Когда я проехал мимо, они помахали руками моим задним огням и скрылись в темном дверном проеме рядом с баром.
Я заехал на автомобильную стоянку клуба «Наутико», но остался сидеть в машине, вслушиваясь в бесконечную ритмическую пульсацию музыки, доносящейся из дискотеки. Неужели эти две женщины разыгрывали спектакль, чтобы возбудить собственных мужей, как некогда Мария Антуанетта и ее фрейлины, с той лишь разницей, что предпочитали рядиться в проституток, а не в молочниц? Или в самом деле занимались проституцией? Мне вдруг пришло в голову, что некоторые обитатели курорта Эстрелья-де-Мар в действительности не столь преуспевают, как кажется.
Где-то на склонах холма ниже клуба, как стальная цикада в ночи, застрекотал предупредительный сигнал охранной системы. В ответ из-за пальм донесся вой сирены патрульной службы, поплывший над погруженными в темноту виллами, как вопль банши . Эстрелья-де-Мар словно часто дышала во сне, грезя о неведомых преступлениях. Я вспомнил фавелы в Рио, логова безжалостных бедняков на холмах над городом. Они постоянно напоминали спавшим в роскошных апартаментах богачам о существовании более примитивного, стихийного мира, чем мир денег. И все же именно в Рио мой сон был особенно глубоким.
Дверь дискотеки открылась, и в ночь вырвалась музыка со снопом пульсирующего света. Двое мужчин, на первый взгляд официанты-испанцы в свой заслуженный выходной, попятились от полосы подступающего света в тень, словно не желая попадаться на глаза молодой паре, бросившейся к своему автомобилю. Они замерли возле клумбы, будто им не терпелось помочиться прямо на канны, глубоко засунув руки в карманы пиджаков-бушлатов, подтанцовывая в безостановочном куик-степе. Я, наконец, сообразил, что это торговцы наркотиками, поджидающие клиентов.
Терраса перед бассейном была пуста, покрытая легкой зыбью вода замирала на ночь. Я принес свои чемоданы к дверям лифта, на котором передо мной кто-то поднялся на третий этаж. В коридоре, который вел в квартиру Фрэнка, располагалось два кабинета администрации и клубная библиотека. Оба кабинета были на замке. Никто, даже в Эстрелья-де-Мар, не мог прийти в библиотеку после полуночи. Я подождал лифта, вышел на третьем этаже и посмотрел сквозь стеклянные двери библиотеки на полки забытых бестселлеров и стойки с экземплярами «Уолл-стрит джорнал» и «Файненшл таймс».
Перед входом в квартиру Фрэнка лежал ковер с глубоким ворсом, вычищенный нынче утром пылесосом. На нем виднелись отпечатки подошв. Когда я открывал дверь, мне показалось, что где-то позади ванной мелькнул проблеск света, тусклое сияние выключаемой лампочки. Возможно, это был луч маяка Марбельи, периодически пробегающий по полуострову и вспыхивающий над крышами вилл Эстрелья-де-Мар. Внеся чемоданы, я плотно закрыл за собой дверь и запер ее на ключ. Лунный свет окутывал мебель, словно чехлы. В воздухе ощущался слабый, почти дамский, запах какого-то лосьона после бритья, – похожий аромат предпочитал Дэвид Хеннесси.
Я прошел в столовую, прислушиваясь к звуку собственных шагов, который неотступно следовал за мной по паркетному полу. На серванте черного дерева, который очень нравился матери и который Фрэнк перевез в Испанию, стояли графины с виски. В темноте я ощупал их хрустальные горлышки. Одна пробка была вынута, внутренний ободок горлышка еще не успел высохнуть. Облизнув палец, я ощутил сладковатый вкус оркнейского солода и попытался прислушаться к тишине квартиры.
Горничная привела в порядок спальню и застелила постель, словно приготовила ее для Фрэнка. Увлекшись размышлениями о Фрэнке, она, видимо, прилегла на его постель и положила голову на его подушку, задумчиво глядя в потолок.
Я опустил чемоданы на пол, поправил подушку, а потом направился в ванную. Шаря по стене в поисках выключателя, я по ошибке открыл медицинский шкафчик. В зеркале возник силуэт человека, который появился с балкона и за моей спиной проскользнул в спальню, на миг замешкавшись, прежде чем юркнуть в гостиную.
– Хеннесси?… – Устав от этой игры в прятки, я вышел из ванной комнаты и почти на ощупь двинулся к постели.– Включите свет, старина. Так будет удобнее валять дурака.
Вторгшийся в спальню человек наткнулся на чемодан, не удержался на ногах и рухнул на кровать. Вверх взметнулся подол юбки, и в лунном свете блеснули женские бедра. Собранные в пучок густые черные волосы рассыпались по подушке, спальню наполнил запах пота и паники. Я наклонился, схватил женщину за плечи и попытался поднять ее на ноги, но тут твердый кулак больно ударил меня в солнечное сплетение. У меня перехватило дыхание, я тяжело опустился на кровать, и в это мгновение она бросилась мимо меня к двери. Я рванулся за ней и изловчился схватить ее за бедра и бросить на подушки. Я попытался прижать ее руки к спинке кровати, но она вывернулась и сбила на пол лампу, стоявшую на столике возле кровати.
– Отстань! – Она оттолкнула мои руки, и в свете луча маяка, в очередной раз прочесывавшего полуостров, я увидел волевой подбородок и яростно ощеренные зубы.– Я же тебе говорила, что не буду больше играть в эту игру!
Я отпустил ее и сел на постель, потирая живот. Подняв с пола лампу, я поставил ее на прежнее место, поправил абажур и включил свет.
7
Нападение на балконе
– Доктор Гамильтон?
Передо мной стояла на коленях молодая докторша-психиатр, которая появилась на похоронах шведки в компании Хеннесси и Бобби Кроуфорда. Ее волосы растрепанной гривой спадали на растерзанную блузку. Она явно не ожидала увидеть меня и была напугана. Казалось, у нее слегка разбегаются глаза, словно она пыталась охватить взглядом сразу все четыре стены комнаты, а заодно меня на кровати. Она быстро пришла в себя, плотно сжала губы и уставилась на меня, как загнанная в угол пума.
– Доктор, я сожалею…– Я протянул руку, чтобы помочь ей подняться.– Похоже, я поранил вас.
– Оставьте меня. Просто держитесь от меня подальше и перестаньте так тяжело дышать. Постарайтесь делать не частые, а более глубокие вдохи.
Я хотел было помочь ей подняться, но она жестом отстранила меня, потом встала и пригладила юбку на бедрах. Взглянув на синяки на коленях, она недовольно нахмурилась и поддала ногой чемодан, о который запнулась.
– Вот дьявол…
– Доктор Гамильтон… Я принял вас за…
– Дэвида Хеннесси? Боже правый, вы часто развлекаетесь с ним в постели?
Она поплевала на покрасневшую кожу запястий и стала растирать их.
– Для неуклюжего с виду мужчины вы определенно сильны. Видимо, Фрэнку приходилось несладко, когда вы задавали ему трепку.
– Пола, откуда мне было знать, что это вы, в темноте…
– Ладно, пустяки. Когда вы схватили меня, я ожидала совсем не вашего нападения.
Она сумела мимолетно улыбнуться и стала осматривать мое лицо и грудь, предварительно перебросив волосы за плечи, чтобы лучше меня видеть.
– Похоже, будете жить. Извините за апперкот. Я забыла, насколько сильной может оказаться испуганная женщина.
– Только не идите заниматься кик-боксингом. Я уверен, здесь есть и такая секция.
Ее запах буквально прилип к моим рукам, и я машинально вытер их о подушку.
– Ваши духи – я принял их за лосьон Дэвида.
– Вы ночуете здесь? Тогда вам придется терпеть мой запах всю ночь. Какая ужасная мысль…
Она застегивала блузку, наблюдая за мной не без любопытства и, возможно, сравнивая меня с Фрэнком. Отступив на шаг, она наткнулась на второй чемодан.
– Боже милостивый, сколько их здесь? С вами лучше не встречаться в аэропортах. Как вас только угораздило стать автором туристических проспектов?
Ее сумочка лежала на полу, содержимое рассыпалось вокруг стоявшего у кровати столика. Она опустилась на колени и положила обратно ключи от машины, паспорт и блокнот с рецептурными бланками. Между моими ногами лежала почтовая открытка, адресованная штату клуба «Наутико». Поднимая открытку, я успел разглядеть отпечатанную на ней копию моментального снимка Фрэнка и Полы Гамильтон перед баром Флориана на площади Святого Марка в Венеции. Закутавшись от промозглой венецианской зимы в теплые пальто, они широко улыбались в объектив, словно молодожены в медовый месяц. Я видел эту почтовую открытку в письменном столе Фрэнка, но едва взглянул на нее.
– Это ваше? – Я протянул ей открытку.– Наверное, вы там неплохо повеселились.
– Это уж точно.– Она посмотрела на фотографию и попыталась распрямить смявшийся уголок.– Этому снимку два года. Тогда Фрэнку явно было лучше, чем сейчас. Я забежала сюда, чтобы поискать ее. Мы посылали ее вместе, так что она отчасти и моя.
– Оставьте ее себе. Фрэнк возражать не станет. Я не знал, что вы…
– Теперь нет. Не забивайте себе этим голову. Теперь мы просто друзья.
Она помогла мне привести в порядок постель, взбила подушки и подоткнула простыни, как это принято в больницах. Нетрудно было представить себе, как она лежала в темноте перед моим приходом с почтовой открыткой в руке, вспоминая свой отпуск с Фрэнком. Как и говорил Бобби Кроуфорд, за профессиональной выдержкой и самообладанием, которые она демонстрировала миру, скрывалась растерянная и очень уязвимая женщина, которая, подобно умной девочке-подростку, не в силах была решить, кто она на самом деле, и, возможно, подозревала, что ее роль деятельного и способного доктора – всего-навсего поза.
Опуская почтовую открытку в сумочку, она мило улыбнулась сама себе, но быстро опомнилась и поджала губы. Мне казалось, она с трудом скрывает свои чувства к Фрэнку, но ее удерживает страх дать волю эмоциям, даже перед самой собой. Этот запальчивый юмор и раздражающие манеры человека, который не выдерживает свое отражение в зеркале более чем несколько секунд, не могли не понравиться Фрэнку, как сейчас нравились мне. Я догадался, что Пола Гамильтон всегда шла по жизни под косым углом, полностью отделяя себя от собственных эмоций и сексуальности.
– Спасибо за помощь, – сказал я ей, когда мы поставили на место мебель.– Не хочу шокировать прислугу. Скажите, как вы проникли сюда.
– У меня есть ключи.– Она открыла сумочку и показала мне связку дверных ключей.– Я собиралась вернуть их Фрэнку, но так и не решилась. Это означало бы, что мы расстаемся навсегда. Выходит, вы решили переехать в эту квартиру?
– На неделю или около того.
Мы перешли из спальни на балкон, вдыхая прохладный воздух, в котором чувствовались слабые запахи жасмина и жимолости.
– Я пытаюсь играть роль старшего брата, – заговорил я после недолгой паузы, – но без малейшего успеха. Мне необходимо все как следует разузнать, чтобы вытащить его из этого кошмара. Я хотел поговорить с ним нынче утром в суде Марбельи, но все впустую. Если говорить честно, он просто отказался видеть меня.
– Я знаю. Дэвид Хеннесси говорил с адвокатом Фрэнка.– Она прикоснулась к моему плечу во внезапном порыве сочувствия.– Фрэнку нужно время подумать. С Холлингерами произошло что-то ужасное. Если эта драма расстраивает даже вас, попробуйте посмотреть на вещи глазами Фрэнка.
– Я пытаюсь. Но он-то как смотрит на вещи? Вот чего я никак не могу взять в толк. Надеюсь, вы не думаете, что он виновен?
Она оперлась на перила и стала постукивать по холодной стали пальцами в такт приглушенной музыке, доносящейся из дискотеки. Я терялся в догадках, что привело ее в квартиру. Почтовая открытка казалась мне слишком банальным предлогом для ночного визита. А потом, интересно, почему она ранее отказывалась повидаться со мной. Она стояла так, чтобы видеть мое лицо, словно сомневалась, можно ли доверять человеку, который чем-то похож на Фрэнка, но выглядит более крупной и гораздо более неуклюжей версией ее бывшего любовника.
– Виновен? Нет, я не… Хотя не уверена, что могу точно определить понятие вины.
– Пола, мы точно знаем, что понимать под словом «вина» в данном случае. Фрэнк поджег дом Холлингеров? Да или нет?
– Нет, – Ее ответ прозвучал не сразу, но я подозревал, что она специально дразнит меня.– Бедный Фрэнк. Вы видели его в день вашего приезда. Как он? Хорошо спит?
– Я не спрашивал. А что там еще делать, если не спать?
– Сказал ли он вам что-нибудь? О пожаре и о том, как он начался?
– Что он мог сказать? У него ничуть не больше соображений на этот счет, чем у вас или у меня.
– Я и не предполагала, что они у него есть. Она прошла мимо гигантских папоротников и агав в дальний конец балкона, где возле низкого столика стояли три кресла. К стене была прислонена белая доска для виндсерфинга, ее мачта и такелаж лежали рядом. Она прижала руки к гладкой поверхности доски, словно к груди мужчины. Луч маяка пробежал по ее лицу, и я увидел, что она покусывает пораненные губы, точно напоминая себе о происшествии, наградившем ее этим синяком.
Остановившись возле нее, я бросил взгляд на спокойный бассейн. Он казался черным, пустым, ничего не отражающим зеркалом.
– Пола, вы говорите о Фрэнке так, будто допускаете, что он виновен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Я заехал на автомобильную стоянку клуба «Наутико», но остался сидеть в машине, вслушиваясь в бесконечную ритмическую пульсацию музыки, доносящейся из дискотеки. Неужели эти две женщины разыгрывали спектакль, чтобы возбудить собственных мужей, как некогда Мария Антуанетта и ее фрейлины, с той лишь разницей, что предпочитали рядиться в проституток, а не в молочниц? Или в самом деле занимались проституцией? Мне вдруг пришло в голову, что некоторые обитатели курорта Эстрелья-де-Мар в действительности не столь преуспевают, как кажется.
Где-то на склонах холма ниже клуба, как стальная цикада в ночи, застрекотал предупредительный сигнал охранной системы. В ответ из-за пальм донесся вой сирены патрульной службы, поплывший над погруженными в темноту виллами, как вопль банши . Эстрелья-де-Мар словно часто дышала во сне, грезя о неведомых преступлениях. Я вспомнил фавелы в Рио, логова безжалостных бедняков на холмах над городом. Они постоянно напоминали спавшим в роскошных апартаментах богачам о существовании более примитивного, стихийного мира, чем мир денег. И все же именно в Рио мой сон был особенно глубоким.
Дверь дискотеки открылась, и в ночь вырвалась музыка со снопом пульсирующего света. Двое мужчин, на первый взгляд официанты-испанцы в свой заслуженный выходной, попятились от полосы подступающего света в тень, словно не желая попадаться на глаза молодой паре, бросившейся к своему автомобилю. Они замерли возле клумбы, будто им не терпелось помочиться прямо на канны, глубоко засунув руки в карманы пиджаков-бушлатов, подтанцовывая в безостановочном куик-степе. Я, наконец, сообразил, что это торговцы наркотиками, поджидающие клиентов.
Терраса перед бассейном была пуста, покрытая легкой зыбью вода замирала на ночь. Я принес свои чемоданы к дверям лифта, на котором передо мной кто-то поднялся на третий этаж. В коридоре, который вел в квартиру Фрэнка, располагалось два кабинета администрации и клубная библиотека. Оба кабинета были на замке. Никто, даже в Эстрелья-де-Мар, не мог прийти в библиотеку после полуночи. Я подождал лифта, вышел на третьем этаже и посмотрел сквозь стеклянные двери библиотеки на полки забытых бестселлеров и стойки с экземплярами «Уолл-стрит джорнал» и «Файненшл таймс».
Перед входом в квартиру Фрэнка лежал ковер с глубоким ворсом, вычищенный нынче утром пылесосом. На нем виднелись отпечатки подошв. Когда я открывал дверь, мне показалось, что где-то позади ванной мелькнул проблеск света, тусклое сияние выключаемой лампочки. Возможно, это был луч маяка Марбельи, периодически пробегающий по полуострову и вспыхивающий над крышами вилл Эстрелья-де-Мар. Внеся чемоданы, я плотно закрыл за собой дверь и запер ее на ключ. Лунный свет окутывал мебель, словно чехлы. В воздухе ощущался слабый, почти дамский, запах какого-то лосьона после бритья, – похожий аромат предпочитал Дэвид Хеннесси.
Я прошел в столовую, прислушиваясь к звуку собственных шагов, который неотступно следовал за мной по паркетному полу. На серванте черного дерева, который очень нравился матери и который Фрэнк перевез в Испанию, стояли графины с виски. В темноте я ощупал их хрустальные горлышки. Одна пробка была вынута, внутренний ободок горлышка еще не успел высохнуть. Облизнув палец, я ощутил сладковатый вкус оркнейского солода и попытался прислушаться к тишине квартиры.
Горничная привела в порядок спальню и застелила постель, словно приготовила ее для Фрэнка. Увлекшись размышлениями о Фрэнке, она, видимо, прилегла на его постель и положила голову на его подушку, задумчиво глядя в потолок.
Я опустил чемоданы на пол, поправил подушку, а потом направился в ванную. Шаря по стене в поисках выключателя, я по ошибке открыл медицинский шкафчик. В зеркале возник силуэт человека, который появился с балкона и за моей спиной проскользнул в спальню, на миг замешкавшись, прежде чем юркнуть в гостиную.
– Хеннесси?… – Устав от этой игры в прятки, я вышел из ванной комнаты и почти на ощупь двинулся к постели.– Включите свет, старина. Так будет удобнее валять дурака.
Вторгшийся в спальню человек наткнулся на чемодан, не удержался на ногах и рухнул на кровать. Вверх взметнулся подол юбки, и в лунном свете блеснули женские бедра. Собранные в пучок густые черные волосы рассыпались по подушке, спальню наполнил запах пота и паники. Я наклонился, схватил женщину за плечи и попытался поднять ее на ноги, но тут твердый кулак больно ударил меня в солнечное сплетение. У меня перехватило дыхание, я тяжело опустился на кровать, и в это мгновение она бросилась мимо меня к двери. Я рванулся за ней и изловчился схватить ее за бедра и бросить на подушки. Я попытался прижать ее руки к спинке кровати, но она вывернулась и сбила на пол лампу, стоявшую на столике возле кровати.
– Отстань! – Она оттолкнула мои руки, и в свете луча маяка, в очередной раз прочесывавшего полуостров, я увидел волевой подбородок и яростно ощеренные зубы.– Я же тебе говорила, что не буду больше играть в эту игру!
Я отпустил ее и сел на постель, потирая живот. Подняв с пола лампу, я поставил ее на прежнее место, поправил абажур и включил свет.
7
Нападение на балконе
– Доктор Гамильтон?
Передо мной стояла на коленях молодая докторша-психиатр, которая появилась на похоронах шведки в компании Хеннесси и Бобби Кроуфорда. Ее волосы растрепанной гривой спадали на растерзанную блузку. Она явно не ожидала увидеть меня и была напугана. Казалось, у нее слегка разбегаются глаза, словно она пыталась охватить взглядом сразу все четыре стены комнаты, а заодно меня на кровати. Она быстро пришла в себя, плотно сжала губы и уставилась на меня, как загнанная в угол пума.
– Доктор, я сожалею…– Я протянул руку, чтобы помочь ей подняться.– Похоже, я поранил вас.
– Оставьте меня. Просто держитесь от меня подальше и перестаньте так тяжело дышать. Постарайтесь делать не частые, а более глубокие вдохи.
Я хотел было помочь ей подняться, но она жестом отстранила меня, потом встала и пригладила юбку на бедрах. Взглянув на синяки на коленях, она недовольно нахмурилась и поддала ногой чемодан, о который запнулась.
– Вот дьявол…
– Доктор Гамильтон… Я принял вас за…
– Дэвида Хеннесси? Боже правый, вы часто развлекаетесь с ним в постели?
Она поплевала на покрасневшую кожу запястий и стала растирать их.
– Для неуклюжего с виду мужчины вы определенно сильны. Видимо, Фрэнку приходилось несладко, когда вы задавали ему трепку.
– Пола, откуда мне было знать, что это вы, в темноте…
– Ладно, пустяки. Когда вы схватили меня, я ожидала совсем не вашего нападения.
Она сумела мимолетно улыбнуться и стала осматривать мое лицо и грудь, предварительно перебросив волосы за плечи, чтобы лучше меня видеть.
– Похоже, будете жить. Извините за апперкот. Я забыла, насколько сильной может оказаться испуганная женщина.
– Только не идите заниматься кик-боксингом. Я уверен, здесь есть и такая секция.
Ее запах буквально прилип к моим рукам, и я машинально вытер их о подушку.
– Ваши духи – я принял их за лосьон Дэвида.
– Вы ночуете здесь? Тогда вам придется терпеть мой запах всю ночь. Какая ужасная мысль…
Она застегивала блузку, наблюдая за мной не без любопытства и, возможно, сравнивая меня с Фрэнком. Отступив на шаг, она наткнулась на второй чемодан.
– Боже милостивый, сколько их здесь? С вами лучше не встречаться в аэропортах. Как вас только угораздило стать автором туристических проспектов?
Ее сумочка лежала на полу, содержимое рассыпалось вокруг стоявшего у кровати столика. Она опустилась на колени и положила обратно ключи от машины, паспорт и блокнот с рецептурными бланками. Между моими ногами лежала почтовая открытка, адресованная штату клуба «Наутико». Поднимая открытку, я успел разглядеть отпечатанную на ней копию моментального снимка Фрэнка и Полы Гамильтон перед баром Флориана на площади Святого Марка в Венеции. Закутавшись от промозглой венецианской зимы в теплые пальто, они широко улыбались в объектив, словно молодожены в медовый месяц. Я видел эту почтовую открытку в письменном столе Фрэнка, но едва взглянул на нее.
– Это ваше? – Я протянул ей открытку.– Наверное, вы там неплохо повеселились.
– Это уж точно.– Она посмотрела на фотографию и попыталась распрямить смявшийся уголок.– Этому снимку два года. Тогда Фрэнку явно было лучше, чем сейчас. Я забежала сюда, чтобы поискать ее. Мы посылали ее вместе, так что она отчасти и моя.
– Оставьте ее себе. Фрэнк возражать не станет. Я не знал, что вы…
– Теперь нет. Не забивайте себе этим голову. Теперь мы просто друзья.
Она помогла мне привести в порядок постель, взбила подушки и подоткнула простыни, как это принято в больницах. Нетрудно было представить себе, как она лежала в темноте перед моим приходом с почтовой открыткой в руке, вспоминая свой отпуск с Фрэнком. Как и говорил Бобби Кроуфорд, за профессиональной выдержкой и самообладанием, которые она демонстрировала миру, скрывалась растерянная и очень уязвимая женщина, которая, подобно умной девочке-подростку, не в силах была решить, кто она на самом деле, и, возможно, подозревала, что ее роль деятельного и способного доктора – всего-навсего поза.
Опуская почтовую открытку в сумочку, она мило улыбнулась сама себе, но быстро опомнилась и поджала губы. Мне казалось, она с трудом скрывает свои чувства к Фрэнку, но ее удерживает страх дать волю эмоциям, даже перед самой собой. Этот запальчивый юмор и раздражающие манеры человека, который не выдерживает свое отражение в зеркале более чем несколько секунд, не могли не понравиться Фрэнку, как сейчас нравились мне. Я догадался, что Пола Гамильтон всегда шла по жизни под косым углом, полностью отделяя себя от собственных эмоций и сексуальности.
– Спасибо за помощь, – сказал я ей, когда мы поставили на место мебель.– Не хочу шокировать прислугу. Скажите, как вы проникли сюда.
– У меня есть ключи.– Она открыла сумочку и показала мне связку дверных ключей.– Я собиралась вернуть их Фрэнку, но так и не решилась. Это означало бы, что мы расстаемся навсегда. Выходит, вы решили переехать в эту квартиру?
– На неделю или около того.
Мы перешли из спальни на балкон, вдыхая прохладный воздух, в котором чувствовались слабые запахи жасмина и жимолости.
– Я пытаюсь играть роль старшего брата, – заговорил я после недолгой паузы, – но без малейшего успеха. Мне необходимо все как следует разузнать, чтобы вытащить его из этого кошмара. Я хотел поговорить с ним нынче утром в суде Марбельи, но все впустую. Если говорить честно, он просто отказался видеть меня.
– Я знаю. Дэвид Хеннесси говорил с адвокатом Фрэнка.– Она прикоснулась к моему плечу во внезапном порыве сочувствия.– Фрэнку нужно время подумать. С Холлингерами произошло что-то ужасное. Если эта драма расстраивает даже вас, попробуйте посмотреть на вещи глазами Фрэнка.
– Я пытаюсь. Но он-то как смотрит на вещи? Вот чего я никак не могу взять в толк. Надеюсь, вы не думаете, что он виновен?
Она оперлась на перила и стала постукивать по холодной стали пальцами в такт приглушенной музыке, доносящейся из дискотеки. Я терялся в догадках, что привело ее в квартиру. Почтовая открытка казалась мне слишком банальным предлогом для ночного визита. А потом, интересно, почему она ранее отказывалась повидаться со мной. Она стояла так, чтобы видеть мое лицо, словно сомневалась, можно ли доверять человеку, который чем-то похож на Фрэнка, но выглядит более крупной и гораздо более неуклюжей версией ее бывшего любовника.
– Виновен? Нет, я не… Хотя не уверена, что могу точно определить понятие вины.
– Пола, мы точно знаем, что понимать под словом «вина» в данном случае. Фрэнк поджег дом Холлингеров? Да или нет?
– Нет, – Ее ответ прозвучал не сразу, но я подозревал, что она специально дразнит меня.– Бедный Фрэнк. Вы видели его в день вашего приезда. Как он? Хорошо спит?
– Я не спрашивал. А что там еще делать, если не спать?
– Сказал ли он вам что-нибудь? О пожаре и о том, как он начался?
– Что он мог сказать? У него ничуть не больше соображений на этот счет, чем у вас или у меня.
– Я и не предполагала, что они у него есть. Она прошла мимо гигантских папоротников и агав в дальний конец балкона, где возле низкого столика стояли три кресла. К стене была прислонена белая доска для виндсерфинга, ее мачта и такелаж лежали рядом. Она прижала руки к гладкой поверхности доски, словно к груди мужчины. Луч маяка пробежал по ее лицу, и я увидел, что она покусывает пораненные губы, точно напоминая себе о происшествии, наградившем ее этим синяком.
Остановившись возле нее, я бросил взгляд на спокойный бассейн. Он казался черным, пустым, ничего не отражающим зеркалом.
– Пола, вы говорите о Фрэнке так, будто допускаете, что он виновен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48