем пути все живое... Все это они — заметь! — успели натворить едва вылезши из колыбели; как ты полагаешь, что они начнут выделывать дальше?
— Так ведь ребенок в доме, Гэндальф, это всегда сплошной разор: сначала испачканные пеленки, потом поломанные игрушки, дальше разобранные отцовские часы, а уж что начинается, когда он подрастет... То ли дело дом без детей — чистота и порядок, глаз не отведешь; только вот хозяев это обычно не слишком радует, и чем ближе к старости — тем меньше.
— Меня всегда изумляло, Саруман, как ловко ты умеешь выворачивать чужие слова наизнанку и хитрой казуистикой опровергать очевидные истины. Только на сей раз, клянусь Чертогами Валинора, номер не пройдет! Средиземье — это множество народов, живущих сейчас в ладу с природой и с заветами предков. Этим народам, всему укладу их жизни, грозит смертельная опасность, и я вижу свой долг в том, чтобы опасность эту предотвратить любой ценой. Волк, таскающий овец из моего стада, имеет свои резоны поступать именно так, а не иначе, но я входить в его положение совершенно не намерен!
— Я, между прочим, озабочен судьбой гондорцев и рохирримов не меньше твоего — просто вперед заглядываю чуть дальше, чем ты. Тебе ли, члену Белого Совета, не знать, что совокупное магическое знание в принципе не может прирастать относительно того, что было некогда получено из рук Ауле и Оромэ: ты можешь утрачивать его быстрее или медленнее, но повернуть этот процесс вспять не в силах никто. Каждое следующее поколение магов будет слабее предыдущего, и рано или поздно люди останутся с Природой один на один. Вот тогда-то им и понадобятся Наука и Технология — если, конечно, ты к тому времени не изведешь все это под корень.
— Им вовсе не нужна твоя наука, ибо она разрушает гармонию Мира и иссушает души людей!
— Должен тебе заметить, что в устах человека, собирающегося развязать войну, разговоры о Душе и Гармонии звучат несколько двусмысленно. Что же до науки, то она опасна вовсе не им, а тебе, точнее — твоему больному самолюбию. Ведь мы, маги, в конечном счете лишь потребители созданного предшественниками, а они — творцы нового знания; мы обращены лицом к прошлому, они — к будущему. Ты некогда избрал магию — и потому никогда не переступишь границы, предначертанной Валарами, тогда как у них, в науке, рост знания — а потому и могущества — поистине беспределен. Тебя гложет самый страшный сорт зависти — зависть ремесленника к художнику... Ну что ж, это и вправду веская причина для убийства; не ты первый, не ты последний.
— Ты ведь и сам в это не веришь. — спокойно пожал плечами Гэндальф.
— Да, пожалуй что не верю... — печально покачал головой Саруман. — Знаешь, те, кем движет алчность, жажда власти, ущемленное самолюбие, — это еще полбеды, у них по крайней мере случаются угрызения совести. Но нет ничего страшнее ясноглазого идеалиста, решившего облагодетельствовать человечество: такой весь мир зальет кровью по колено и не поморщится. А больше всего на свете эти ребята обожают присказку «Есть вещи поважнее мира и пострашнее войны». Тебе ведь она тоже знакома, а?
— Я беру на себя эту ответственность, Саруман; История меня оправдает.
— О, в этом-то я как раз не сомневаюсь — ведь историю эту будут писать те, кто победит под твоими знаменами. Тут есть испытанные рецепты: Мордор надо будет превратить в Империю Зла, желавшую поработить все Средиземье, а тамошние народы — в нежить, разъезжавшую верхом на волках-оборотнях и питавшуюся человечиной... Только я сейчас не об истории, а о тебе самом. Позволь-ка мне повторить свой бестактный вопрос о людях — хранителях знаний мордорской цивилизации. То, что их надо будет убивать — не фигурально, а вполне натурально, — сомнений не вызывает: «сорняк должен быть выполот до конца», иначе эта затея вообще бессмысленна. Так вот, мне интересно — хватит ли у тебя духу поучаствовать в этой «прополке» лично; да-да, именно так — будешь ли ты своими руками отрубать им головы?.. Молчишь... Вот всегда с вами так, с радетелями за Человечество! Сочинять прожекты об «Окончательном решении мордорского вопроса» — это всегда пожалуйста, а как доходит до дела — сразу в кусты: вам подай исполнителей, чтоб было потом на кого кивать, скрививши морду, — это все, дескать, ихние «эксцессы»...
— Кончай эту демагогию, Саруман, — с раздражением бросил один из сидящих, в синем плаще, — и погляди-ка лучше в Зеркало. Опасность очевидна даже слепому. Если не остановить Мордор сейчас, мы не сможем этого сделать никогда: через полета лет они завершат свою «промышленную революцию», додумаются, что смеси селитры можно использовать не только для фейерверков, — и тогда пиши пропало. Их армии станут непобедимы, а прочие страны наперегонки кинутся заимствовать их «достижения» со всеми отсюда вытекающими... Если тебе есть чего сказать по делу — давай говори.
— До тех пор, пока белый плащ Главы Совета ношу я, вам придется выслушивать все, что я сочту нужным, — отрезал тот. — Впрочем, я не стану касаться того, что, вознамерившись вершить судьбу Мира, вы — четверо — узурпируете право, которое магам никогда не принадлежало: вижу, что это бесполезно. Будем говорить на доступном для вас уровне...
Позы его оппонентов составили выразительную групповую пантомиму «Возмущение», но Саруман уже послал куда подальше всякую дипломатичность.
— С чисто технической точки зрения план Гэндальфа по удушению Мордора посредством затяжной войны и продовольственной блокады вроде бы неплох, но имеет один уязвимый пункт. Чтобы победить в такой войне (а она будет очень тяжелой), антимордорской коалиции не обойтись без мощного союзника, для чего предлагается разбудить силы, дремлющие с предыдущей, дочеловеческой Эпохи, — обитателей Зачарованных лесов. Это уже само по себе безумие, ибо они никогда не служили никому, кроме самих себя. Вам, однако, и этого мало. Чтобы сделать победу гарантированной, вы решили на время войны передать в их руки Зеркало: ведь прогнозировать с его помощью военные операции вправе лишь тот, кто сам будет в них участвовать. Это — безумие в квадрате, но я готов рассмотреть и этот вариант, если коллега Гэндальф внятно ответит на единственный вопрос: каким способом он собирается потом вернуть Зеркало обратно?
— Я полагаю, — небрежно взмахнул рукою Гэндальф, — что проблемы следует решать по мере их возникновения. Почему вообще мы должны исходить из того, что они не пожелают возвращать Зеркало? За каким чертом оно им сдалось?
Наступило молчание; то есть такой беспредельной глупости Саруман и вправду не ожидал. А эти все, значит, считают, что так и надо... Ему показалось, будто он барахтается в ледяной каше мартовской полыньи; еще миг — и его утащит течением под ее кромку.
— Радагаст! Может, ты хочешь чего-нибудь сказать? — Это прозвучало как призыв о помощи.
Коричневая фигура вздрогнула, будто ученик, застигнутый воспитателем за списыванием домашнего задания, и неловко попыталась прикрыть рукавом плаща что-то на столе перед собой. Послышалось возмущенное стрекотание, и по руке Радагаста стремительно взбежал бельчонок, с которым тот, как видно, играл на протяжении всего совета. Он уселся было на плече у мага-лесовика, но тот, смущенный донельзя, прошептал ему что-то, нахмуря седую кустистую бровь, и зверек беспрекословно юркнул куда-то в складки одеяния.
— Саруман, голубчик... Ты уж прости меня, старого, я того... не очень, одним словом, вникал... Вы только не ссорьтесь, ладно?.. Ведь ежели еще мы начнем промеж собой собачиться, что ж в мире-то начнется, а? То-то... А насчет этих, ну, из Зачарованных лесов, ты уж, не обижайся, слишком... того... Я, помню, в молодости-то видал их, вестимо, издали — так по моему разумению они вполне даже ничего; конешно, со своей заумью — а кто без нее? Ну и с птахами да зверушками они завсегда душа в душу... не то что эти твои, мордорские... Я так себе мыслю, что оно вроде как и... того...
Вот так, резюмировал про себя Саруман и медленно провел ладонью по лицу — как будто пытался снять налипшую паутинку безмерной усталости. Единственный, на чью поддержку можно было рассчитывать. Бороться уже не было сил; все кончено — он подо льдом.
— Ты остался не в меньшинстве, а в полном одиночестве, Саруман. Конечно, все твои соображения крайне ценны для нас. — Теперь голос Гэндальфа был преисполнен фальшивого почтения, просто-таки сочился им. — Давайте сейчас же обсудим, как быть с Зеркалом, — это и впрямь непростой вопрос...
— Теперь это твои проблемы, Гэндальф, — тихо, но твердо ответил Саруман, расстегивая мифриловую пряжку у ворота. — Ты давно уже домогаешься Белого плаща — ну так возьми его. Делайте все, что находите нужным, а я выхожу из вашего Совета.
— Тогда твой посох утратит силу, слышишь! — прокричал ему в спину Гэндальф: видно было, что он по-настоящему ошарашен и перестал понимать своего вечного соперника.
Саруман, обернувшись, оглядел напоследок сумрачный зал Белого Совета. Край белоснежного плаща стекал с кресла на пол как посеребренная луною вода в фонтане; мифрил застежки послал ему свой прощальный блик и погас. И застыл на полпути устремившийся за ним Радагаст с нелепо растопыренными руками — маг сделался вдруг маленьким и несчастным, как ребенок, оказавшийся втянутым в ссору родителей. Вот тогда-то с его уст и слетела фраза, опять-таки удивительным образом совпавшая с той, что была сказана по сходному поводу в другом Мире:
— То, что вы собрались совершить, — хуже чем преступление. Это ошибка.
А по прошествии нескольких недель разведслужба Мордора доложила, что на окраинах Северных лесов неведомо откуда появились «эльфы» — стройные золотоволосые существа с мелодичным голосом и промороженными до дна глазами.
ГЛАВА 5
Средиземье, Война Кольца.
Историческая справка
Если читатель, минимально привычный к анализу крупных военных кампаний, обратится к карте Средиземья, он без труда убедится в том, что все действия обеих возникших коалиций (Мордорско-Изенгардской и Гондорско-Роханской) были в действительности подчинены неумолимой стратегической логике, в основе которой лежал страх Мордора оказаться отрезанным от источников продовольственного снабжения. Усилиями Гэндальфа в центре Средиземья возник предельно неустойчивый геополитический «сандвич», в коем роль «хлеба» играли Мордор и Изенгард, а «ветчины» — Гондор с Роханом. Ирония же судьбы заключалась в том, что Мордорская коалиция, не помышлявшая ни о чем, кроме сохранения статус-кво, имела идеальную позицию для агрессивной войны (когда можно сразу заставить противника сражаться на два фронта), но крайне невыгодную — для войны оборонительной (когда объединенные силы противника могут осуществить блицкриг, сокрушая партнеров по очереди).
Саруман, однако, тоже не терял даром времени. Он лично посетил Теодена и Денетора — королей Рохана и Гондора — и благодаря своему обаянию и красноречию сумел убедить их в том, что Изенгард и Барад-Дур не желают ничего, кроме мира. Кроме того, он частично открыл Денетору и Саурону секрет двух палантиров, что хранились с незапамятных времен в обеих столицах, и обучил тех пользоваться этими древними магическими кристаллами как системой прямой связи;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67