Между водопадом и морем тянулось непроходимое болото.
Другие дома и палатки расположились в живописном беспорядке параллельно морскому берегу, но между ними и морем пролегала непроходимая топь. Кау-джер поселился в индейской хижине, сооруженной Кароли и Хальгом. Только человек, не боявшийся сурового климата, мог удовольствоваться этим примитивным жилищем из ветвей и травы. Зато оно находилось в очень удобном месте — как раз на противоположном берегу реки, у самого причала «Уэл-Киедж». Это давало им возможность использовать малейшие проблески хорошей погоды для починки лодки.
Во время первого штурма зимы, продолжавшегося две недели, не могло быть и речи о каких-либо ремонтных работах. Тем не менее Кау-джер, в сопровождении Хальга, ежедневно переходил легкий мостик, наведенный Кароли, и навещал поселенцев.
Дела хватало. Несколько эмигрантов, заболевших с наступлением холодов, обратились к нему за помощью. После успешного лечения мальчика, сломавшего ногу, репутация Кау-джера как врача установилась прочно. Перелом быстро срастался, и никто не сомневался, что предсказание хирурга о полном восстановлении функции ноги вскоре подтвердится.
После врачебного обхода Кау-джер заходил в палатку Родсов и подолгу беседовал с ними. Он все больше и больше привязывался к этому семейству. Ему нравился добродушный характер жены и дочери Родса, самоотверженно выполнявших роль сиделок возле больных эмигрантов. Он высоко ценил здравый смысл и приветливый нрав самого Гарри Родса, и между обоими мужчинами вскоре зародилась настоящая дружба.
— Приходится только радоваться, — однажды сказал Гарри Родс Кау-джеру, — что негодяи разбили вашу лодку. Не случись этого, вы покинули бы нас, как только бы все устроились с жилищами. А теперь вы — наш пленник.
— Тем не менее мне все же придется уехать, — ответил Кау-джер.
— Но не раньше весны, — возразил Гарри Родс. — Вы всем нужны. Здесь столько больных, которых некому лечить, кроме вас.
— Да, не раньше весны, — согласился Кау-джер. — Но когда за вами пришлют корабль, ничто не будет препятствовать моему отъезду.
— Вы вернетесь на Исла-Нуэва?
Кау-джер сделал неопределенный жест. Да, его дом находится на Исла-Нуэва. Там он прожил долгие годы. Но вернется ли он туда? Ведь причины, изгнавшие его с этого острова, не исчезли. Исла-Нуэва, бывший когда-то свободной территорией, отныне подчинялся Чили…
— Если бы я даже и захотел уехать, — сказал Кау-джер, стремясь перевести разговор на другую тему, — думаю, что оба мои товарища не разделят этого желания. Во всяком случае, Хальгу будет жаль расстаться с островом Осте. А может быть, он и вообще откажется уехать.
— А почему? — удивилась госпожа Родс.
— По очень простой причине. Боюсь, что он имел несчастье влюбиться.
— Вот так несчастье! — засмеялся Гарри Родс. — Ему и по возрасту положено влюбляться.
— Этого я не отрицаю, — ответил Кау-джер. — Но мальчик будет чрезвычайно огорчен, когда настанет день расставания.
— Но зачем же Хальгу расставаться с той, кого он любит? — спросила Клэри, которую, как и всех девушек, всегда интересовали сердечные дела. — Ведь они могут пожениться.
— Во-первых, она — эмигрантка и никогда не согласится остаться на Магеллановой Земле. А во-вторых, я не представляю себе, что произойдет с Хальгом, если он поедет в одну из ваших так называемых цивилизованных стран.
— Вы говорите — эмигрантка? — переспросил Гарри Родс. — Уж не Грациэлла ли это, дочь Черони?
— Я видел ее несколько раз, — вмешался в разговор Эдуард Родс. — Она очень мила.
— Так, значит, это она? — улыбнулась госпожа Родс.
— Да. В тот день, когда нам пришлось принять участие в ее семейных делах (вы, наверно, помните это), я заметил, какое сильное впечатление произвела Грациэлла на Хальга. Он был просто потрясен. Вы ведь знаете, как несчастны эта девушка и ее мать, а от жалости до любви — один шаг.
— Мне кажется, что вызвать жалость — это наилучший способ внушить любовь, — заметила госпожа Родс.
— Как бы то ни было, с тех пор Халы весь отдался — своему чувству. Вы даже не представляете себе, насколько он изменился! Приведу пример. Как известно, щегольство отнюдь не свойственно обитателям Магеллановой Земли. Несмотря на холодный климат, они так равнодушны к одежде, что ходят совершенно обнаженными. Халы, совращенный остатками цивилизации в виде моего костюма, согласился прикрываться шкурой тюленя или гуанако, и поэтому у своих соплеменников считался даже франтом. А теперь он отыскал среди эмигрантов парикмахера и подстригся. Наверно, это первый огнеземелец, проявивший такую заботу о своей внешности. Но и это еще не все. Не знаю уж, каким образом он раздобыл настоящий европейский костюм, и впервые стал выходить из дому только в одежде и в башмаках, которые, мне кажется, очень стесняют его. Кароли просто растерялся от всех этих перемен, но я-то прекрасно понимаю, в чем тут дело.
— А разве такое старание понравиться не трогает сердце Грациэллы? — осведомилась госпожа Родс.
— Не знаю, — ответил Кау-джер, — но, судя по ликующему виду Хальга, полагаю, что дела его идут успешно.
— И неудивительно, — заявил Гарри Родс, — ваш молодой друг — красивый парень.
— Согласен, он недурен собой, — подтвердил Кау-джер с видимым удовольствием. — Но его внутренние качества еще лучше. Это смелый, умный и самоотверженный юноша с добрым сердцем.
— Он ваш воспитанник? — спросила госпожа Родс.
— Можно сказать — сын, — уточнил Кау-джер. — Я люблю его не меньше, чем отец. Потому-то я так и огорчен за него. Ведь из этого, в конце концов, ничего не получится, кроме страданий.
Предположения Кау-джера вполне соответствовали истине. Между молодым индейцем и Грациэллой действительно зарождалась взаимная симпатия. С той минуты, когда Хальг впервые увидел девушку, он все время думал только о ней, и не проходило дня, чтобы он не навестил палатку Черони. Юноша, зная о семейной драме итальянцев, с обычной находчивостью влюбленных сумел использовать сложившуюся обстановку. Под предлогом оказания помощи и защиты он проводил с обеими женщинами долгие часы. Все они свободно говорили по-английски, что позволяло им болтать на любые темы.
Хальг еще раньше усвоил английский и французский, а теперь усердно посещал семью Черони под предлогом изучения итальянского языка.
Девушка быстро разгадала подлинную причину такого рвения к занятиям, но вначале чувство, внушенное ею молодому индейцу, скорее забавляло, чем льстило ей. Хальг, с его длинными прямыми волосами, слегка приплюснутым носом и темной кожей, казался Грациэлле существом другой породы. По ее своеобразной классификации обитатели нашей планеты делились на две совершенно различные категории — люди и дикари. Хальг считался дикарем, следовательно, к нему нельзя было относиться как к человеку. Всякий компромисс исключался. Ей даже и в голову не приходила мысль о возможности какой-либо связи между дикарем, едва прикрытым звериной шкурой, и ею, итальянкой, существом якобы высшего порядка.
Однако мало-помалу Грациэлла привыкла к чертам лица и к скромной одежде своего робкого поклонника и стала видеть в нем такого же юношу, как и все остальные. Правда, и Хальг прилагал огромные усилия, чтобы девушка смотрела на него иными глазами. В один прекрасный день он предстал перед Грациэллой подстриженный, с великолепной прической на пробор. Вскоре превращение пошло еще дальше — Хальг явился одетый по-европейски. Он приобрел все, что полагается: брюки, фуфайку, башмаки на толстой подошве — полный костюм! Конечно, одежда его была простая и грубая, но Хальг придерживался иного мнения и, с удовольствием рассматривая свое изображение в осколке зеркала, казался себе образцом элегантности.
А сколько уловок потребовалось юноше, чтобы отыскать человека, согласившегося взять на себя обязанности парикмахера, а также раздобыть этот «превосходный» костюм! Труднее всего было найти одежду, и поиски ее вряд ли увенчались бы успехом, если бы юному индейцу не удалось войти в сношения с Паттерсоном.
Ирландец торговал всем, чем угодно, и никогда не упускал возможности заработать на какой-нибудь сделке. Если даже у него и не имелось в данный момент того, что требовалось, он всегда умудрялся раздобыть нужную вещь, одной рукой давая и другой загребая, да еще попутно получая вполне законные, как он считал, комиссионные. Итак, Паттерсон нашел для Хальга костюм, на что ушли все сбережения юноши.
Но тот нимало не жалел об этом. Его жертва вполне окупилась. Отношение к нему Грациэллы резко изменилось: Хальг перестал быть дикарем и превратился в человека.
С этой минуты события стали разворачиваться с неимоверной быстротой. Любовь расцвела буйным цветом в сердцах обоих молодых людей. Гарри Родс сказал правду: Хальг, если не принимать во внимание типовые особенности его расы, был действительно красивым парнем. Высокий, сильный, привыкший к жизни на вольном воздухе, он обладал той благородной осанкой, для которой характерны мягкие и пластичные движения. Благодаря урокам Кау-джера Хальг обладал высокоразвитым интеллектом. Черты его лица выражали доброту и искренность. Всего этого вполне хватало, чтобы тронуть сердце несчастной девушки.
С того самого дня, когда Хальг и Грациэлла, даже не обменявшись ни единым словом, почувствовали себя сообщниками, время, казалось, летело мгновенно. Какое значение имели для них бури или морозы? Непогода придавала особую прелесть их близости, так что влюбленные не только не мечтали о весне, а, наоборот, страшились ее прихода, ибо она предвещала разлуку.
Но все же весна наступила. И остальные эмигранты (в противоположность этой паре) радовались каждому вестнику весны. Лагерь ожил, как по мановению волшебной палочки. Дома и палатки опустели. Мужчины, потягиваясь, расправляли скованное тело, онемевшее за время долгого заточения, а кумушки, спеша переменить собеседниц, шныряли от одной двери к другой, наведывались друг к другу и подыскивали очередных приятельниц. Следует заметить, что дружба между женщинами, прожившими бок о бок хотя бы две недели, — вещь невозможная!
Кароли вместе с плотниками, однажды уже помогавшими ему, использовал каждый погожий день для ремонта лодки. Но, поскольку погода часто портилась, «Уэл-Киедж» смогли спустить на воду только через три Месяца.
Кау-джер тем временем отправился на охоту с собакой Золом. Ему хотелось добыть свежего мяса для своих друзей и для больных эмигрантов. Хотя на архипелаг обрушились лютые морозы и снег покрыл равнины, а сверкающий лед увенчал вершины гор, животные, водившиеся на острове, уцелели.
Вернувшись, Кау-джер принес не только изрядное количество дичи, но и известия о четырех «отколовшихся» семьях — Ривьерах, Джимелли, Гордонах и Ивановых, обосновавшихся на расстоянии нескольких лье от лагеря.
Джимелли, Гордон и Иванов сопровождали когда-то Кау-джера и Гарри Родса во время их первого обследования острова, а Ривьер ездил в Пунта-Аренас делегатом от эмигрантов. После его возвращения четыре семьи решили поселиться вместе. Все эти славные, здоровые, уравновешенные и трудолюбивые люди, далекие и от скаредности Паттерсона и от расточительности Джона Рама, были земледельцами и жили примерно одинаковыми интересами. Труд являлся первой необходимостью для самих фермеров, их жен и детей. Они просто не умели проводить время в праздности.
Именно по этой причине они и решили уехать из бухты Скочуэлл. Еще во время разгрузки «Джонатана», когда рубили деревья для плотов, Ривьера поразили богатейшие девственные леса острова. Он снова вспомнил о них в Пунта-Аренасе, когда узнал, что придется полгода прожить на острове Осте. Ему тотчас же пришло на ум использовать это обстоятельство для организации лесных разработок. С этой целью Ривьер приобрел необходимое оборудование и погрузил его в шлюпку. Будущее его предприятие не могло не оказаться прибыльным — леса никому не принадлежали, следовательно, древесина ничего не стоила. Оставалась проблема транспортировки, но Ривьер полагал, что она разрешится сама собою и что тес так или иначе удастся сбыть не без выгоды.
Решив осуществить задуманный план, он поделился им с Джимелли, Гордоном и Ивановым, с которыми сдружился еще на «Джонатане». Оказалось, и они тоже вынашивали почти аналогичные замыслы. Во время похода по острову с Кау-джером эмигранты высоко оценили плодородную почву. Почему бы одному из них не попытаться заняться скотоводством, а двум остальным — земледелием? Если через полгода результаты окажутся благоприятными, ничто не заставит их уехать. Магальянес или Африка — не все ли равно, в какой стране жить, если это не родина! А в случае неудачи… ну что ж, будет затрачен только труд, это неисчерпаемое богатство людей, обладающих сильными руками и мужественным сердцем. Четверо друзей предпочитали поработать шесть месяцев впустую, лишь бы не болтаться без дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Другие дома и палатки расположились в живописном беспорядке параллельно морскому берегу, но между ними и морем пролегала непроходимая топь. Кау-джер поселился в индейской хижине, сооруженной Кароли и Хальгом. Только человек, не боявшийся сурового климата, мог удовольствоваться этим примитивным жилищем из ветвей и травы. Зато оно находилось в очень удобном месте — как раз на противоположном берегу реки, у самого причала «Уэл-Киедж». Это давало им возможность использовать малейшие проблески хорошей погоды для починки лодки.
Во время первого штурма зимы, продолжавшегося две недели, не могло быть и речи о каких-либо ремонтных работах. Тем не менее Кау-джер, в сопровождении Хальга, ежедневно переходил легкий мостик, наведенный Кароли, и навещал поселенцев.
Дела хватало. Несколько эмигрантов, заболевших с наступлением холодов, обратились к нему за помощью. После успешного лечения мальчика, сломавшего ногу, репутация Кау-джера как врача установилась прочно. Перелом быстро срастался, и никто не сомневался, что предсказание хирурга о полном восстановлении функции ноги вскоре подтвердится.
После врачебного обхода Кау-джер заходил в палатку Родсов и подолгу беседовал с ними. Он все больше и больше привязывался к этому семейству. Ему нравился добродушный характер жены и дочери Родса, самоотверженно выполнявших роль сиделок возле больных эмигрантов. Он высоко ценил здравый смысл и приветливый нрав самого Гарри Родса, и между обоими мужчинами вскоре зародилась настоящая дружба.
— Приходится только радоваться, — однажды сказал Гарри Родс Кау-джеру, — что негодяи разбили вашу лодку. Не случись этого, вы покинули бы нас, как только бы все устроились с жилищами. А теперь вы — наш пленник.
— Тем не менее мне все же придется уехать, — ответил Кау-джер.
— Но не раньше весны, — возразил Гарри Родс. — Вы всем нужны. Здесь столько больных, которых некому лечить, кроме вас.
— Да, не раньше весны, — согласился Кау-джер. — Но когда за вами пришлют корабль, ничто не будет препятствовать моему отъезду.
— Вы вернетесь на Исла-Нуэва?
Кау-джер сделал неопределенный жест. Да, его дом находится на Исла-Нуэва. Там он прожил долгие годы. Но вернется ли он туда? Ведь причины, изгнавшие его с этого острова, не исчезли. Исла-Нуэва, бывший когда-то свободной территорией, отныне подчинялся Чили…
— Если бы я даже и захотел уехать, — сказал Кау-джер, стремясь перевести разговор на другую тему, — думаю, что оба мои товарища не разделят этого желания. Во всяком случае, Хальгу будет жаль расстаться с островом Осте. А может быть, он и вообще откажется уехать.
— А почему? — удивилась госпожа Родс.
— По очень простой причине. Боюсь, что он имел несчастье влюбиться.
— Вот так несчастье! — засмеялся Гарри Родс. — Ему и по возрасту положено влюбляться.
— Этого я не отрицаю, — ответил Кау-джер. — Но мальчик будет чрезвычайно огорчен, когда настанет день расставания.
— Но зачем же Хальгу расставаться с той, кого он любит? — спросила Клэри, которую, как и всех девушек, всегда интересовали сердечные дела. — Ведь они могут пожениться.
— Во-первых, она — эмигрантка и никогда не согласится остаться на Магеллановой Земле. А во-вторых, я не представляю себе, что произойдет с Хальгом, если он поедет в одну из ваших так называемых цивилизованных стран.
— Вы говорите — эмигрантка? — переспросил Гарри Родс. — Уж не Грациэлла ли это, дочь Черони?
— Я видел ее несколько раз, — вмешался в разговор Эдуард Родс. — Она очень мила.
— Так, значит, это она? — улыбнулась госпожа Родс.
— Да. В тот день, когда нам пришлось принять участие в ее семейных делах (вы, наверно, помните это), я заметил, какое сильное впечатление произвела Грациэлла на Хальга. Он был просто потрясен. Вы ведь знаете, как несчастны эта девушка и ее мать, а от жалости до любви — один шаг.
— Мне кажется, что вызвать жалость — это наилучший способ внушить любовь, — заметила госпожа Родс.
— Как бы то ни было, с тех пор Халы весь отдался — своему чувству. Вы даже не представляете себе, насколько он изменился! Приведу пример. Как известно, щегольство отнюдь не свойственно обитателям Магеллановой Земли. Несмотря на холодный климат, они так равнодушны к одежде, что ходят совершенно обнаженными. Халы, совращенный остатками цивилизации в виде моего костюма, согласился прикрываться шкурой тюленя или гуанако, и поэтому у своих соплеменников считался даже франтом. А теперь он отыскал среди эмигрантов парикмахера и подстригся. Наверно, это первый огнеземелец, проявивший такую заботу о своей внешности. Но и это еще не все. Не знаю уж, каким образом он раздобыл настоящий европейский костюм, и впервые стал выходить из дому только в одежде и в башмаках, которые, мне кажется, очень стесняют его. Кароли просто растерялся от всех этих перемен, но я-то прекрасно понимаю, в чем тут дело.
— А разве такое старание понравиться не трогает сердце Грациэллы? — осведомилась госпожа Родс.
— Не знаю, — ответил Кау-джер, — но, судя по ликующему виду Хальга, полагаю, что дела его идут успешно.
— И неудивительно, — заявил Гарри Родс, — ваш молодой друг — красивый парень.
— Согласен, он недурен собой, — подтвердил Кау-джер с видимым удовольствием. — Но его внутренние качества еще лучше. Это смелый, умный и самоотверженный юноша с добрым сердцем.
— Он ваш воспитанник? — спросила госпожа Родс.
— Можно сказать — сын, — уточнил Кау-джер. — Я люблю его не меньше, чем отец. Потому-то я так и огорчен за него. Ведь из этого, в конце концов, ничего не получится, кроме страданий.
Предположения Кау-джера вполне соответствовали истине. Между молодым индейцем и Грациэллой действительно зарождалась взаимная симпатия. С той минуты, когда Хальг впервые увидел девушку, он все время думал только о ней, и не проходило дня, чтобы он не навестил палатку Черони. Юноша, зная о семейной драме итальянцев, с обычной находчивостью влюбленных сумел использовать сложившуюся обстановку. Под предлогом оказания помощи и защиты он проводил с обеими женщинами долгие часы. Все они свободно говорили по-английски, что позволяло им болтать на любые темы.
Хальг еще раньше усвоил английский и французский, а теперь усердно посещал семью Черони под предлогом изучения итальянского языка.
Девушка быстро разгадала подлинную причину такого рвения к занятиям, но вначале чувство, внушенное ею молодому индейцу, скорее забавляло, чем льстило ей. Хальг, с его длинными прямыми волосами, слегка приплюснутым носом и темной кожей, казался Грациэлле существом другой породы. По ее своеобразной классификации обитатели нашей планеты делились на две совершенно различные категории — люди и дикари. Хальг считался дикарем, следовательно, к нему нельзя было относиться как к человеку. Всякий компромисс исключался. Ей даже и в голову не приходила мысль о возможности какой-либо связи между дикарем, едва прикрытым звериной шкурой, и ею, итальянкой, существом якобы высшего порядка.
Однако мало-помалу Грациэлла привыкла к чертам лица и к скромной одежде своего робкого поклонника и стала видеть в нем такого же юношу, как и все остальные. Правда, и Хальг прилагал огромные усилия, чтобы девушка смотрела на него иными глазами. В один прекрасный день он предстал перед Грациэллой подстриженный, с великолепной прической на пробор. Вскоре превращение пошло еще дальше — Хальг явился одетый по-европейски. Он приобрел все, что полагается: брюки, фуфайку, башмаки на толстой подошве — полный костюм! Конечно, одежда его была простая и грубая, но Хальг придерживался иного мнения и, с удовольствием рассматривая свое изображение в осколке зеркала, казался себе образцом элегантности.
А сколько уловок потребовалось юноше, чтобы отыскать человека, согласившегося взять на себя обязанности парикмахера, а также раздобыть этот «превосходный» костюм! Труднее всего было найти одежду, и поиски ее вряд ли увенчались бы успехом, если бы юному индейцу не удалось войти в сношения с Паттерсоном.
Ирландец торговал всем, чем угодно, и никогда не упускал возможности заработать на какой-нибудь сделке. Если даже у него и не имелось в данный момент того, что требовалось, он всегда умудрялся раздобыть нужную вещь, одной рукой давая и другой загребая, да еще попутно получая вполне законные, как он считал, комиссионные. Итак, Паттерсон нашел для Хальга костюм, на что ушли все сбережения юноши.
Но тот нимало не жалел об этом. Его жертва вполне окупилась. Отношение к нему Грациэллы резко изменилось: Хальг перестал быть дикарем и превратился в человека.
С этой минуты события стали разворачиваться с неимоверной быстротой. Любовь расцвела буйным цветом в сердцах обоих молодых людей. Гарри Родс сказал правду: Хальг, если не принимать во внимание типовые особенности его расы, был действительно красивым парнем. Высокий, сильный, привыкший к жизни на вольном воздухе, он обладал той благородной осанкой, для которой характерны мягкие и пластичные движения. Благодаря урокам Кау-джера Хальг обладал высокоразвитым интеллектом. Черты его лица выражали доброту и искренность. Всего этого вполне хватало, чтобы тронуть сердце несчастной девушки.
С того самого дня, когда Хальг и Грациэлла, даже не обменявшись ни единым словом, почувствовали себя сообщниками, время, казалось, летело мгновенно. Какое значение имели для них бури или морозы? Непогода придавала особую прелесть их близости, так что влюбленные не только не мечтали о весне, а, наоборот, страшились ее прихода, ибо она предвещала разлуку.
Но все же весна наступила. И остальные эмигранты (в противоположность этой паре) радовались каждому вестнику весны. Лагерь ожил, как по мановению волшебной палочки. Дома и палатки опустели. Мужчины, потягиваясь, расправляли скованное тело, онемевшее за время долгого заточения, а кумушки, спеша переменить собеседниц, шныряли от одной двери к другой, наведывались друг к другу и подыскивали очередных приятельниц. Следует заметить, что дружба между женщинами, прожившими бок о бок хотя бы две недели, — вещь невозможная!
Кароли вместе с плотниками, однажды уже помогавшими ему, использовал каждый погожий день для ремонта лодки. Но, поскольку погода часто портилась, «Уэл-Киедж» смогли спустить на воду только через три Месяца.
Кау-джер тем временем отправился на охоту с собакой Золом. Ему хотелось добыть свежего мяса для своих друзей и для больных эмигрантов. Хотя на архипелаг обрушились лютые морозы и снег покрыл равнины, а сверкающий лед увенчал вершины гор, животные, водившиеся на острове, уцелели.
Вернувшись, Кау-джер принес не только изрядное количество дичи, но и известия о четырех «отколовшихся» семьях — Ривьерах, Джимелли, Гордонах и Ивановых, обосновавшихся на расстоянии нескольких лье от лагеря.
Джимелли, Гордон и Иванов сопровождали когда-то Кау-джера и Гарри Родса во время их первого обследования острова, а Ривьер ездил в Пунта-Аренас делегатом от эмигрантов. После его возвращения четыре семьи решили поселиться вместе. Все эти славные, здоровые, уравновешенные и трудолюбивые люди, далекие и от скаредности Паттерсона и от расточительности Джона Рама, были земледельцами и жили примерно одинаковыми интересами. Труд являлся первой необходимостью для самих фермеров, их жен и детей. Они просто не умели проводить время в праздности.
Именно по этой причине они и решили уехать из бухты Скочуэлл. Еще во время разгрузки «Джонатана», когда рубили деревья для плотов, Ривьера поразили богатейшие девственные леса острова. Он снова вспомнил о них в Пунта-Аренасе, когда узнал, что придется полгода прожить на острове Осте. Ему тотчас же пришло на ум использовать это обстоятельство для организации лесных разработок. С этой целью Ривьер приобрел необходимое оборудование и погрузил его в шлюпку. Будущее его предприятие не могло не оказаться прибыльным — леса никому не принадлежали, следовательно, древесина ничего не стоила. Оставалась проблема транспортировки, но Ривьер полагал, что она разрешится сама собою и что тес так или иначе удастся сбыть не без выгоды.
Решив осуществить задуманный план, он поделился им с Джимелли, Гордоном и Ивановым, с которыми сдружился еще на «Джонатане». Оказалось, и они тоже вынашивали почти аналогичные замыслы. Во время похода по острову с Кау-джером эмигранты высоко оценили плодородную почву. Почему бы одному из них не попытаться заняться скотоводством, а двум остальным — земледелием? Если через полгода результаты окажутся благоприятными, ничто не заставит их уехать. Магальянес или Африка — не все ли равно, в какой стране жить, если это не родина! А в случае неудачи… ну что ж, будет затрачен только труд, это неисчерпаемое богатство людей, обладающих сильными руками и мужественным сердцем. Четверо друзей предпочитали поработать шесть месяцев впустую, лишь бы не болтаться без дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50