Три представителя свободных профессий, пять бывших рантье и сорок один рабочий. К последним следовало прибавить четырех рабочих не эмигрантов, а законтрактованных Обществом колонизации на службу в колонию — каменщика, плотника, слесаря и столяра. Всего — тысяча сто семьдесят девять пассажиров, отмеченных при перекличке.
Гарри Родс заметил, что братья Мур (один из них обратил на себя внимание своей грубостью во время разгрузки корабля), видимо, обладали буйным нравом, и что семьи Ривьеров, Джимелли, Гордонов и Ивановых — это добродушные и честные труженики.
Остальные же представляли обычную толпу, в которой можно было найти и добродетели и пороки: лень, пьянство и тому подобное. Но пока еще трудно высказать окончательное суждение об отдельных личностях.
Кроме того, Гарри Родс сказал, что четверо рабочих, нанятых Обществом колонизации после тщательного отбора, были настоящими специалистами, знатоками своего дела. Что же касается других рабочих, то они имели весьма подозрительный вид. Судя по их отталкивающим физиономиям, можно предположить, что большинство этих людей привычно скорее к кабакам, нежели к мастерским. Двое-трое выглядели настоящими преступниками и только числились рабочими.
Из пяти рантье четверо принадлежали к семье Родс. Пятый же, по имени Джон Рам, представлял собой довольно плачевную фигуру. Этот господин двадцати пяти — двадцати шести лет от роду, изнуренный разгульной жизнью, промотавший целое состояние, казался совершенно никчемным существом, и то, что он присоединился к партии эмигрантов, было, по-видимому, просто его последней безумной выходкой.
Родс упомянул еще троих неудачников — представителей свободных профессий, выходцев из Германии, Америки и Франции. Немец Фриц Гросс, обрюзгший, с огромным животом, был неисправимый пьяница, доведенный алкоголем до скотоподобного состояния. Обычно он бесцельно бродил взад и вперед по палубе. Громкое сопение, багровая физиономия, лысый череп, отвисшие щеки, гнилые зубы и толстые, как сосиски, дрожащие пальцы производили отвратительное впечатление. Даже среди самых невзыскательных людей он славился невероятной неряшливостью. И этот выродок был музыкантом! Иногда в его игре чувствовался настоящий талант. Только скрипка пробуждала почти угасшее сознание Фрица Гросса. Когда немец был трезв, он с нежностью подолгу смотрел на свою скрипку, любовно поглаживая ее, как живое существо, но из-за конвульсивной дрожи в пальцах не мог извлечь из инструмента ни звука. Однако под воздействием алкоголя движения Гросса становились увереннее, его душу охватывало вдохновение, и скрипка начинала изливать изумительные мелодии. Гарри Родс дважды присутствовал при этом чуде.
Француз и американец — Фердинанд Боваль и Льюис Дорик — уже были представлены читателю. Гарри Родс не преминул изложить Кау-джеру их пагубные социальные теории.
— Как вы думаете, — спросил он в заключение, — не следует ли принять некоторые меры предосторожности против этих бунтарей? В пути они уже успели вызвать волнения среди пассажиров.
— Какие же меры вы предлагаете? — спросил Кау-джер.
— Для начала сделать строгое предупреждение, а затем постоянно следить за ними. Если это не поможет, поставить их в такие условия, где они не смогли бы оказывать вредное влияние. В крайнем случае — изолировать.
— Черт побери! — воскликнул Кау-джер. — Вы, я вижу, не боитесь крутых мер! Да кто же посмеет посягнуть на свободу себе подобных?
— Те, для кого подобные личности представляют опасность.
— А в чем, собственно, вы видите даже не скажу «опасность», а хотя бы вероятность опасности?
— В чем? В подстрекательстве к бунту несчастных невежественных людей, которых так же легко одурачить, как малых ребят. Ведь чуточку польстив им, можно запросто опьянить их лишь красивыми словами.
— Но для чего же их нужно подстрекать?
— К присвоению того, что принадлежит другим.
— Разве «другие» обладают хоть чем-нибудь? — иронически спросил Кау-джер. — Этого я и не знал. Во всяком случае, здесь, на необитаемой земле, «другим» терять совершенно нечего.
— А груз с «Джонатана»?
— Груз — коллективная собственность, которая при необходимости будет использована для общих нужд. Это понимают все, и никто не посягнет на нее.
— Боюсь, что события докажут вам обратное, — горячо возразил Гарри Родс, взволнованный неожиданным разногласием. Но у таких людей, как Дорик и Боваль, нет материальной заинтересованности. Им просто нравится приносить вред людям. И, кроме того, их воодушевляет мысль о власти.
— Будь проклят тот, кого влечет к власти! — с внезапной силой воскликнул Кау-джер. — Всякий, кто стремится к господству над другими, должен быть стерт с лица земли!
Гарри Родс удивленно посмотрел на собеседника. Какая неуемная страсть таилась в этом человеке, чья речь всегда отличалась такой размеренностью и невозмутимостью!
— В таком случае, надо уничтожить Боваля, — сказал Гарри Родс не без иронии, — потому что под маской неограниченного равенства все теории этого болтуна сводятся только к одной цели — добиться власти.
— Система Боваля — просто ребячество, — резко возразил Кау-джер. — Это одна из теоретических форм социальной структуры, только и всего. Но та или иная форма, в сущности, всегда таит в себе несправедливость и глупость.
— Неужели вы придерживаетесь идей Льюиса Дорика? — живо спросил Гарри Родс. — Неужели вы тоже хотели бы вернуть нас к первобытному существованию? Свести все общественные формы к случайным соединениям индивидуумов, лишенных каких-либо взаимных обязанностей? Разве вы не понимаете, что все эти теории основаны на зависти? Ведь в них так и сквозит человеконенавистничество!
— Если Дорик ненавидит людей, — решительно заключил Кау-джер — значит, он просто безумец. Как! Человек является, независимо от своей воли, на эту землю… и находит здесь бесконечное множество себе подобных, таких же несчастных, страдающих, гибнущих существ… И вместо жалости испытывает к ним ненависть?! Такой человек — не в своем уме, а с потерявшими разум не вступают в споры. Но если теоретик безумен, это еще не значит, что сама по себе теория плоха.
— Однако, — настаивал Гарри Родс, — как только люди перестают жить в одиночку и объединяются в единый коллектив с общими интересами, тут-то и возникает необходимость в законах. Посмотрите, что происходит даже здесь. Этих людей никто специально не отбирал для создания какого-либо определенного коллектива, и, по-видимому, они представляют собой самую обычную толпу. И что же мы видим? Разве я не заметил среди них нескольких типов, кои, в силу той или иной причины, не в состоянии управлять собственными страстями? А ведь я еще не всех знаю. Сколько зла могут причинить эти личности, если бы законы не сдерживали их дурные наклонности.
— Но именно законы способствовали развитию у них этих наклонностей, — возразил Кау-джер с глубокой убежденностью. — Не будь законов, человечество никогда бы не знало пороков и развивалось бы свободно и гармонично.
— Хм… — с сомнением произнес Гарри Родс.
— Здесь нет никаких законов, — продолжал Кау-джер. — А все идет как по маслу.
— Зачем же брать именно такой пример? — запротестовал Гарри Родс. — Все знают, что настоящее положение вещей временное и что пребывание на острове Осте скоро закончится.
— Все обстояло бы точно так же, если бы пришлось остаться здесь навсегда.
— Сомневаюсь, — скептически протянул Гарри Родс, — и, признаюсь, предпочел бы не проверять это на опыте.
Кау-джер ничего не ответил, и они продолжали путь молча.
Возвращаясь обратно по восточному берегу, путники вышли к бухте Скочуэлл, которая совершенно очаровала их.
Сеть мелких бухточек, сливаясь, как бы образовала дельту быстрой и прозрачной реки, берущей начало в горах, что высились в центре острова. Богатейшие заливные луга, соперничавшие с великолепными лесами, свидетельствовали о плодородии земли. Корни мощных, стройных деревьев уходили в мягкую, но упругую почву. Среди разбросанного мелколесья разросся густой мох. Под зелеными сводами ветвей носились тысячи различных пернатых величиной от перепелки до фазана. Берега были усеяны множеством морских птиц. На полянах резвились нанду, вигони и гуанако. Конечно, столь необычное зрелище не могло не вызвать удивления и восхищения путешественников.
Бухта Скочуэлл находилась на расстоянии около двух миль от места кораблекрушения «Джонатана». В нее впадала река с многочисленными притоками, извивавшимися среди густых зарослей. Если бы пришлось остаться на острове навсегда, лучшего места для поселения, чем берега этой реки, было бы не найти. Бухта, защищенная от буйных ветров, могла бы служить прекрасным портом.
Когда экспедиция вернулась в лагерь, почти совсем стемнело. Кау-джер, Гарри Родс, Хальг и Хартлпул уже распростились со своими спутниками, как вдруг в ночной тиши до их слуха донеслись звуки скрипки.
— Скрипка? — удивился Кау-джер. — Наверно, это Фриц Гросс, о котором вы рассказывали?
— Значит, он пьян, — не задумываясь, ответил Гарри Родс.
Он не ошибся. Фриц Гросс действительно был пьян. Через несколько минут путешественники подошли к музыканту и убедились в этом, увидев его багровую физиономию, блуждающие глаза и слюнявый рот. Он уже не мог стоять и, чтобы не упасть, прислонился к скале. Но спирт зажег в нем искру вдохновения — из-под смычка лилась божественная мелодия. Вокруг него столпилось около сотни эмигрантов. В эти минуты несчастные люди забыли обо всем на свете. Несправедливость судьбы, невеселое настоящее и будущее, которое вряд ли окажется лучше прошлого, — все исчезло из их сознания, и на крыльях музыки они уносились в мир грез.
— Искусство так же необходимо людям, как хлеб, — заметил Гарри Родс Кау-джеру, указывая на Фрица Гросса и его увлеченных слушателей. — Какое место должен занять этот человек в социальной системе Боваля?
— Оставим в покое Боваля, — недовольно ответил Кау-джер.
— Но ведь многие поверили этому пустобреху, — возразил Гарри Родс.
Кау-джер промолчал.
— Меня занимает один вопрос, — снова заговорил Гарри Родс. — Каким образом Фриц Гросс сумел раздобыть спиртное?
Оказалось, что пьян был не только скрипач. Через несколько шагов члены экспедиции чуть не споткнулись о распростертое тело.
— Это Кеннеди, — сказал Хартлпул, наклонясь над лежавшим человеком. — Единственный прохвост среди судовой команды. Он не стоит даже веревки, чтобы повесить его.
Но, кроме Кеннеди, прямо на земле валялось еще несколько эмигрантов, напившихся до бесчувствия.
— Даю голову на отсечение, — воскликнул Гарри Родс, — что они воспользовались отсутствием начальника и ограбили склад!
— Какого начальника? — удивился Кау-джер.
— Вас, черт возьми!
— Я такой же начальник, как и все остальные, — раздраженно возразил Кау-джер.
— Возможно, — согласился Гарри Родс, — но тем не менее все вас считают таковым.
Не успел Кау-джер ответить, как вдруг из ближайшей палатки раздался громкий хриплый крик женщины. Похоже было, что ее душили.
2. ПЕРВЫЙ ПРИКАЗ
Семья Черони, состоявшая из трех человек — отца, матери и дочери, — происходила из Пьемонта. Семнадцать лет назад Лазар Черони, которому тогда исполнилось двадцать пять лет, и девятнадцатилетняя Туллия соединили свои судьбы. У них не было ничего, кроме самих себя; зато они любили друг друга, а настоящая любовь — это сила, помогающая не только сносить, но иногда и побеждать все тяготы жизни.
К несчастью, в семье Черони получилось иначе. Глава семьи, подпавший под дурное влияние, начал пить и вскоре превратился в заправского пьяницу. Одурманенный алкоголем, он постепенно переходил от мрачного озлобления к безудержной жестокости. И вот в семье начались ежедневные жуткие сцены, о которых стало известно соседям. Туллия покорно переносила брань, оскорбления, побои и мучения. Сколько таких несчастных женщин так же смиренно несли и несут свой тяжкий крест!
Конечно, она могла бы (а может быть, и должна была) расстаться с человеком, превратившимся в дикого зверя. Но Туллия не сделала этого. Она принадлежала к тем женщинам, которые никогда не отступают от однажды принятых решений, как бы тяжко им ни приходилось. С житейской точки зрения, подобные характеры несомненно можно назвать нелепыми, но все же в них есть нечто вызывающее восхищение. Именно такие люди дают возможность оценить красоту самопожертвования и показывают, какой моральной высоты способно достичь человеческое существо.
Поведение Лазара Черони вскоре принесло свои плоды — в доме поселилась нужда. Иначе и не могло быть. За вино приходится платить, а кроме того, когда человек пьянствует, он не зарабатывает. Получается двойной расход. Мало-помалу нужда перешла в нищету. Тогда-то Черони и вступили на путь всех отверженных — пустились в странствия в надежде обрести лучшую жизнь под чужим небом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Гарри Родс заметил, что братья Мур (один из них обратил на себя внимание своей грубостью во время разгрузки корабля), видимо, обладали буйным нравом, и что семьи Ривьеров, Джимелли, Гордонов и Ивановых — это добродушные и честные труженики.
Остальные же представляли обычную толпу, в которой можно было найти и добродетели и пороки: лень, пьянство и тому подобное. Но пока еще трудно высказать окончательное суждение об отдельных личностях.
Кроме того, Гарри Родс сказал, что четверо рабочих, нанятых Обществом колонизации после тщательного отбора, были настоящими специалистами, знатоками своего дела. Что же касается других рабочих, то они имели весьма подозрительный вид. Судя по их отталкивающим физиономиям, можно предположить, что большинство этих людей привычно скорее к кабакам, нежели к мастерским. Двое-трое выглядели настоящими преступниками и только числились рабочими.
Из пяти рантье четверо принадлежали к семье Родс. Пятый же, по имени Джон Рам, представлял собой довольно плачевную фигуру. Этот господин двадцати пяти — двадцати шести лет от роду, изнуренный разгульной жизнью, промотавший целое состояние, казался совершенно никчемным существом, и то, что он присоединился к партии эмигрантов, было, по-видимому, просто его последней безумной выходкой.
Родс упомянул еще троих неудачников — представителей свободных профессий, выходцев из Германии, Америки и Франции. Немец Фриц Гросс, обрюзгший, с огромным животом, был неисправимый пьяница, доведенный алкоголем до скотоподобного состояния. Обычно он бесцельно бродил взад и вперед по палубе. Громкое сопение, багровая физиономия, лысый череп, отвисшие щеки, гнилые зубы и толстые, как сосиски, дрожащие пальцы производили отвратительное впечатление. Даже среди самых невзыскательных людей он славился невероятной неряшливостью. И этот выродок был музыкантом! Иногда в его игре чувствовался настоящий талант. Только скрипка пробуждала почти угасшее сознание Фрица Гросса. Когда немец был трезв, он с нежностью подолгу смотрел на свою скрипку, любовно поглаживая ее, как живое существо, но из-за конвульсивной дрожи в пальцах не мог извлечь из инструмента ни звука. Однако под воздействием алкоголя движения Гросса становились увереннее, его душу охватывало вдохновение, и скрипка начинала изливать изумительные мелодии. Гарри Родс дважды присутствовал при этом чуде.
Француз и американец — Фердинанд Боваль и Льюис Дорик — уже были представлены читателю. Гарри Родс не преминул изложить Кау-джеру их пагубные социальные теории.
— Как вы думаете, — спросил он в заключение, — не следует ли принять некоторые меры предосторожности против этих бунтарей? В пути они уже успели вызвать волнения среди пассажиров.
— Какие же меры вы предлагаете? — спросил Кау-джер.
— Для начала сделать строгое предупреждение, а затем постоянно следить за ними. Если это не поможет, поставить их в такие условия, где они не смогли бы оказывать вредное влияние. В крайнем случае — изолировать.
— Черт побери! — воскликнул Кау-джер. — Вы, я вижу, не боитесь крутых мер! Да кто же посмеет посягнуть на свободу себе подобных?
— Те, для кого подобные личности представляют опасность.
— А в чем, собственно, вы видите даже не скажу «опасность», а хотя бы вероятность опасности?
— В чем? В подстрекательстве к бунту несчастных невежественных людей, которых так же легко одурачить, как малых ребят. Ведь чуточку польстив им, можно запросто опьянить их лишь красивыми словами.
— Но для чего же их нужно подстрекать?
— К присвоению того, что принадлежит другим.
— Разве «другие» обладают хоть чем-нибудь? — иронически спросил Кау-джер. — Этого я и не знал. Во всяком случае, здесь, на необитаемой земле, «другим» терять совершенно нечего.
— А груз с «Джонатана»?
— Груз — коллективная собственность, которая при необходимости будет использована для общих нужд. Это понимают все, и никто не посягнет на нее.
— Боюсь, что события докажут вам обратное, — горячо возразил Гарри Родс, взволнованный неожиданным разногласием. Но у таких людей, как Дорик и Боваль, нет материальной заинтересованности. Им просто нравится приносить вред людям. И, кроме того, их воодушевляет мысль о власти.
— Будь проклят тот, кого влечет к власти! — с внезапной силой воскликнул Кау-джер. — Всякий, кто стремится к господству над другими, должен быть стерт с лица земли!
Гарри Родс удивленно посмотрел на собеседника. Какая неуемная страсть таилась в этом человеке, чья речь всегда отличалась такой размеренностью и невозмутимостью!
— В таком случае, надо уничтожить Боваля, — сказал Гарри Родс не без иронии, — потому что под маской неограниченного равенства все теории этого болтуна сводятся только к одной цели — добиться власти.
— Система Боваля — просто ребячество, — резко возразил Кау-джер. — Это одна из теоретических форм социальной структуры, только и всего. Но та или иная форма, в сущности, всегда таит в себе несправедливость и глупость.
— Неужели вы придерживаетесь идей Льюиса Дорика? — живо спросил Гарри Родс. — Неужели вы тоже хотели бы вернуть нас к первобытному существованию? Свести все общественные формы к случайным соединениям индивидуумов, лишенных каких-либо взаимных обязанностей? Разве вы не понимаете, что все эти теории основаны на зависти? Ведь в них так и сквозит человеконенавистничество!
— Если Дорик ненавидит людей, — решительно заключил Кау-джер — значит, он просто безумец. Как! Человек является, независимо от своей воли, на эту землю… и находит здесь бесконечное множество себе подобных, таких же несчастных, страдающих, гибнущих существ… И вместо жалости испытывает к ним ненависть?! Такой человек — не в своем уме, а с потерявшими разум не вступают в споры. Но если теоретик безумен, это еще не значит, что сама по себе теория плоха.
— Однако, — настаивал Гарри Родс, — как только люди перестают жить в одиночку и объединяются в единый коллектив с общими интересами, тут-то и возникает необходимость в законах. Посмотрите, что происходит даже здесь. Этих людей никто специально не отбирал для создания какого-либо определенного коллектива, и, по-видимому, они представляют собой самую обычную толпу. И что же мы видим? Разве я не заметил среди них нескольких типов, кои, в силу той или иной причины, не в состоянии управлять собственными страстями? А ведь я еще не всех знаю. Сколько зла могут причинить эти личности, если бы законы не сдерживали их дурные наклонности.
— Но именно законы способствовали развитию у них этих наклонностей, — возразил Кау-джер с глубокой убежденностью. — Не будь законов, человечество никогда бы не знало пороков и развивалось бы свободно и гармонично.
— Хм… — с сомнением произнес Гарри Родс.
— Здесь нет никаких законов, — продолжал Кау-джер. — А все идет как по маслу.
— Зачем же брать именно такой пример? — запротестовал Гарри Родс. — Все знают, что настоящее положение вещей временное и что пребывание на острове Осте скоро закончится.
— Все обстояло бы точно так же, если бы пришлось остаться здесь навсегда.
— Сомневаюсь, — скептически протянул Гарри Родс, — и, признаюсь, предпочел бы не проверять это на опыте.
Кау-джер ничего не ответил, и они продолжали путь молча.
Возвращаясь обратно по восточному берегу, путники вышли к бухте Скочуэлл, которая совершенно очаровала их.
Сеть мелких бухточек, сливаясь, как бы образовала дельту быстрой и прозрачной реки, берущей начало в горах, что высились в центре острова. Богатейшие заливные луга, соперничавшие с великолепными лесами, свидетельствовали о плодородии земли. Корни мощных, стройных деревьев уходили в мягкую, но упругую почву. Среди разбросанного мелколесья разросся густой мох. Под зелеными сводами ветвей носились тысячи различных пернатых величиной от перепелки до фазана. Берега были усеяны множеством морских птиц. На полянах резвились нанду, вигони и гуанако. Конечно, столь необычное зрелище не могло не вызвать удивления и восхищения путешественников.
Бухта Скочуэлл находилась на расстоянии около двух миль от места кораблекрушения «Джонатана». В нее впадала река с многочисленными притоками, извивавшимися среди густых зарослей. Если бы пришлось остаться на острове навсегда, лучшего места для поселения, чем берега этой реки, было бы не найти. Бухта, защищенная от буйных ветров, могла бы служить прекрасным портом.
Когда экспедиция вернулась в лагерь, почти совсем стемнело. Кау-джер, Гарри Родс, Хальг и Хартлпул уже распростились со своими спутниками, как вдруг в ночной тиши до их слуха донеслись звуки скрипки.
— Скрипка? — удивился Кау-джер. — Наверно, это Фриц Гросс, о котором вы рассказывали?
— Значит, он пьян, — не задумываясь, ответил Гарри Родс.
Он не ошибся. Фриц Гросс действительно был пьян. Через несколько минут путешественники подошли к музыканту и убедились в этом, увидев его багровую физиономию, блуждающие глаза и слюнявый рот. Он уже не мог стоять и, чтобы не упасть, прислонился к скале. Но спирт зажег в нем искру вдохновения — из-под смычка лилась божественная мелодия. Вокруг него столпилось около сотни эмигрантов. В эти минуты несчастные люди забыли обо всем на свете. Несправедливость судьбы, невеселое настоящее и будущее, которое вряд ли окажется лучше прошлого, — все исчезло из их сознания, и на крыльях музыки они уносились в мир грез.
— Искусство так же необходимо людям, как хлеб, — заметил Гарри Родс Кау-джеру, указывая на Фрица Гросса и его увлеченных слушателей. — Какое место должен занять этот человек в социальной системе Боваля?
— Оставим в покое Боваля, — недовольно ответил Кау-джер.
— Но ведь многие поверили этому пустобреху, — возразил Гарри Родс.
Кау-джер промолчал.
— Меня занимает один вопрос, — снова заговорил Гарри Родс. — Каким образом Фриц Гросс сумел раздобыть спиртное?
Оказалось, что пьян был не только скрипач. Через несколько шагов члены экспедиции чуть не споткнулись о распростертое тело.
— Это Кеннеди, — сказал Хартлпул, наклонясь над лежавшим человеком. — Единственный прохвост среди судовой команды. Он не стоит даже веревки, чтобы повесить его.
Но, кроме Кеннеди, прямо на земле валялось еще несколько эмигрантов, напившихся до бесчувствия.
— Даю голову на отсечение, — воскликнул Гарри Родс, — что они воспользовались отсутствием начальника и ограбили склад!
— Какого начальника? — удивился Кау-джер.
— Вас, черт возьми!
— Я такой же начальник, как и все остальные, — раздраженно возразил Кау-джер.
— Возможно, — согласился Гарри Родс, — но тем не менее все вас считают таковым.
Не успел Кау-джер ответить, как вдруг из ближайшей палатки раздался громкий хриплый крик женщины. Похоже было, что ее душили.
2. ПЕРВЫЙ ПРИКАЗ
Семья Черони, состоявшая из трех человек — отца, матери и дочери, — происходила из Пьемонта. Семнадцать лет назад Лазар Черони, которому тогда исполнилось двадцать пять лет, и девятнадцатилетняя Туллия соединили свои судьбы. У них не было ничего, кроме самих себя; зато они любили друг друга, а настоящая любовь — это сила, помогающая не только сносить, но иногда и побеждать все тяготы жизни.
К несчастью, в семье Черони получилось иначе. Глава семьи, подпавший под дурное влияние, начал пить и вскоре превратился в заправского пьяницу. Одурманенный алкоголем, он постепенно переходил от мрачного озлобления к безудержной жестокости. И вот в семье начались ежедневные жуткие сцены, о которых стало известно соседям. Туллия покорно переносила брань, оскорбления, побои и мучения. Сколько таких несчастных женщин так же смиренно несли и несут свой тяжкий крест!
Конечно, она могла бы (а может быть, и должна была) расстаться с человеком, превратившимся в дикого зверя. Но Туллия не сделала этого. Она принадлежала к тем женщинам, которые никогда не отступают от однажды принятых решений, как бы тяжко им ни приходилось. С житейской точки зрения, подобные характеры несомненно можно назвать нелепыми, но все же в них есть нечто вызывающее восхищение. Именно такие люди дают возможность оценить красоту самопожертвования и показывают, какой моральной высоты способно достичь человеческое существо.
Поведение Лазара Черони вскоре принесло свои плоды — в доме поселилась нужда. Иначе и не могло быть. За вино приходится платить, а кроме того, когда человек пьянствует, он не зарабатывает. Получается двойной расход. Мало-помалу нужда перешла в нищету. Тогда-то Черони и вступили на путь всех отверженных — пустились в странствия в надежде обрести лучшую жизнь под чужим небом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50