Он ждал ожесточенного торга, униженных просьб, слез… Перед ним был преступник, осужденный за тягчайшее злодеяние, но он даже не дрогнул. Наконец, скрестивши руки, Торрес сказал:
– У вас есть дочь. Она мне нравится, и я хочу на ней жениться.
Как видно, Жоам Гарраль ожидал всего от подобного человека и потому, выслушав его, не потерял самообладания.
– Стало быть, – проговорил он, – достопочтенный Торрес хочет войти в семью убийцы и грабителя?
– А уж это дело мое, я сам знаю, как мне поступать, – буркнул Торрес. – Я хочу быть зятем Жоама Гарраля и буду им.
– Однако вам, кажется, известно, Торрес, что моя дочь выходит замуж за Маноэля Вальдеса?
– Откажите Маноэлю Вальдесу.
– А если моя дочь не захочет?
– Я знаю ее: если вы ей расскажете все – она согласится, – бесстыдно ответил Торрес.
– Все?
– Все, коли понадобится. Если ей придется выбирать между собственным чувством и честью семьи, жизнью отца, она не станет колебаться!
– Какой же вы мерзавец, Торрес! – спокойно сказал Жоам Гарраль, который по-прежнему не терял хладнокровия.
– Мерзавец и убийца всегда могут столковаться!
Тут Жоам Гарраль встал, подошел к негодяю и, глядя ему прямо в глаза, проговорил:
– Торрес, если вы хотите войти в семью Жоама Дакосты, значит, вы знаете, что Жоам Дакоста неповинен в преступлении, за которое был осужден.
– Вот как!
– И добавлю еще: у вас, должно быть, имеется доказательство его невиновности, которое вы собираетесь огласить в тот день, когда женитесь на его дочери.
– Давайте говорить начистоту, Жоам Гарраль, – сказал, понизив голос, Торрес, – и посмотрим, откажетесь ли вы отдать мне свою дочь, когда выслушаете меня.
– Я слушаю вас, Торрес.
– Ну что ж, это правда, – произнес авантюрист, медленно, словно нехотя, цедя слова, – это правда, вы невиновны! Я знаю это, потому что мне известно имя настоящего преступника и я могу доказать вашу невиновность!
– А где негодяй, совершивший преступление?
– Он умер.
– Умер! – воскликнул Жоам Гарраль побледнев, как будто это слово отнимало у него всякую надежду оправдаться.
– Умер, – повторил Торрес. – Но этот человек, с которым я познакомился через много лет после преступления, не подозревая, что он преступник, написал своей рукой историю кражи алмазов со всеми подробностями. Незадолго до смерти его стали мучить угрызения совести. Он знал, где скрывается Жоам Дакоста и под каким именем невинно осужденный начал новую жизнь. Знал, что Дакоста богат, живет в кругу счастливой семьи, но знал также, что осужденный не может быть счастлив. Так вот, он решил вернуть ему счастье, восстановив его доброе имя, на которое тот имел право!.. Но смерть настигла его… и он поручил мне, своему товарищу, сделать то, чего сам не успел! Он отдал мне доказательство невиновности Дакосты, велел передать ему эту бумагу, и умер.
– Имя этого человека! – в волнении Жоам Гарраль невольно повысил голос.
– Вы узнаете его, когда мы породнимся.
– А где его записка?
Жоам Гарраль был готов броситься на Торреса, обыскать его и вырвать у него это доказательство своей невиновности.
– Записка в надежном месте, – ответил Торрес, – и вы получите ее только после того, как ваша дочь станет моей женой. Ну, что? Вы и теперь откажете мне?
– Да, – сказал Жоам Гарраль, – но за эту записку я даю вам половину моего состояния.
– Половину? Согласен! Но при условии, что Минья принесет ее мне в виде приданого, – ответил Торрес.
– Так вот как вы выполняете волю умирающего грешника, в порыве раскаяния попросившего вас исправить содеянное им зло!
– Да, так!
– Еще раз говорю вам, Торрес, вы последний из мерзавцев!
– Пускай!
– А так как я не убийца, то нам не столковаться!
– Стало быть, вы отказываетесь?
– Отказываюсь!
– Тогда вы губите себя, Жоам Гарраль. В вашем судебном деле все против вас. Вас приговорили к смерти, а вы сами знаете, правительство запрещает смягчать наказание осужденным за подобные преступления. Если на вас донесут – вас арестуют! Как только арестуют – вас казнят! А я на вас донесу!..
Как ни владел собой Жоам Гарраль, он не мог больше сдерживаться. Еще миг, и он бросился бы на Торреса.
Но мошенник сделал ход, который заставил его опомниться.
– Берегитесь, ваши дети не знают, что отец их Жоам Дакоста, а вы откроете им эту тайну, – сказал он.
Жоам Гарраль остановился. Он снова овладел собой, и лицо его приняло обычное спокойное выражение.
– Наш разговор слишком затянулся, – сказал он, направляясь к двери, – теперь я знаю, что мне делать.
– Берегитесь, Жоам Гарраль! – снова пригрозил ему Торрес, который еще не верил, что его гнусное вымогательство провалилось.
Жоам Гарраль ничего не ответил. Он распахнул дверь на веранду, знаком велел Торресу следовать за ним, и оба направились к середине жангады, где собралась вся семья Гарралей.
Бенито, Маноэль, а за ними остальные встали, сильно встревоженные. Они заметили, что Торрес вышел с угрожающим видом и глаза его горят злобой.
Жоам Гарраль, напротив, вполне владел собой и был почти весел.
Оба остановились против Якиты с детьми. Никто не решался заговорить.
Торрес первый прервал это тягостное молчание, сказав глухим голосом с присущей ему наглостью:
– Последний раз я требую у вас ответа, Жоам Гарраль!
– Слушайте же мой ответ. – И Жоам Гарраль обратился к жене: – Якита, особые обстоятельства вынуждают меня изменить решение, принятое нами относительно свадьбы Миньи и Маноэля.
– Наконец-то! – вскричал Торрес.
Жоам Гарраль, не удостоив его ответом, бросил на авантюриста взгляд, полный глубокого презрения.
Но у Маноэля от волнения чуть не разорвалось сердце. Минья, побледнев как полотно, встала и шагнула к матери, как бы ища у нее защиты, а Якита раскрыла ей объятия.
– Отец! – воскликнул Бенито, становясь между отцом и Торресом. – Что вы хотите сказать?
– Я хочу сказать, – громко ответил Жоам Гарраль, – что ждать приезда в Белен, чтобы обвенчать Минью с Маноэлем, слишком долго! Завтра же отец Пассанья обвенчает их здесь, на жангаде, если после разговора со мной Маноэль не захочет отложить свадьбу.
– Ах, что вы, отец!.. – воскликнул молодой человек.
– Подожди называть меня отцом, Маноэль, – промолвил Жоам Гарраль, и в голосе его звучала невыразимая боль.
Торрес стоял скрестив руки и оглядывал всех с беспримерной наглостью.
– Стало быть, это ваше последнее слово? – спросил он, протягивая руку к Жоаму Гарралю.
– Нет, не последнее.
– Что же вы скажете еще?
– Вот что, Торрес. Я здесь хозяин! И вы тотчас, угодно вам или неугодно, покинете жангаду.
– Да, тотчас! – вскричал Бенито. – Или я выкину его за борт!
Торрес пожал плечами.
– Оставьте угрозы, – бросил он. – Они ни к чему. Я и сам хочу немедленно сойти на берег. Но вы еще вспомните обо мне, Жоам Гарраль! Мы снова увидимся с вами, и очень скоро!
– Если это будет зависеть от меня, – ответил Жоам Гарраль, – то, быть может, даже скорее, чем вам бы хотелось. Завтра же я буду у судьи Рибейро, главного судьи провинции, – я предупредил его о моем приезде в Манаус. Если посмеете, приходите туда и вы!
– К судье Рибейро?.. – пробормотал Торрес, явно сбитый с толку.
– Да, к судье Рибейро! – повторил Жоам Гарраль.
Затем он презрительным жестом указал Торресу на пирогу и приказал четырем гребцам немедленно высадить его на ближайшем берегу острова.
И негодяй скрылся наконец.
Вся семья, еще не оправившись от волнения, молча ждала, когда заговорит ее глава. Но тут Фрагозо, не вполне отдавая себе отчет в серьезности положения, со свойственной ему живостью обратился к Жоаму Гарралю:
– Если господин Маноэль обвенчается завтра на жангаде…
– Вы обвенчаетесь одновременно с ним, друг мой, – ласково ответил Жоам Гарраль.
И, сделав знак Маноэлю, он удалился с ним в свою комнату.
Разговор Жоама Гарраля с Маноэлем продолжался около получаса, но всем казалось, что прошла целая вечность, пока дверь снова не отворилась. Маноэль вышел один.
В глазах его сверкала благородная решимость. Подойдя к Яките, он назвал ее матушкой, Минью – своей женой, а Бенито – братом. Затем, повернувшись к Лине и Фрагозо, сказал:
– До завтра! – и ушел.
Теперь он знал все, что произошло между Жоамом Гарралем и Торресом. Узнал он и то, что Жоам Гарраль рассчитывает на поддержку судьи Рибейро, с которым без ведома семьи уже год состоит в переписке, что он разъяснил судье свое дело и убедил его в своей невиновности. Гарраль смело пустился в это путешествие с единственной целью: добиться пересмотра несправедливого обвинения, жертвой которого он стал, и не дать дочери и зятю попасть в такое же ужасное положение, какое ему пришлось так долго терпеть самому.
Да, теперь Маноэль все это знал, он знал также, что Жоам Гарраль, или, вернее, Жоам Дакоста, невиновен, и благодаря своему несчастью этот человек сделался Маноэлю еще дороже.
Но одного он не знал: что существует письменное доказательство невиновности Жоама Гарраля и что оно находится в руках у Торреса. Жоам Гарраль хотел предоставить судье возможность воспользоваться этим доказательством, которое должно было принести ему оправдание, если только Торрес не солгал.
А пока Маноэль сказал, что пойдет к отцу Пассанья и попросит его все приготовить для венчания обеих пар.
Назавтра, 24 августа, за час до начала брачного обряда, большая пирога, отчалив от левого берега, пристала к жангаде.
Двенадцать гребцов быстро пригнали ее из Манауса; в ней сидели полицейские и начальник полиции, который, назвав себя, поднялся на жангаду.
В эту минуту Жоам Гарраль и его близкие, уже в праздничном платье, вышли из дома.
– Где Жоам Гарраль? – спросил начальник полиции.
– Это я, – ответил Жоам Гарраль.
– Жоам Гарраль, – провозгласил начальник полиции, – вас звали раньше Жоам Дакоста! Один человек носил два имени. Вы арестованы!
Услышав эти слова, ошеломленные Якита и Минья замерли, не в силах двинуться с места.
– Мой отец – убийца?! – закричал Бенито и хотел броситься к Жоаму Гарралю.
Но отец знаком приказал ему замолчать.
– Я позволю себе задать только один вопрос, – твердым голосом сказал он, обращаясь к начальнику полиции. – Кто дал приказ о моем аресте? Главный судья Рибейро?
– Нет, – ответил тот, – приказ о немедленном аресте дал его заместитель. У судьи Рибейро вчера вечером был апоплексический удар, а в два часа ночи он умер, не приходя в сознание.
– Умер! – вскричал Жоам Гарраль, которого, казалось, сразило это известие. – Умер!.. Умер!..
Но вскоре он снова поднял голову и обратился к жене и детям:
– Дорогие мои, один судья Рибейро знал, что я невиновен. Его смерть может оказаться роковой для меня, но все же не надо приходить в отчаяние.
Начальник полиции подал знак полицейским, и они подошли, чтобы увести Жоама Гарраля.
– Говорите же, отец! – закричал Бенито, обезумев от горя. – Скажите слово, и мы вас отстоим! Мы готовы силой исправить ужасную ошибку, жертвой которой вы стали!
– Здесь нет ошибки, мой сын. Жоам Гарраль и Жоам Дакоста – одно лицо. Да, я в самом деле Жоам Дакоста. Я, честный человек, из-за судебной ошибки двадцать три года назад был несправедливо приговорен к смерти вместо настоящего преступника. И я клянусь перед богом головой моих детей и их матери в своей полной невиновности!
– Вам запрещены всякие переговоры с вашей семьей, – сказал начальник полиции. – Вы арестованы, Жоам Гарраль, и я должен выполнить приказ со всей строгостью.
Жоам Гарраль движением руки остановил своих близких и потрясенных слуг.
– Пусть свершится людское правосудие, – сказал он, – пока не свершилось правосудие божие.
И, высоко подняв голову, сошел в пирогу.
Воистину казалось, что из всех присутствующих один Жоам Гарраль выдержал, не дрогнув, обрушившийся на него тяжкий удар.
Часть вторая
1. Манаус
Город Манаус расположен точно на 3°84» южной широты и на 67°27 долготы к западу от парижского меридиана. Он находится в четырехстах двадцати лье от Белена и всего в десяти километрах от устья Риу-Негру.
Манаус стоит не на Амазонке, он выстроен на левом берегу Риу-Негру – самого значительного и многоводного из притоков великой бразильской артерии. Живописно расположенные частные дома и общественные здания столицы провинции возвышаются над окружающей ее широкой равниной.
Риу-Негру, открытая в 1645 году испанцем Фавелла, берет свое начало в горах, лежащих на северо-западе, между Бразилией и Новой Гренадой, в самом центре провинции Попаян; а два ее притока – Пимичим и Касикьяре – связывают эту провинцию с Ориноко.
Мощные воды Риу-Негру, пройдя тысячу семьсот километров, вливаются в Амазонку, образуя устье шириной почти в две тысячи четыреста метров, где течение так сильно и быстро, что ее темные струи на расстоянии нескольких миль не смешиваются со светлой водой Амазонки. В месте слияния двух рек берега раздвигаются и образуют обширную бухту длиной в «пятнадцать лье, которая тянется до островов Анавильянас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– У вас есть дочь. Она мне нравится, и я хочу на ней жениться.
Как видно, Жоам Гарраль ожидал всего от подобного человека и потому, выслушав его, не потерял самообладания.
– Стало быть, – проговорил он, – достопочтенный Торрес хочет войти в семью убийцы и грабителя?
– А уж это дело мое, я сам знаю, как мне поступать, – буркнул Торрес. – Я хочу быть зятем Жоама Гарраля и буду им.
– Однако вам, кажется, известно, Торрес, что моя дочь выходит замуж за Маноэля Вальдеса?
– Откажите Маноэлю Вальдесу.
– А если моя дочь не захочет?
– Я знаю ее: если вы ей расскажете все – она согласится, – бесстыдно ответил Торрес.
– Все?
– Все, коли понадобится. Если ей придется выбирать между собственным чувством и честью семьи, жизнью отца, она не станет колебаться!
– Какой же вы мерзавец, Торрес! – спокойно сказал Жоам Гарраль, который по-прежнему не терял хладнокровия.
– Мерзавец и убийца всегда могут столковаться!
Тут Жоам Гарраль встал, подошел к негодяю и, глядя ему прямо в глаза, проговорил:
– Торрес, если вы хотите войти в семью Жоама Дакосты, значит, вы знаете, что Жоам Дакоста неповинен в преступлении, за которое был осужден.
– Вот как!
– И добавлю еще: у вас, должно быть, имеется доказательство его невиновности, которое вы собираетесь огласить в тот день, когда женитесь на его дочери.
– Давайте говорить начистоту, Жоам Гарраль, – сказал, понизив голос, Торрес, – и посмотрим, откажетесь ли вы отдать мне свою дочь, когда выслушаете меня.
– Я слушаю вас, Торрес.
– Ну что ж, это правда, – произнес авантюрист, медленно, словно нехотя, цедя слова, – это правда, вы невиновны! Я знаю это, потому что мне известно имя настоящего преступника и я могу доказать вашу невиновность!
– А где негодяй, совершивший преступление?
– Он умер.
– Умер! – воскликнул Жоам Гарраль побледнев, как будто это слово отнимало у него всякую надежду оправдаться.
– Умер, – повторил Торрес. – Но этот человек, с которым я познакомился через много лет после преступления, не подозревая, что он преступник, написал своей рукой историю кражи алмазов со всеми подробностями. Незадолго до смерти его стали мучить угрызения совести. Он знал, где скрывается Жоам Дакоста и под каким именем невинно осужденный начал новую жизнь. Знал, что Дакоста богат, живет в кругу счастливой семьи, но знал также, что осужденный не может быть счастлив. Так вот, он решил вернуть ему счастье, восстановив его доброе имя, на которое тот имел право!.. Но смерть настигла его… и он поручил мне, своему товарищу, сделать то, чего сам не успел! Он отдал мне доказательство невиновности Дакосты, велел передать ему эту бумагу, и умер.
– Имя этого человека! – в волнении Жоам Гарраль невольно повысил голос.
– Вы узнаете его, когда мы породнимся.
– А где его записка?
Жоам Гарраль был готов броситься на Торреса, обыскать его и вырвать у него это доказательство своей невиновности.
– Записка в надежном месте, – ответил Торрес, – и вы получите ее только после того, как ваша дочь станет моей женой. Ну, что? Вы и теперь откажете мне?
– Да, – сказал Жоам Гарраль, – но за эту записку я даю вам половину моего состояния.
– Половину? Согласен! Но при условии, что Минья принесет ее мне в виде приданого, – ответил Торрес.
– Так вот как вы выполняете волю умирающего грешника, в порыве раскаяния попросившего вас исправить содеянное им зло!
– Да, так!
– Еще раз говорю вам, Торрес, вы последний из мерзавцев!
– Пускай!
– А так как я не убийца, то нам не столковаться!
– Стало быть, вы отказываетесь?
– Отказываюсь!
– Тогда вы губите себя, Жоам Гарраль. В вашем судебном деле все против вас. Вас приговорили к смерти, а вы сами знаете, правительство запрещает смягчать наказание осужденным за подобные преступления. Если на вас донесут – вас арестуют! Как только арестуют – вас казнят! А я на вас донесу!..
Как ни владел собой Жоам Гарраль, он не мог больше сдерживаться. Еще миг, и он бросился бы на Торреса.
Но мошенник сделал ход, который заставил его опомниться.
– Берегитесь, ваши дети не знают, что отец их Жоам Дакоста, а вы откроете им эту тайну, – сказал он.
Жоам Гарраль остановился. Он снова овладел собой, и лицо его приняло обычное спокойное выражение.
– Наш разговор слишком затянулся, – сказал он, направляясь к двери, – теперь я знаю, что мне делать.
– Берегитесь, Жоам Гарраль! – снова пригрозил ему Торрес, который еще не верил, что его гнусное вымогательство провалилось.
Жоам Гарраль ничего не ответил. Он распахнул дверь на веранду, знаком велел Торресу следовать за ним, и оба направились к середине жангады, где собралась вся семья Гарралей.
Бенито, Маноэль, а за ними остальные встали, сильно встревоженные. Они заметили, что Торрес вышел с угрожающим видом и глаза его горят злобой.
Жоам Гарраль, напротив, вполне владел собой и был почти весел.
Оба остановились против Якиты с детьми. Никто не решался заговорить.
Торрес первый прервал это тягостное молчание, сказав глухим голосом с присущей ему наглостью:
– Последний раз я требую у вас ответа, Жоам Гарраль!
– Слушайте же мой ответ. – И Жоам Гарраль обратился к жене: – Якита, особые обстоятельства вынуждают меня изменить решение, принятое нами относительно свадьбы Миньи и Маноэля.
– Наконец-то! – вскричал Торрес.
Жоам Гарраль, не удостоив его ответом, бросил на авантюриста взгляд, полный глубокого презрения.
Но у Маноэля от волнения чуть не разорвалось сердце. Минья, побледнев как полотно, встала и шагнула к матери, как бы ища у нее защиты, а Якита раскрыла ей объятия.
– Отец! – воскликнул Бенито, становясь между отцом и Торресом. – Что вы хотите сказать?
– Я хочу сказать, – громко ответил Жоам Гарраль, – что ждать приезда в Белен, чтобы обвенчать Минью с Маноэлем, слишком долго! Завтра же отец Пассанья обвенчает их здесь, на жангаде, если после разговора со мной Маноэль не захочет отложить свадьбу.
– Ах, что вы, отец!.. – воскликнул молодой человек.
– Подожди называть меня отцом, Маноэль, – промолвил Жоам Гарраль, и в голосе его звучала невыразимая боль.
Торрес стоял скрестив руки и оглядывал всех с беспримерной наглостью.
– Стало быть, это ваше последнее слово? – спросил он, протягивая руку к Жоаму Гарралю.
– Нет, не последнее.
– Что же вы скажете еще?
– Вот что, Торрес. Я здесь хозяин! И вы тотчас, угодно вам или неугодно, покинете жангаду.
– Да, тотчас! – вскричал Бенито. – Или я выкину его за борт!
Торрес пожал плечами.
– Оставьте угрозы, – бросил он. – Они ни к чему. Я и сам хочу немедленно сойти на берег. Но вы еще вспомните обо мне, Жоам Гарраль! Мы снова увидимся с вами, и очень скоро!
– Если это будет зависеть от меня, – ответил Жоам Гарраль, – то, быть может, даже скорее, чем вам бы хотелось. Завтра же я буду у судьи Рибейро, главного судьи провинции, – я предупредил его о моем приезде в Манаус. Если посмеете, приходите туда и вы!
– К судье Рибейро?.. – пробормотал Торрес, явно сбитый с толку.
– Да, к судье Рибейро! – повторил Жоам Гарраль.
Затем он презрительным жестом указал Торресу на пирогу и приказал четырем гребцам немедленно высадить его на ближайшем берегу острова.
И негодяй скрылся наконец.
Вся семья, еще не оправившись от волнения, молча ждала, когда заговорит ее глава. Но тут Фрагозо, не вполне отдавая себе отчет в серьезности положения, со свойственной ему живостью обратился к Жоаму Гарралю:
– Если господин Маноэль обвенчается завтра на жангаде…
– Вы обвенчаетесь одновременно с ним, друг мой, – ласково ответил Жоам Гарраль.
И, сделав знак Маноэлю, он удалился с ним в свою комнату.
Разговор Жоама Гарраля с Маноэлем продолжался около получаса, но всем казалось, что прошла целая вечность, пока дверь снова не отворилась. Маноэль вышел один.
В глазах его сверкала благородная решимость. Подойдя к Яките, он назвал ее матушкой, Минью – своей женой, а Бенито – братом. Затем, повернувшись к Лине и Фрагозо, сказал:
– До завтра! – и ушел.
Теперь он знал все, что произошло между Жоамом Гарралем и Торресом. Узнал он и то, что Жоам Гарраль рассчитывает на поддержку судьи Рибейро, с которым без ведома семьи уже год состоит в переписке, что он разъяснил судье свое дело и убедил его в своей невиновности. Гарраль смело пустился в это путешествие с единственной целью: добиться пересмотра несправедливого обвинения, жертвой которого он стал, и не дать дочери и зятю попасть в такое же ужасное положение, какое ему пришлось так долго терпеть самому.
Да, теперь Маноэль все это знал, он знал также, что Жоам Гарраль, или, вернее, Жоам Дакоста, невиновен, и благодаря своему несчастью этот человек сделался Маноэлю еще дороже.
Но одного он не знал: что существует письменное доказательство невиновности Жоама Гарраля и что оно находится в руках у Торреса. Жоам Гарраль хотел предоставить судье возможность воспользоваться этим доказательством, которое должно было принести ему оправдание, если только Торрес не солгал.
А пока Маноэль сказал, что пойдет к отцу Пассанья и попросит его все приготовить для венчания обеих пар.
Назавтра, 24 августа, за час до начала брачного обряда, большая пирога, отчалив от левого берега, пристала к жангаде.
Двенадцать гребцов быстро пригнали ее из Манауса; в ней сидели полицейские и начальник полиции, который, назвав себя, поднялся на жангаду.
В эту минуту Жоам Гарраль и его близкие, уже в праздничном платье, вышли из дома.
– Где Жоам Гарраль? – спросил начальник полиции.
– Это я, – ответил Жоам Гарраль.
– Жоам Гарраль, – провозгласил начальник полиции, – вас звали раньше Жоам Дакоста! Один человек носил два имени. Вы арестованы!
Услышав эти слова, ошеломленные Якита и Минья замерли, не в силах двинуться с места.
– Мой отец – убийца?! – закричал Бенито и хотел броситься к Жоаму Гарралю.
Но отец знаком приказал ему замолчать.
– Я позволю себе задать только один вопрос, – твердым голосом сказал он, обращаясь к начальнику полиции. – Кто дал приказ о моем аресте? Главный судья Рибейро?
– Нет, – ответил тот, – приказ о немедленном аресте дал его заместитель. У судьи Рибейро вчера вечером был апоплексический удар, а в два часа ночи он умер, не приходя в сознание.
– Умер! – вскричал Жоам Гарраль, которого, казалось, сразило это известие. – Умер!.. Умер!..
Но вскоре он снова поднял голову и обратился к жене и детям:
– Дорогие мои, один судья Рибейро знал, что я невиновен. Его смерть может оказаться роковой для меня, но все же не надо приходить в отчаяние.
Начальник полиции подал знак полицейским, и они подошли, чтобы увести Жоама Гарраля.
– Говорите же, отец! – закричал Бенито, обезумев от горя. – Скажите слово, и мы вас отстоим! Мы готовы силой исправить ужасную ошибку, жертвой которой вы стали!
– Здесь нет ошибки, мой сын. Жоам Гарраль и Жоам Дакоста – одно лицо. Да, я в самом деле Жоам Дакоста. Я, честный человек, из-за судебной ошибки двадцать три года назад был несправедливо приговорен к смерти вместо настоящего преступника. И я клянусь перед богом головой моих детей и их матери в своей полной невиновности!
– Вам запрещены всякие переговоры с вашей семьей, – сказал начальник полиции. – Вы арестованы, Жоам Гарраль, и я должен выполнить приказ со всей строгостью.
Жоам Гарраль движением руки остановил своих близких и потрясенных слуг.
– Пусть свершится людское правосудие, – сказал он, – пока не свершилось правосудие божие.
И, высоко подняв голову, сошел в пирогу.
Воистину казалось, что из всех присутствующих один Жоам Гарраль выдержал, не дрогнув, обрушившийся на него тяжкий удар.
Часть вторая
1. Манаус
Город Манаус расположен точно на 3°84» южной широты и на 67°27 долготы к западу от парижского меридиана. Он находится в четырехстах двадцати лье от Белена и всего в десяти километрах от устья Риу-Негру.
Манаус стоит не на Амазонке, он выстроен на левом берегу Риу-Негру – самого значительного и многоводного из притоков великой бразильской артерии. Живописно расположенные частные дома и общественные здания столицы провинции возвышаются над окружающей ее широкой равниной.
Риу-Негру, открытая в 1645 году испанцем Фавелла, берет свое начало в горах, лежащих на северо-западе, между Бразилией и Новой Гренадой, в самом центре провинции Попаян; а два ее притока – Пимичим и Касикьяре – связывают эту провинцию с Ориноко.
Мощные воды Риу-Негру, пройдя тысячу семьсот километров, вливаются в Амазонку, образуя устье шириной почти в две тысячи четыреста метров, где течение так сильно и быстро, что ее темные струи на расстоянии нескольких миль не смешиваются со светлой водой Амазонки. В месте слияния двух рек берега раздвигаются и образуют обширную бухту длиной в «пятнадцать лье, которая тянется до островов Анавильянас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37