И потом, мне совершенно некогда, у меня работа.
– Работа? Ты имеешь в виду те блестящие бочки, в котловане за избой?
Бажин перестал веселиться, упер огромные красные руки в бока, приобретая несколько угрожающий вид.
– А тебе какое дело, проныра? – он собирался еще что-то добавить, но не успел, из-за его спины вынырнул невысокий, улыбающийся человек в поддевке. Непонятно было, откуда он взялся, как будто таился в самом воздухе на всякий случай и сгустился в нужный момент.
– Здравствуйте, здравствуйте, друзья. Вы интересуетесь новой стройкой? Я вам сейчас все объясню. То, что вы видели с воздуха, это энергетический блок большой климатической установки.
– А для чего? – подал голос Вадим. – У нас давно уже есть погодный заповедник. Там можно и на лыжах покататься, и метель заказать. – Обернулся он к Любе.
– Но мощность все-таки недостаточная. Некоторым жителям хочется не под крышей, пусть и замаскированной, прокатиться, а на открытом воздухе на коньках, прямо по речке. Когда таких пожеланий набралось достаточное количество…
– Будете… замораживать? – недоверчиво хмыкнул Валерик.
– Не я, не я, – поторопился опровергнуть человек в поддевке. – Анатолий Владимирович будет теперь над такими процедурами куратор. Кстати, меня зовут Ильин, – после этого он сразу же удалился, но теперь обычным образом – толкнув сколоченную из почерневших досок дверь.
Директор бани посмотрел ему вслед и спросил:
– Ну что, вы, может быть, хотите еще чаю с баранками?
– Хотим, – пискнула Люба.
Но сопровождавшие ее мужчины уже спускались с крыльца, она покорно последовала за ними, извиняющейся улыбкой попрощавшись с хозяином.
– Какая все-таки сволочь! – ровным голосом сказал Валерик, усаживаясь в кресло водителя.
– Зачем вы так? – мягко возразила Люба.
– Что значит «зачем»? – иронически варьируя интонацию своего собственного вопроса, заданного на крыльце, крикнул Валерик, – он всегда выставлялся со своей высоколобостью. Толя Бажин победитель межрайонных олимпиад. А теперь он вынужден завидовать мне. Его, видите ли, в структуры, так сказать, не взяли, а меня взяли, да еще и продвинули. 0н всегда завидовал, но вел себя хотя бы воспитанно. А теперь прям даже не знаю, что сказать. Меня трудно задеть, но я чувствую себя задетым.
– Он не от этого такой, – сказала Люба.
– Не от этого?! – скривился в ее сторону Валерик. – А от чего?
– Вы сами знаете, Валерий Андреевич.
Машина уже бесшумно парила над пригородами.
– Ты имеешь в виду его три похода на тот свет?
Люба вздохнула.
– Не исключено, что ты права. Говорят, что у таких вот идейных самоубийц вырабатывается особый вид гордой неприступности. Защитная реакция. Ведь, случается, их дразнят разные там невежи, а горе-чиновнички подсовывают оскорбительную должность. Тут, понимаешь ли, физик-теоретик, а ему в управленье баню. От этого ощущение бессмыслицы жизни только возрастает и укрепляется.
– Просто ему не встретился настоящий человек, – сказала Люба.
– А я?! – воскликнул Валерик голосом Карлсона, – а я?! Чем я не человек! Я был, Люба, в молодые годы мужчина-комета, пронизывающая целые скопления женских тел космической красоты. И ему всегда предлагалось достаточно яркое место в хвосте этой кометы. И, что самое интересное, он часто соглашался.
– Вы были развратником, Валерий Андреевич?
– Еще каким! – Валерик сверкнул в сторону спутницы таким глазом, что должно было стать понятно, что он и сейчас в этом смысле ого-го!
– А Анатолий?
– Куда ему. Увиливающий увалень.
– Вы же сказали, что он соглашался?
– Ну да, сначала соглашался, а потом… нет, не буду же я в смешанном обществе рассказывать, как мы пошли на танцы в пединститут, где все уже было схвачено и оплачено.
– Чем оплачено?
– Не волнуйся, Любаша, всего лишь языком, моим собственным языком, я ведь был одновременно и Нарцисс и Златоуст. Одна из девуленек настолько заинтересовалась моими рассказами о Бажине, что согласилась с ним сблизиться, чтобы рассмотреть получше.
– А он?
– Сбежал, через окно на общежитской кухне. Без пальто, в мороз, в снег, в посмешище.
– Ну хватит, – сказал Вадим. Ему то же не понравилось поведение темноглазого друга, но было неприятно слышать, как говорливый генерал втаптывает его в грязь. И не просто втаптывает, но одновременно и завлекательно приплясывает на втоптанной туше. Старый костыль, а туда ж.
– Почему хватит? – не оборачиваясь, спросила Люба.
– Слушай, такое ощущение, что ты жалеешь о чае, которого мы там не выпили.
– Вообще-то, пора промочить горло, – подхватил тему Валерик. – И я даже знаю, где мы это сделаем.
Вадим глянул вниз.
Машина сделала наклон вперед.
– Нет, – тихо выдавил через перехваченное волнением горло Вадим.
– Да, – весело опровергла его, тоже выглянувшая за борт Люба.
– Ну, входи, входи! – сказал Матвей Иванович, отступая внутрь квартиры. Обращался он только к Вадиму, как будто ни дочери, ни старика в светлом костюме и помине тут не было, – что ж ты так оделся-то, с работы что ли?
– Можно считать, что с работы, – смущенно улыбнулся Вадим, проводя ладонями по бокам комбинезона.
Из кухни с полотенцем через плечо выбежала возбужденная мать.
– Да что ж ты, Матвей, гостей-то в коридоре держишь. Проходите, проходите. Просим.
– Хочу его получше рассмотреть, – ответил медленно хозяин дома и в подтверждение своих слов свел брови на переносице. Вадим смутился еще больше, и даже что-то вроде холодка пробежало по позвоночнику. Уж не хочет ли этот дядька, чтобы он его боялся? Зачем?! Да мало ли. Ты еще спроси, что ты ему такого сделал, одернул себя молодой человек.
– Вот, Люба сказала, что вы приглашали, и я вот пришел.
– Приглашал, приглашал.
– Дай же ты людям войти, Матвей.
Вошли. С Валериковыми прибаутками, перемежавшимися причитаниями хозяйки. В женщине, надо думать, тоже кипела буря чувств, но Вадим видел перед собой лишь суетливо хлопочущую пожилую женщину. Все неприятные предчувствия были направлены на Матвея Иваныча, ни на что не хватало больше внимания.
Квартира представляла собой обыкновенную панельную двушку, но, разумеется, модернизированную в духе Нового Света. Невероятно расширенный санузел с джакузи, саркофагом солярия, тремя видами биде и еще многими штуками в том же роде. Из обыкновенной проходной комнатки, где стояла простая этажерка с книжками, диван-кровать и горшок с алоэ на окне, отрывалась дверь в маленький тренажерный зал с зеркальной стеной. Впрочем, Матвей Иванович демонстрировал свое жилище без всякого расчета удивить. Фактически все городские квартирки были переустроены подобным образом, если хозяева были не против. У самого Вадима был в его двухэтажке похожий спортзал и громадная кухня – скопище чудес бытовой техники. И Александру Александровичу легко бы осовременили его «гараж», когда б не яростный отказ. Подобное стало возможно из-за массового отъезда соседей. Например, родители Бажина, так же как и предки Валерика, жили теперь на искусственном острове неподалеку от Цейлона. Кажется, даже в таком же тесном соседстве, что и здесь, в Калинове. Что стало с соседями Любы, Вадиму было все равно. Он чувствовал, что Матвей Иваныч гостеприимен лишь для отвода глаз, а на самом деле подвергает его чему-то вроде рекогносцировки, и, вполне вероятно, намеревается как-то атаковать. И ведет он себя так, словно между ними стоит не заочное зло, как будто они лично знакомы. При этом Вадим точно знал, что раньше они не встречались. Ни в этой жизни, ни в прежней. Калинов – город большой.
Люба с матерью тщательно накрывали на стол. Чай с закусками. Рыбка, колбаска.
– Ну, парубок, чем занимаешься?
– Чем секунду свою зарабатываешь? – встрял в вопрос хозяина Валерик, чем вызвал недовольный взгляд в свою сторону. Старичок ускользнул на кухню, вроде бы помочь дамам.
– Чего молчишь?
Вадим пожал плечами.
– Вы же знаете, служу в Лазарете. Помогаю вашей дочери. Войти в этот мир, – последняя фраза выглядела слишком заученно, и Вадим смутился. Ему казалось, что
Матвей Иванович видит его насквозь, и картина эта ему не нравится.
– И до каких пор ты ей будешь помогать?
– Пока, ну пока не хватит.
– А сколько это – хватит?
Вадим не знал, и хотя много думал над этим, к точному ответу не приблизился. Во время подготовительного курса, кажется, только об этом и говорилось, но без окончательной конкретики. Настраивали на импровизацию. Импровизация в палатке прошла неудачно. Говоря максимально общо, имелось в виду, что у него с Любой должны возникнуть хорошие человеческие отношения.
– У нас должны возникнуть хорошие человеческие отношения.
– Дружить или жениться?
– Вот, черт, папаша лезет в самую сердцевину. Тут что не ответь, получится ерунда.
Вадим только вздохнул. Матвей Иванович опять спросил:
– А между нами?
– Что между нами?
– А у нас с тобой какие должны быть отношения?
Стараясь быть максимально честным, молодой человек сказал.
– Не знаю, – на этот счет, и правда, не было никаких определенных рекомендаций. В глубине душе Вадим рассчитывал на то, что ему как-нибудь удастся уладить все с Любой без того, чтобы делаться другом этого дома в целом.
Матвей Иванович вдруг понурил голову.
– Вот и я не знаю.
Раздался повышенный, но одновременно как бы и внутренне придушенный голос хозяйки:
– Дорогие гости, прошу, так сказать, к столу.
– Не суетись мать, и не изображай, что очень уж рада.
Несмотря на такое небодрящее замечание хозяина, гости сели к столу. Чашки наполнялись ароматным чаем. Люба перебегала взглядом с отца на Вадима и обратно. Валерик беззаботно хрустнул баранкой, обнажая великолепные зубы. Следующее замечание хозяина досталось ему:
– А ты?
Старик отхлебнул чаю, иронически прищурился.
– И что такое вы хотели бы обо мне знать?
– Что ты за птица, и вообще?
– Па-па!
– Я одноклассник Вадима, которого вы так настоятельно зазывали к себе в гости, – с этими словами Валерик достал из кармана хронометр и откинул крышку на нем. С таким видом Мюрат мог бы предъявить свой маршальский жест в какой-нибудь затрапезной харчевне. Но, кажется, не на того напал. Матвей Иванович, конечно, вначале поперхнулся, но подавил и кашель и робость. Тот факт, что хроногенерал прибыл при этом растерянном, поминутно виновато улыбающемся мозгляке, очень подрывало его авторитет. Но больше всего, кажется, злил хозяина именно мозгляк. Он оказался заметно ниже, чем Матвею Ивановичу вообще-то представлялось. Было что-то оскорбительное, что он именно таков. Он бы легче снес какую-нибудь брутальность, звероподобность, даже налет дебилизма на облике негодяя. Внешняя его ничтожность оскорбляла отца. И напрасно, напрасно он заискивающе пялится на Любашку. Чего теперь-то пялиться! Что можно скроить из этого ничтожного, гнилого материала?! Лучше бы пусть куражился, пер напролом, нахлебался водяры…
– Выпить хочешь?
Вадим отказался с таким видом, что для него и чай-то крепковат.
– А я бы, знаете, не без удовольствия, – потер сухие ладони Валерик.
Вот как раз от него никакой распоясанности Матвей Иванович совсем не желал. Старуха между тем метнулась на кухню. Ее отношение к происходящему было нельзя понять: то хоронится в роль хозяйки, то как сверкнет глазным дном. Любашка тоже села как-то странно, поместив между собой и «женихом» бодрящегося Кощея. Впрочем, дедок смотрится в данный момент выгоднее своего одноклассника.
– А у вас, небось, свой какой-нибудь рецептик, Матвей Иваныч. Калгановка или, там, на смородиновом листе.
– Нет, у меня самый простой «Абсолют», а за самогоном лучше вон к его папахину, в гараж.
Вадим не мог решить, нахамил ему хозяин или отнесся по-свойски. «Гараж» он считал неприятным пятном на облике своего семейства.
Между тем, разлили.
Валерик встал.
– Да, позволится мне тост.
Хозяин только криво улыбнулся и опустил глаза, чувствуя, что в них начинает проступать что-то нехорошее.
– Мы живем в такое время, в такое удивительное, я бы сказал, время, когда стало возможно то, о чем наши предки не могли и мечтать. Помните, как раньше говорилось – сделанного не вернешь. Теперь мы можем смело ответить на это – неправда! Вернее, не совсем правда. Можно попытаться. Для чего, для чего все затеяно, для чего, в конце концов, работает все человечество – чтобы невозможное сделать возможным. И я, как вы догадываетесь, не об инженерных свершениях, не «о звездах», как это сейчас говорится. Я о душах человеческих. Выпьем же, чтобы и в нашем конкретном случае невозможное стало возможным. Матвей Иванович, вы же понимаете яимею в виду не только Вадима и Любу, я и вас тоже имею ввиду.
Хозяин дома насупился, напряг брови, свою рюмку он держал в кулаке, и все смотрели на этот кулак, ожидая, что рюмка сейчас хрустнет.
– Сказать по-правде, я не очень-то поняла, о чем речь. Какое невозможное? – сказала Люба, заглядывая снизу вверх в лицо Валерика, но, кажется, не слишком интересовалась ответом на вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Работа? Ты имеешь в виду те блестящие бочки, в котловане за избой?
Бажин перестал веселиться, упер огромные красные руки в бока, приобретая несколько угрожающий вид.
– А тебе какое дело, проныра? – он собирался еще что-то добавить, но не успел, из-за его спины вынырнул невысокий, улыбающийся человек в поддевке. Непонятно было, откуда он взялся, как будто таился в самом воздухе на всякий случай и сгустился в нужный момент.
– Здравствуйте, здравствуйте, друзья. Вы интересуетесь новой стройкой? Я вам сейчас все объясню. То, что вы видели с воздуха, это энергетический блок большой климатической установки.
– А для чего? – подал голос Вадим. – У нас давно уже есть погодный заповедник. Там можно и на лыжах покататься, и метель заказать. – Обернулся он к Любе.
– Но мощность все-таки недостаточная. Некоторым жителям хочется не под крышей, пусть и замаскированной, прокатиться, а на открытом воздухе на коньках, прямо по речке. Когда таких пожеланий набралось достаточное количество…
– Будете… замораживать? – недоверчиво хмыкнул Валерик.
– Не я, не я, – поторопился опровергнуть человек в поддевке. – Анатолий Владимирович будет теперь над такими процедурами куратор. Кстати, меня зовут Ильин, – после этого он сразу же удалился, но теперь обычным образом – толкнув сколоченную из почерневших досок дверь.
Директор бани посмотрел ему вслед и спросил:
– Ну что, вы, может быть, хотите еще чаю с баранками?
– Хотим, – пискнула Люба.
Но сопровождавшие ее мужчины уже спускались с крыльца, она покорно последовала за ними, извиняющейся улыбкой попрощавшись с хозяином.
– Какая все-таки сволочь! – ровным голосом сказал Валерик, усаживаясь в кресло водителя.
– Зачем вы так? – мягко возразила Люба.
– Что значит «зачем»? – иронически варьируя интонацию своего собственного вопроса, заданного на крыльце, крикнул Валерик, – он всегда выставлялся со своей высоколобостью. Толя Бажин победитель межрайонных олимпиад. А теперь он вынужден завидовать мне. Его, видите ли, в структуры, так сказать, не взяли, а меня взяли, да еще и продвинули. 0н всегда завидовал, но вел себя хотя бы воспитанно. А теперь прям даже не знаю, что сказать. Меня трудно задеть, но я чувствую себя задетым.
– Он не от этого такой, – сказала Люба.
– Не от этого?! – скривился в ее сторону Валерик. – А от чего?
– Вы сами знаете, Валерий Андреевич.
Машина уже бесшумно парила над пригородами.
– Ты имеешь в виду его три похода на тот свет?
Люба вздохнула.
– Не исключено, что ты права. Говорят, что у таких вот идейных самоубийц вырабатывается особый вид гордой неприступности. Защитная реакция. Ведь, случается, их дразнят разные там невежи, а горе-чиновнички подсовывают оскорбительную должность. Тут, понимаешь ли, физик-теоретик, а ему в управленье баню. От этого ощущение бессмыслицы жизни только возрастает и укрепляется.
– Просто ему не встретился настоящий человек, – сказала Люба.
– А я?! – воскликнул Валерик голосом Карлсона, – а я?! Чем я не человек! Я был, Люба, в молодые годы мужчина-комета, пронизывающая целые скопления женских тел космической красоты. И ему всегда предлагалось достаточно яркое место в хвосте этой кометы. И, что самое интересное, он часто соглашался.
– Вы были развратником, Валерий Андреевич?
– Еще каким! – Валерик сверкнул в сторону спутницы таким глазом, что должно было стать понятно, что он и сейчас в этом смысле ого-го!
– А Анатолий?
– Куда ему. Увиливающий увалень.
– Вы же сказали, что он соглашался?
– Ну да, сначала соглашался, а потом… нет, не буду же я в смешанном обществе рассказывать, как мы пошли на танцы в пединститут, где все уже было схвачено и оплачено.
– Чем оплачено?
– Не волнуйся, Любаша, всего лишь языком, моим собственным языком, я ведь был одновременно и Нарцисс и Златоуст. Одна из девуленек настолько заинтересовалась моими рассказами о Бажине, что согласилась с ним сблизиться, чтобы рассмотреть получше.
– А он?
– Сбежал, через окно на общежитской кухне. Без пальто, в мороз, в снег, в посмешище.
– Ну хватит, – сказал Вадим. Ему то же не понравилось поведение темноглазого друга, но было неприятно слышать, как говорливый генерал втаптывает его в грязь. И не просто втаптывает, но одновременно и завлекательно приплясывает на втоптанной туше. Старый костыль, а туда ж.
– Почему хватит? – не оборачиваясь, спросила Люба.
– Слушай, такое ощущение, что ты жалеешь о чае, которого мы там не выпили.
– Вообще-то, пора промочить горло, – подхватил тему Валерик. – И я даже знаю, где мы это сделаем.
Вадим глянул вниз.
Машина сделала наклон вперед.
– Нет, – тихо выдавил через перехваченное волнением горло Вадим.
– Да, – весело опровергла его, тоже выглянувшая за борт Люба.
– Ну, входи, входи! – сказал Матвей Иванович, отступая внутрь квартиры. Обращался он только к Вадиму, как будто ни дочери, ни старика в светлом костюме и помине тут не было, – что ж ты так оделся-то, с работы что ли?
– Можно считать, что с работы, – смущенно улыбнулся Вадим, проводя ладонями по бокам комбинезона.
Из кухни с полотенцем через плечо выбежала возбужденная мать.
– Да что ж ты, Матвей, гостей-то в коридоре держишь. Проходите, проходите. Просим.
– Хочу его получше рассмотреть, – ответил медленно хозяин дома и в подтверждение своих слов свел брови на переносице. Вадим смутился еще больше, и даже что-то вроде холодка пробежало по позвоночнику. Уж не хочет ли этот дядька, чтобы он его боялся? Зачем?! Да мало ли. Ты еще спроси, что ты ему такого сделал, одернул себя молодой человек.
– Вот, Люба сказала, что вы приглашали, и я вот пришел.
– Приглашал, приглашал.
– Дай же ты людям войти, Матвей.
Вошли. С Валериковыми прибаутками, перемежавшимися причитаниями хозяйки. В женщине, надо думать, тоже кипела буря чувств, но Вадим видел перед собой лишь суетливо хлопочущую пожилую женщину. Все неприятные предчувствия были направлены на Матвея Иваныча, ни на что не хватало больше внимания.
Квартира представляла собой обыкновенную панельную двушку, но, разумеется, модернизированную в духе Нового Света. Невероятно расширенный санузел с джакузи, саркофагом солярия, тремя видами биде и еще многими штуками в том же роде. Из обыкновенной проходной комнатки, где стояла простая этажерка с книжками, диван-кровать и горшок с алоэ на окне, отрывалась дверь в маленький тренажерный зал с зеркальной стеной. Впрочем, Матвей Иванович демонстрировал свое жилище без всякого расчета удивить. Фактически все городские квартирки были переустроены подобным образом, если хозяева были не против. У самого Вадима был в его двухэтажке похожий спортзал и громадная кухня – скопище чудес бытовой техники. И Александру Александровичу легко бы осовременили его «гараж», когда б не яростный отказ. Подобное стало возможно из-за массового отъезда соседей. Например, родители Бажина, так же как и предки Валерика, жили теперь на искусственном острове неподалеку от Цейлона. Кажется, даже в таком же тесном соседстве, что и здесь, в Калинове. Что стало с соседями Любы, Вадиму было все равно. Он чувствовал, что Матвей Иваныч гостеприимен лишь для отвода глаз, а на самом деле подвергает его чему-то вроде рекогносцировки, и, вполне вероятно, намеревается как-то атаковать. И ведет он себя так, словно между ними стоит не заочное зло, как будто они лично знакомы. При этом Вадим точно знал, что раньше они не встречались. Ни в этой жизни, ни в прежней. Калинов – город большой.
Люба с матерью тщательно накрывали на стол. Чай с закусками. Рыбка, колбаска.
– Ну, парубок, чем занимаешься?
– Чем секунду свою зарабатываешь? – встрял в вопрос хозяина Валерик, чем вызвал недовольный взгляд в свою сторону. Старичок ускользнул на кухню, вроде бы помочь дамам.
– Чего молчишь?
Вадим пожал плечами.
– Вы же знаете, служу в Лазарете. Помогаю вашей дочери. Войти в этот мир, – последняя фраза выглядела слишком заученно, и Вадим смутился. Ему казалось, что
Матвей Иванович видит его насквозь, и картина эта ему не нравится.
– И до каких пор ты ей будешь помогать?
– Пока, ну пока не хватит.
– А сколько это – хватит?
Вадим не знал, и хотя много думал над этим, к точному ответу не приблизился. Во время подготовительного курса, кажется, только об этом и говорилось, но без окончательной конкретики. Настраивали на импровизацию. Импровизация в палатке прошла неудачно. Говоря максимально общо, имелось в виду, что у него с Любой должны возникнуть хорошие человеческие отношения.
– У нас должны возникнуть хорошие человеческие отношения.
– Дружить или жениться?
– Вот, черт, папаша лезет в самую сердцевину. Тут что не ответь, получится ерунда.
Вадим только вздохнул. Матвей Иванович опять спросил:
– А между нами?
– Что между нами?
– А у нас с тобой какие должны быть отношения?
Стараясь быть максимально честным, молодой человек сказал.
– Не знаю, – на этот счет, и правда, не было никаких определенных рекомендаций. В глубине душе Вадим рассчитывал на то, что ему как-нибудь удастся уладить все с Любой без того, чтобы делаться другом этого дома в целом.
Матвей Иванович вдруг понурил голову.
– Вот и я не знаю.
Раздался повышенный, но одновременно как бы и внутренне придушенный голос хозяйки:
– Дорогие гости, прошу, так сказать, к столу.
– Не суетись мать, и не изображай, что очень уж рада.
Несмотря на такое небодрящее замечание хозяина, гости сели к столу. Чашки наполнялись ароматным чаем. Люба перебегала взглядом с отца на Вадима и обратно. Валерик беззаботно хрустнул баранкой, обнажая великолепные зубы. Следующее замечание хозяина досталось ему:
– А ты?
Старик отхлебнул чаю, иронически прищурился.
– И что такое вы хотели бы обо мне знать?
– Что ты за птица, и вообще?
– Па-па!
– Я одноклассник Вадима, которого вы так настоятельно зазывали к себе в гости, – с этими словами Валерик достал из кармана хронометр и откинул крышку на нем. С таким видом Мюрат мог бы предъявить свой маршальский жест в какой-нибудь затрапезной харчевне. Но, кажется, не на того напал. Матвей Иванович, конечно, вначале поперхнулся, но подавил и кашель и робость. Тот факт, что хроногенерал прибыл при этом растерянном, поминутно виновато улыбающемся мозгляке, очень подрывало его авторитет. Но больше всего, кажется, злил хозяина именно мозгляк. Он оказался заметно ниже, чем Матвею Ивановичу вообще-то представлялось. Было что-то оскорбительное, что он именно таков. Он бы легче снес какую-нибудь брутальность, звероподобность, даже налет дебилизма на облике негодяя. Внешняя его ничтожность оскорбляла отца. И напрасно, напрасно он заискивающе пялится на Любашку. Чего теперь-то пялиться! Что можно скроить из этого ничтожного, гнилого материала?! Лучше бы пусть куражился, пер напролом, нахлебался водяры…
– Выпить хочешь?
Вадим отказался с таким видом, что для него и чай-то крепковат.
– А я бы, знаете, не без удовольствия, – потер сухие ладони Валерик.
Вот как раз от него никакой распоясанности Матвей Иванович совсем не желал. Старуха между тем метнулась на кухню. Ее отношение к происходящему было нельзя понять: то хоронится в роль хозяйки, то как сверкнет глазным дном. Любашка тоже села как-то странно, поместив между собой и «женихом» бодрящегося Кощея. Впрочем, дедок смотрится в данный момент выгоднее своего одноклассника.
– А у вас, небось, свой какой-нибудь рецептик, Матвей Иваныч. Калгановка или, там, на смородиновом листе.
– Нет, у меня самый простой «Абсолют», а за самогоном лучше вон к его папахину, в гараж.
Вадим не мог решить, нахамил ему хозяин или отнесся по-свойски. «Гараж» он считал неприятным пятном на облике своего семейства.
Между тем, разлили.
Валерик встал.
– Да, позволится мне тост.
Хозяин только криво улыбнулся и опустил глаза, чувствуя, что в них начинает проступать что-то нехорошее.
– Мы живем в такое время, в такое удивительное, я бы сказал, время, когда стало возможно то, о чем наши предки не могли и мечтать. Помните, как раньше говорилось – сделанного не вернешь. Теперь мы можем смело ответить на это – неправда! Вернее, не совсем правда. Можно попытаться. Для чего, для чего все затеяно, для чего, в конце концов, работает все человечество – чтобы невозможное сделать возможным. И я, как вы догадываетесь, не об инженерных свершениях, не «о звездах», как это сейчас говорится. Я о душах человеческих. Выпьем же, чтобы и в нашем конкретном случае невозможное стало возможным. Матвей Иванович, вы же понимаете яимею в виду не только Вадима и Любу, я и вас тоже имею ввиду.
Хозяин дома насупился, напряг брови, свою рюмку он держал в кулаке, и все смотрели на этот кулак, ожидая, что рюмка сейчас хрустнет.
– Сказать по-правде, я не очень-то поняла, о чем речь. Какое невозможное? – сказала Люба, заглядывая снизу вверх в лицо Валерика, но, кажется, не слишком интересовалась ответом на вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40