К нам едет ревизор! А я, – Валерик вдруг сухо, как мог бы это сделать скелет, засмеялся, – а я оказался Хлестаковым!!!
В комнату тут же вошел Сурин, он держал в одной руке чашку с чаем, второй держал ложку и размешивал ею чай. Взгляд у него был строгий.
Валерик уже овладел собой.
– Так что вот извини меня, собственно, за этим я к тебе и доставлен.
– За что тебя извинить?
– Как это за что? Я тебе скорей мешал, чем помогал, не со зла, а так, чтобы кудрявее жить в этот момент. Не думаю, что так уж перебежал тебе дорогу с Любашкой, но если считаешь, что перебежал, прости. Хотелось напоследок порисоваться хоть перед какой-нибудь женщиной.
– А где она? – спросил вдруг Жора.
Валерик развел длинными, сухими руками.
– Как уехал я к своим насаждать напоследок мир да любовь, так и не видел ее вообще.
– А может она быть у своего отца, Матвея Ивановича? – опять выскочил с вопросом десантник.
Худой старик задумался.
– Трудно сказать. Скорее, нет, чем… Вы знаете, кого пощупайте.
– Кого?
– Ее куратора из Лазарета. Бывает в непростых случаях, они привлекают человека, который рисует, так сказать, психологический портрет воскрешаемого. Иногда без этого нельзя, душа может, так сказать, плохо присоединиться к телу. Так вот этот человек…
Жора подпрыгнул на месте и яростно хлопнул себя ладонями по ляжкам. А потом еще и зарычал. На него явно нашло просветление. Сорвав с шеи медальон, десантник бросил его на стол, в пространстве охваченном цепочкой, образовался компьютерный экран.
– Так, – крикнул Жора, – слушай меня, браток, внимательно!
– Молодой человек, вы нам мешаете, – строго сказал Сурин.
Десантник недовольно на него покосился, но спорить с властью…
– Ладно, слушай, Вадик, я сейчас разберусь с этим мужиком, слетаю к нему, а ты сиди здесь.
Вадим посмотрел вслед выбежавшему соратнику, потом перевел взгляд на Валерика.
– А что тебе будет?
Тот усмехнулся и провел ребром ладони по шее.
– Подожди, убьют что ли?
– Нет, конечно, об этом проси, не допросишься. Скорей всего, лишат времени. Начисто. И пожизненно. Некоторые говорят, что это очень тяжело. С другой стороны, то, что я выкинул…
– Живут же люди. Вон Сан Саныч, например.
– Ладно, – вмешался пристав, – хватит. Свидание затянулось. Вы, Вадим Александрович, готовы выполнить просьбу Валерия…
– Готов, готов, конечно, прощаю.
Пристав повернулся к Валерику.
– Будем собираться?
– А куда вы сейчас?
– К Бажину, Вадик. Перед ним я тоже хоть и чуток, а виноват.
– Хочешь, я поеду с тобой?
– Друзья встречаются вновь? Не надо, Вадик. Сам, все сам. А ты лучше покумекай, как тебе девчоночку разыскать. Задала простушка эта вам задачу, а?
– Некоторые говорят, что можно плюнуть на все на это?
– На что?
– На поиски.
Валерик поднялся и зевнул.
– Не знаю, не знаю.
– Идемте, – скомандовал Сурин.
– Подождите, – обратился вдруг к нему Вадим.
– Да?
– Скажите, а у вас не было родственника?
– Что вы имеете в виду? У меня довольно много родственников.
– Я имею в виду такого прапорщика Сурина. Возможно, я с ним служил.
– Прапорщик? Нет, никаких прапорщиков у нас не было. А стихи? Был один филолог. Теперь один из крупнейших специалистов по русской неформальной лексике.
Вадим тихо кивнул.
– Спасибо.
Когда преступника увели, Вадим снова лег на кровать. Подумал, что надо было бы передать привет Бажину, и вообще, надо бы им чаще встречаться. Надо поддержать Валерика. Конечно, он преступник – Вадим попытался представить себе Рериха с набитой мордой, но не смог – но нехорошо, если и друзья от него отвернутся. Вадим вздохнул. Поскорее бы все это кончилось! Надо признаться, история эта его изрядно вымотала. Сказать по правде, ему было даже не слишком интересно, какая именно участь ждет его по итогам этой истории. Где-нибудь, как-нибудь он все равно останется, кем-то и с кем-то.
В кармане зашевелился, заюлил платок и пополз сам собою к свету.
– Что там?
– Табе пакет.
– Читай.
Джинн произнес с придыханием:
– «Вадим, наконец нам надо поговорить! Нехорошо это – сторониться друг друга. Не позднее чем сегодня, как только в доме закроют ставни, я буду у вас. Надеюсь, вы сумеете устроить так, чтобы при разговоре не было свидетелей. Вы не должны меня бояться, скорее всего – это судьба!» Все.
– Без подписи?
– Без.
Вадим закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул. Ну вот. Так оно и бывает в отношениях с женщинами, стоит перестать за ними гоняться, они сами приползают. Ах, Люба, Люба! Радостно ли тебе, молодой человек? Нет, это не радость, больше похоже на облегчение. Как будто простили старый долг. И вдруг проснулся сильный аппетит. Надо сказать маме, пусть чего-нибудь сварганит. Порадуемся сами и порадуем юную старушку, как она расцветет у плиты!
Вадим сел на кровати, и в этот момент что-то снова шмякнулось на крышу. Неужели опять Валерик? С Бажиным? Подлинная, непритворная встреча друзей, не то что в то утро, когда он потащился на первую встречу с Любой. А что если это его послушание – быть хорошим, внимательным, заботливым товарищем. Бог с ними, с бабами.
В комнату влетел Жора. Возбужденный, недовольный, но с явно выраженной готовностью продолжать начатое.
– Не нашел. Никого. Ни ее, ни этого, э-э, Бандалетова. Отсутствует дома. Но подозрения я с него не снял. Представляешь, не усадьба, а цветник. Бабки, дамы и девчонки. Этот старый хрен, оказывается, немалый старатель был по этой части. Правда, там про Любу никто ничего не слыхал, но ничего это окончательно не значит. А сейчас мы продолжим.
– Что?
– Как что? Идем к ней домой. То, что я подозреваю Бандалетова, не значит, что я снял подозрение с отца.
Вадим помялся.
– Понимаешь…
– Не понимаю и не собираюсь понимать! Пойдем вместе. Нам сейчас разлучаться нельзя.
– А может, завтра?
Жора выпучил глаза.
– Какое завтра? Завтра может и не быть, то есть может быть поздно.
– Да что может случиться?
Десантник вдруг сделался пристален.
– А не случилось ли что-нибудь уже, пока меня не было?
– Да тебя не было всего около часа.
Десантник покачал головой.
– Ой, не юли, парень, и не темни.
Вадим замахал руками.
– Хорошо, хорошо, едем.
– Летим!
– Едем. Нам надо подойти к дому Любы незаметно.
– Зачем?
Вадим и сам, разумеется, не знал зачем.
– Всегда лучше, когда ты видишь противника, а он тебя нет.
Военный оттенок этой мысли понравился Жоре, и он кивнул.
– Ладно.
Пока Вадим переодевался, чистил зубы, он все время думал, как бы ему отделаться от спутника. Ну не приглашать же его третьим на ночную встречу?! Ничего толком не придумывалось. И когда они спускались по специально скрипучей лестнице на первый этаж, а потом выходили на привычно освещенный двор, в его голове было пусто. Вдохновение посетило при виде дверей «гаража».
– Мне надо пару слов сказать отцу.
– Пошли.
– Нет, подожди меня здесь.
Десантник неохотно подчинился.
– Папа, ты не пьян? – Вадим ввалился в спиртовой загон. Александр Александрович повернулся к нему неохотно, но посмотрел осмысленно.
– Помоги мне, родитель. Очень, очень надо. Я сейчас иду к Любиному отцу, верни меня с дороги. Придумай что-нибудь. Догони и скажи что-нибудь такое, после чего я не смогу туда идти.
Отец похлопал глазами.
– Так ты возьми просто не ходи.
– Не могу. Не могу я не идти, это подозрительно, и идти не могу – потому что ужасно.
Он представил, как после деликатного Любиного послания явится к ней хамски сам, да еще и с десантником. Еще хуже будет, если он скажет Жоре о предстоящем ночном свидании с его возлюбленной. Что тут может начаться, даже представлять страшно.
– Я сам тебя отговаривал, ты помнишь, и…
– Не меня надо отговаривать, а сделай так, чтобы Жора не заподозрил ничего и отпустил меня.
– Ну, что там у вас? – подошел упомянутый.
– Идем, идем.
Отправились. Бодрый Жора и немного перекошенный Вадим. Вышли к стоянке такси. Два десятка машин. Почему это люди во все времена и при любом освещении так охотно идут именно в извоз?
Сели в «Победу». Меланхолический водитель, сделав петлю перед усадебным фонтаном, выехал на булыжную трассу и, не слишком газуя, покатил к городу.
Вадим боялся энергичной Жориной разговорчивости во время этого автомобильного броска, но тот вдруг взгрустнул и молча таращился на колосящиеся поля вдоль дороги. И зря, в пейзаже Нового Света не могло быть никакой особой мысли, и негде было притаиться питательной тоске.
– Нам у автостанции, – сказал Вадим. Рассчитавшись, вышли. Захлопнув толстую дверь, Вадим огляделся. Нигде не было видно никаких признаков папаши. Понял ли он вообще, что от него требовалось?
– Давай, знаешь что, Жорж, выпьем!
Военный удивился.
– Давай потом.
– Нет, то будет на радостях, а теперь для храбрости.
– Пошли, чего тянуть?!
– Нет, надо выпить.
– Хорошо, а где?
– Дойдем до «Елочки».
– Это метров триста пилить.
– Очень, очень хочется выпить.
Минут двадцать Вадим все-таки замотал. Больше ни на какие отвлечения десантник не поддался. Двинулись на
Отшиб. Когда вошли в проулок, что ведет к распадку и роднику,
Жора вдруг сказал:
– Я тебя обманул.
– Что ты имеешь в виду? – жадно оглядываясь, спросил Вадим.
– Помнишь, предлагал тебе махнуть не глядя.
– Не помню.
– Ну ты мне историю про то, как ты убил Любку, а я тебе, где Христос Иисус скрывается.
– А, – без особого интереса сказал Вадим. Да, где же отец?! Вот так, один раз в жизни попросишь помочь, и фиг тебе!
– Так, я тебе наврал.
– Понимаю.
– Что ты понимаешь. Ни на каких лекциях этого не говорят. И никому это не известно.
– Понял. Погоди.
– Что погоди?
– Что-то шнурок развязался.
Десантник рассеяно смотрел, как Вадим возится с ботинком.
– Да, я его искал, думал, Боженька поможет, никак не мог смириться. Вот ноги у меня отросли, а Люба – мертва. Как такое может быть, и зачем, кому это надо?! И очень многие таскаются по свету, надеются найти то место, где он схоронен, в смысле спрятан. Но потом мне объяснили, что все это от человеческой темноты. На самом деле, неизвестно даже, воскрешен ли он вообще. Хотя ведь плащаница-то есть, и на ней следы, понимаешь?
– Да.
– На ней ведь даже споры тех растений, что тогда в Палестине росли. Значит, и следы Его должны быть. Тебе что, не интересно?
– Интересно-интересно, – сказал Вадим, дергая якобы затянувшийся шнурок.
– И не знаешь, кому верить. Одни говорят, что был какой-то сумасшедший, который, когда стало понятно, что можно воскрешать, забрался в хранилище и сжег плащаницу. Другие говорят, что воскрешать Его побоялись, и что кроме Высшего Совета, есть еще и суперпуперсекретная Инквизиция, которая в страшной тайне прячет ковчег с плащаницей, чтобы никто не добрался. Ибо если все же Его воскресить, то мир сразу рухнет, в смысле, будет Страшный Суд, все единым разом переменится вокруг, и будет скрежет зубовный в темноте, а кому этого, блин, хочется. Ну, что там твой шнурок, черт?!
– Да вот уже сейчас, чуть осталось.
– А я так считаю – все это болтовня. Богов человек придумывал, потому что от стихий природы ссал, как щенок. Мы теперь сами все можем, сами чудеса вытворяем, вон Любочку воскресили. Если один человек смог воскресить, почему другой человек не сможет охмурить, а?
– Да.
– Ты, наверно, думаешь, что я вру про плащаницу, так ты у Валерика спроси, его-то ведь в настоящие надзиратели взяли, в эфебы, кучу лет оттрубил, побольше моего знает.
– Спрошу, спрошу.
– Ну, пошли?
– Пошли.
Проулок медленно изгибался. В саду справа играла музыка, из сада слева пахло шашлыком.
Вадим нервно крутил головой, как бы подыскивая путь к побегу.
Палисадники кончаются. Тропинка к мосту. На мосту фигура. Вадим на мгновение замер, потом прошептал:
– Мама!
В это же самое время Петр Сурин и Валерик пробирались огородами к бане Бажина. Причина такого странного поведения конвоира была явно непонятна преступнику. Всего полчаса назад они спокойно снижались над участком, который занимало помывочное предприятие хронического самоубийцы. Оставалось только найти подходящее место для приземления, и можно вваливаться со стандартными извинениями. Но внук знаменитого филолога вдруг присвистнул, пробормотал «не фига себе» и резко повел геликоптер в сторону. Такое было впечатление, что он очень боится, что его увидят. Вместо грамотного, солидного приземления хряпнулись на капустные грядки где-то в сотне шагов от бани. Пришлось выдержать неприятный разговор с прибежавшим, распричитавшимся хозяином огорода. Он гордился своим урожаем не меньше какого-нибудь Диоклетиана. Не помогли ни документы, предъявленные Суриным, ни заверения, что властями гарантируется полная компенсация на молекулярном уровне. Качан за качан. Крик крепчал. Сурин явно нервничал, поглядывал в сторону бани, прячущейся за сиреневыми кустами и тремя шеренгами штакеткника. Был только один способ успокоить капустника – немедленно убраться с участка. Отлетели еще метров на двести, низенько, низенько, чтобы не быть случайно увиденными со стороны бани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
В комнату тут же вошел Сурин, он держал в одной руке чашку с чаем, второй держал ложку и размешивал ею чай. Взгляд у него был строгий.
Валерик уже овладел собой.
– Так что вот извини меня, собственно, за этим я к тебе и доставлен.
– За что тебя извинить?
– Как это за что? Я тебе скорей мешал, чем помогал, не со зла, а так, чтобы кудрявее жить в этот момент. Не думаю, что так уж перебежал тебе дорогу с Любашкой, но если считаешь, что перебежал, прости. Хотелось напоследок порисоваться хоть перед какой-нибудь женщиной.
– А где она? – спросил вдруг Жора.
Валерик развел длинными, сухими руками.
– Как уехал я к своим насаждать напоследок мир да любовь, так и не видел ее вообще.
– А может она быть у своего отца, Матвея Ивановича? – опять выскочил с вопросом десантник.
Худой старик задумался.
– Трудно сказать. Скорее, нет, чем… Вы знаете, кого пощупайте.
– Кого?
– Ее куратора из Лазарета. Бывает в непростых случаях, они привлекают человека, который рисует, так сказать, психологический портрет воскрешаемого. Иногда без этого нельзя, душа может, так сказать, плохо присоединиться к телу. Так вот этот человек…
Жора подпрыгнул на месте и яростно хлопнул себя ладонями по ляжкам. А потом еще и зарычал. На него явно нашло просветление. Сорвав с шеи медальон, десантник бросил его на стол, в пространстве охваченном цепочкой, образовался компьютерный экран.
– Так, – крикнул Жора, – слушай меня, браток, внимательно!
– Молодой человек, вы нам мешаете, – строго сказал Сурин.
Десантник недовольно на него покосился, но спорить с властью…
– Ладно, слушай, Вадик, я сейчас разберусь с этим мужиком, слетаю к нему, а ты сиди здесь.
Вадим посмотрел вслед выбежавшему соратнику, потом перевел взгляд на Валерика.
– А что тебе будет?
Тот усмехнулся и провел ребром ладони по шее.
– Подожди, убьют что ли?
– Нет, конечно, об этом проси, не допросишься. Скорей всего, лишат времени. Начисто. И пожизненно. Некоторые говорят, что это очень тяжело. С другой стороны, то, что я выкинул…
– Живут же люди. Вон Сан Саныч, например.
– Ладно, – вмешался пристав, – хватит. Свидание затянулось. Вы, Вадим Александрович, готовы выполнить просьбу Валерия…
– Готов, готов, конечно, прощаю.
Пристав повернулся к Валерику.
– Будем собираться?
– А куда вы сейчас?
– К Бажину, Вадик. Перед ним я тоже хоть и чуток, а виноват.
– Хочешь, я поеду с тобой?
– Друзья встречаются вновь? Не надо, Вадик. Сам, все сам. А ты лучше покумекай, как тебе девчоночку разыскать. Задала простушка эта вам задачу, а?
– Некоторые говорят, что можно плюнуть на все на это?
– На что?
– На поиски.
Валерик поднялся и зевнул.
– Не знаю, не знаю.
– Идемте, – скомандовал Сурин.
– Подождите, – обратился вдруг к нему Вадим.
– Да?
– Скажите, а у вас не было родственника?
– Что вы имеете в виду? У меня довольно много родственников.
– Я имею в виду такого прапорщика Сурина. Возможно, я с ним служил.
– Прапорщик? Нет, никаких прапорщиков у нас не было. А стихи? Был один филолог. Теперь один из крупнейших специалистов по русской неформальной лексике.
Вадим тихо кивнул.
– Спасибо.
Когда преступника увели, Вадим снова лег на кровать. Подумал, что надо было бы передать привет Бажину, и вообще, надо бы им чаще встречаться. Надо поддержать Валерика. Конечно, он преступник – Вадим попытался представить себе Рериха с набитой мордой, но не смог – но нехорошо, если и друзья от него отвернутся. Вадим вздохнул. Поскорее бы все это кончилось! Надо признаться, история эта его изрядно вымотала. Сказать по правде, ему было даже не слишком интересно, какая именно участь ждет его по итогам этой истории. Где-нибудь, как-нибудь он все равно останется, кем-то и с кем-то.
В кармане зашевелился, заюлил платок и пополз сам собою к свету.
– Что там?
– Табе пакет.
– Читай.
Джинн произнес с придыханием:
– «Вадим, наконец нам надо поговорить! Нехорошо это – сторониться друг друга. Не позднее чем сегодня, как только в доме закроют ставни, я буду у вас. Надеюсь, вы сумеете устроить так, чтобы при разговоре не было свидетелей. Вы не должны меня бояться, скорее всего – это судьба!» Все.
– Без подписи?
– Без.
Вадим закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул. Ну вот. Так оно и бывает в отношениях с женщинами, стоит перестать за ними гоняться, они сами приползают. Ах, Люба, Люба! Радостно ли тебе, молодой человек? Нет, это не радость, больше похоже на облегчение. Как будто простили старый долг. И вдруг проснулся сильный аппетит. Надо сказать маме, пусть чего-нибудь сварганит. Порадуемся сами и порадуем юную старушку, как она расцветет у плиты!
Вадим сел на кровати, и в этот момент что-то снова шмякнулось на крышу. Неужели опять Валерик? С Бажиным? Подлинная, непритворная встреча друзей, не то что в то утро, когда он потащился на первую встречу с Любой. А что если это его послушание – быть хорошим, внимательным, заботливым товарищем. Бог с ними, с бабами.
В комнату влетел Жора. Возбужденный, недовольный, но с явно выраженной готовностью продолжать начатое.
– Не нашел. Никого. Ни ее, ни этого, э-э, Бандалетова. Отсутствует дома. Но подозрения я с него не снял. Представляешь, не усадьба, а цветник. Бабки, дамы и девчонки. Этот старый хрен, оказывается, немалый старатель был по этой части. Правда, там про Любу никто ничего не слыхал, но ничего это окончательно не значит. А сейчас мы продолжим.
– Что?
– Как что? Идем к ней домой. То, что я подозреваю Бандалетова, не значит, что я снял подозрение с отца.
Вадим помялся.
– Понимаешь…
– Не понимаю и не собираюсь понимать! Пойдем вместе. Нам сейчас разлучаться нельзя.
– А может, завтра?
Жора выпучил глаза.
– Какое завтра? Завтра может и не быть, то есть может быть поздно.
– Да что может случиться?
Десантник вдруг сделался пристален.
– А не случилось ли что-нибудь уже, пока меня не было?
– Да тебя не было всего около часа.
Десантник покачал головой.
– Ой, не юли, парень, и не темни.
Вадим замахал руками.
– Хорошо, хорошо, едем.
– Летим!
– Едем. Нам надо подойти к дому Любы незаметно.
– Зачем?
Вадим и сам, разумеется, не знал зачем.
– Всегда лучше, когда ты видишь противника, а он тебя нет.
Военный оттенок этой мысли понравился Жоре, и он кивнул.
– Ладно.
Пока Вадим переодевался, чистил зубы, он все время думал, как бы ему отделаться от спутника. Ну не приглашать же его третьим на ночную встречу?! Ничего толком не придумывалось. И когда они спускались по специально скрипучей лестнице на первый этаж, а потом выходили на привычно освещенный двор, в его голове было пусто. Вдохновение посетило при виде дверей «гаража».
– Мне надо пару слов сказать отцу.
– Пошли.
– Нет, подожди меня здесь.
Десантник неохотно подчинился.
– Папа, ты не пьян? – Вадим ввалился в спиртовой загон. Александр Александрович повернулся к нему неохотно, но посмотрел осмысленно.
– Помоги мне, родитель. Очень, очень надо. Я сейчас иду к Любиному отцу, верни меня с дороги. Придумай что-нибудь. Догони и скажи что-нибудь такое, после чего я не смогу туда идти.
Отец похлопал глазами.
– Так ты возьми просто не ходи.
– Не могу. Не могу я не идти, это подозрительно, и идти не могу – потому что ужасно.
Он представил, как после деликатного Любиного послания явится к ней хамски сам, да еще и с десантником. Еще хуже будет, если он скажет Жоре о предстоящем ночном свидании с его возлюбленной. Что тут может начаться, даже представлять страшно.
– Я сам тебя отговаривал, ты помнишь, и…
– Не меня надо отговаривать, а сделай так, чтобы Жора не заподозрил ничего и отпустил меня.
– Ну, что там у вас? – подошел упомянутый.
– Идем, идем.
Отправились. Бодрый Жора и немного перекошенный Вадим. Вышли к стоянке такси. Два десятка машин. Почему это люди во все времена и при любом освещении так охотно идут именно в извоз?
Сели в «Победу». Меланхолический водитель, сделав петлю перед усадебным фонтаном, выехал на булыжную трассу и, не слишком газуя, покатил к городу.
Вадим боялся энергичной Жориной разговорчивости во время этого автомобильного броска, но тот вдруг взгрустнул и молча таращился на колосящиеся поля вдоль дороги. И зря, в пейзаже Нового Света не могло быть никакой особой мысли, и негде было притаиться питательной тоске.
– Нам у автостанции, – сказал Вадим. Рассчитавшись, вышли. Захлопнув толстую дверь, Вадим огляделся. Нигде не было видно никаких признаков папаши. Понял ли он вообще, что от него требовалось?
– Давай, знаешь что, Жорж, выпьем!
Военный удивился.
– Давай потом.
– Нет, то будет на радостях, а теперь для храбрости.
– Пошли, чего тянуть?!
– Нет, надо выпить.
– Хорошо, а где?
– Дойдем до «Елочки».
– Это метров триста пилить.
– Очень, очень хочется выпить.
Минут двадцать Вадим все-таки замотал. Больше ни на какие отвлечения десантник не поддался. Двинулись на
Отшиб. Когда вошли в проулок, что ведет к распадку и роднику,
Жора вдруг сказал:
– Я тебя обманул.
– Что ты имеешь в виду? – жадно оглядываясь, спросил Вадим.
– Помнишь, предлагал тебе махнуть не глядя.
– Не помню.
– Ну ты мне историю про то, как ты убил Любку, а я тебе, где Христос Иисус скрывается.
– А, – без особого интереса сказал Вадим. Да, где же отец?! Вот так, один раз в жизни попросишь помочь, и фиг тебе!
– Так, я тебе наврал.
– Понимаю.
– Что ты понимаешь. Ни на каких лекциях этого не говорят. И никому это не известно.
– Понял. Погоди.
– Что погоди?
– Что-то шнурок развязался.
Десантник рассеяно смотрел, как Вадим возится с ботинком.
– Да, я его искал, думал, Боженька поможет, никак не мог смириться. Вот ноги у меня отросли, а Люба – мертва. Как такое может быть, и зачем, кому это надо?! И очень многие таскаются по свету, надеются найти то место, где он схоронен, в смысле спрятан. Но потом мне объяснили, что все это от человеческой темноты. На самом деле, неизвестно даже, воскрешен ли он вообще. Хотя ведь плащаница-то есть, и на ней следы, понимаешь?
– Да.
– На ней ведь даже споры тех растений, что тогда в Палестине росли. Значит, и следы Его должны быть. Тебе что, не интересно?
– Интересно-интересно, – сказал Вадим, дергая якобы затянувшийся шнурок.
– И не знаешь, кому верить. Одни говорят, что был какой-то сумасшедший, который, когда стало понятно, что можно воскрешать, забрался в хранилище и сжег плащаницу. Другие говорят, что воскрешать Его побоялись, и что кроме Высшего Совета, есть еще и суперпуперсекретная Инквизиция, которая в страшной тайне прячет ковчег с плащаницей, чтобы никто не добрался. Ибо если все же Его воскресить, то мир сразу рухнет, в смысле, будет Страшный Суд, все единым разом переменится вокруг, и будет скрежет зубовный в темноте, а кому этого, блин, хочется. Ну, что там твой шнурок, черт?!
– Да вот уже сейчас, чуть осталось.
– А я так считаю – все это болтовня. Богов человек придумывал, потому что от стихий природы ссал, как щенок. Мы теперь сами все можем, сами чудеса вытворяем, вон Любочку воскресили. Если один человек смог воскресить, почему другой человек не сможет охмурить, а?
– Да.
– Ты, наверно, думаешь, что я вру про плащаницу, так ты у Валерика спроси, его-то ведь в настоящие надзиратели взяли, в эфебы, кучу лет оттрубил, побольше моего знает.
– Спрошу, спрошу.
– Ну, пошли?
– Пошли.
Проулок медленно изгибался. В саду справа играла музыка, из сада слева пахло шашлыком.
Вадим нервно крутил головой, как бы подыскивая путь к побегу.
Палисадники кончаются. Тропинка к мосту. На мосту фигура. Вадим на мгновение замер, потом прошептал:
– Мама!
В это же самое время Петр Сурин и Валерик пробирались огородами к бане Бажина. Причина такого странного поведения конвоира была явно непонятна преступнику. Всего полчаса назад они спокойно снижались над участком, который занимало помывочное предприятие хронического самоубийцы. Оставалось только найти подходящее место для приземления, и можно вваливаться со стандартными извинениями. Но внук знаменитого филолога вдруг присвистнул, пробормотал «не фига себе» и резко повел геликоптер в сторону. Такое было впечатление, что он очень боится, что его увидят. Вместо грамотного, солидного приземления хряпнулись на капустные грядки где-то в сотне шагов от бани. Пришлось выдержать неприятный разговор с прибежавшим, распричитавшимся хозяином огорода. Он гордился своим урожаем не меньше какого-нибудь Диоклетиана. Не помогли ни документы, предъявленные Суриным, ни заверения, что властями гарантируется полная компенсация на молекулярном уровне. Качан за качан. Крик крепчал. Сурин явно нервничал, поглядывал в сторону бани, прячущейся за сиреневыми кустами и тремя шеренгами штакеткника. Был только один способ успокоить капустника – немедленно убраться с участка. Отлетели еще метров на двести, низенько, низенько, чтобы не быть случайно увиденными со стороны бани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40