В тот же вечер лодки остановились у устья Кунукунумы, одного из главных притоков с правой стороны. Герман Патерн не стал, однако, говорить за и против этого притока, как он сделал это относительно Вентуари, хотя и мог бы повторить то же самое с не меньшим успехом.
— К чему? — заметил он. — Все равно Варинаса и Фелипе нет с нами, и спор завянет.
Может быть, при иных обстоятельствах Жак Хелло, ввиду данного ему поручения, и последовал бы примеру своего соотечественника, который до него поднимался по Ориноко. Может быть, он сел бы с Паршалем в шлюпку «Мориша». Может быть, по примеру Шаффаньона он обследовал бы Кунукунуму дней в пять-шесть. Может быть, наконец, он возобновил бы отношения с кептэном и его семьей, которого посетил и сфотографировал французский путешественник…
Но — надо признаться в этом — инструкции министра были принесены в жертву иной цели, которая увлекала Жака Хелло до Санта-Жуаны. Он спешил туда и был бы неделикатен, если бы задержал Жанну Кермор, стремившуюся исполнить свою дочернюю обязанность.
Иногда — не для того, чтобы упрекнуть его, а «по долгу службы» — Герман Патерн говорил ему два-три слова о забытой им первоначальной цели путешествия,
— Хорошо… хорошо! — отвечал Жак Хелло. — То, что упущено нами теперь, мы сделаем на обратном пути…
— Когда же?
— Когда будем возвращаться, черт возьми!.. Неужели ты думаешь, что мы не вернемся?..
— Я?.. Я ничего не знаю об этом!.. Кто знает, куда мы идем!.. Кто знает, что там случится!.. Предположим, что мы не найдем полковника Кермора…
— Ну, тогда, Герман, и настанет время подумать о том, чтобы спуститься по реке.
— С дочерью Кермора?
— Конечно!
— А предположим, что наши поиски достигнут цели… что полковник Кермор будет найден… что его дочь, как это вполне вероятно, захочет остаться с ним… Ты решишься тогда вернуться?..
— Вернуться? — ответил Жак Хелло тоном человека, которого этот вопрос смущает.
— Да, вернуться одному… со иной, конечно…
— Ну разумеется, Герман!..
— А я не верю твоему «разумеется», Жак!
— Ты с ума сошел!
— Пусть, но ты… ты влюблен, — это тоже особый вид сумасшествия… и притом неизлечимого.
— Опять?.. Опять ты говоришь о вещах, в которых…
— …в которых я ни чуточки не понимаю? Это уже известно!.. Но послушай, Жак… Между нами говоря… если я ничего не понимаю, то я вижу… и я не знаю, зачем ты пробуешь скрыть свое чувство, которое ничего общего не имеет с твоей научной экспедицией… и которое я к тому же нахожу вполне естественным?
— Ну, так да, мой друг! — ответил Жак Хелло прерывающимся от волнения голосом. — Да!.. Я люблю эту отважную девушку. Разве удивительно, что моя симпатия к ней превратилась… Ну да!.. Я люблю ее!.. Я не покину ее!.. Что будет с этим чувством, которое захватило меня целиком? Я не знаю, как это кончится!
— Хорошо кончится! — ответил Герман Патерн. Он не счел нужным что-либо прибавлять к этим двум, может быть, слишком самоуверенным словам, за которые его друг пожал ему руку крепче, чем когда-либо.
Из всего этого вытекало, что если течение Кунукунумы и не было обследовано, то было так же сомнительно, чтобы это было сделано и при возвращении пирог. Между тем Кунукунума заслуживала этого, так как она протекает по живописной и богатой местности. Что касается ее устья, то оно имело здесь меньше двухсот метров ширины.
Итак, на другой день «Галлинетта» и «Мориша» отправились в дальнейший путь. И то, что не было сделано для Кунукунумы, не было также сделано и для Кассиквиара, мимо устья которого прошли в это утро.
Между тем дело касалось одного из важнейших притоков великой реки. Вода, которую он вливает в Ориноко через свое устье на левом берегу, течет со склонов бассейна Амазонки. Это установил Гумбольдт, а еще раньше исследователь Солано убедился, что между обоими бассейнами существует связь через Рио-Негро и Кассиквиар.
Действительно, около 1725 года португальский капитан Мораэс, продолжив свое плавание по Рио-Негро за Сан-Габриель, у устья Гуаира, а затем по Гуаиру до Сан-Карлоса, спустился отсюда по Кассиквиару в Ориноко, пройдя, таким образом, венесуэльско-бразильскую область.
Без сомнения, Кассиквиар стоил исследования, хотя его ширина в этом месте не превосходит 40 метров. Однако пироги продолжали свое плавание вверх по реке.
В этой части Ориноко правый берег реки очень крутой. Не говоря о цепи Дундо, которая выделяется на горизонте, покрытая непроходимыми лесами, горы Гуарако образуют высокий крутой берег, с которого открывается широкий вид на льяносы левого берега, изборожденные капризным и извилистым течением Кассиквиара.
Пироги шли при слабом ветре, с трудом иногда преодолевая течение. Незадолго до полудня Жан указал на низкое, густое облако, которое ползло по саванне.
Парша ль и Вальдес присмотрелись к этому облаку, которое развертывалось все шире, набегая ближе и ближе на правый берег. Жиро, стоя на носу «Галлинетты», тоже глядел в эту сторону, стараясь понять причину такого явления.
— Это облако пыли, — сказал Вальдес.
К такому мнению присоединился и Паршаль.
— Кто может поднимать эту пыль? — спросил сержант Мартьяль.
— Вероятно, какой-нибудь движущийся отряд, — ответил Паршаль.
— В таком случае он должен быть многочислен, — заметил Герман Патерн.
— Конечно, — ответил Вальдес.
Облако, находившееся на расстоянии 200 метров от берега, быстро приближалось. Иногда оно разрывалось, и в просветах можно было, казалось, разглядеть какие-то красноватые движущиеся массы.
— Неужели это шайка квивасов? — воскликнул Жак Хелло.
— В таком случае, — сказал Паршаль, — лучше отвести, из предосторожности, лодки к другому берегу.
— Да, из предосторожности следует это сделать, — сказал Bальдес, — и притом не теряя ни минуты.
Соответствующее распоряжение было отдано.
Убрали паруса, которые стеснили бы движение лодок при их движении наискось реки, и гребцы, налегая на шесты, двинули пироги к левому берегу.
Жиро, внимательно рассмотрев облако пыли, тоже присоединился к гребцам, не выказав ни малейшего смущения.
Но если испанец не беспокоился, то путешественники имели к тому все основания, раз им действительно предстояла встреча с Альфанизом и его шайкой. Со стороны этих бандитов нельзя было ждать никакой пощады. К счастью, так как у них, по-видимому, не было лодок, то пироги, держась у левого берега, оказывались сейчас в безопасности от их нападения.
Достигнув левого берега, Вальдес и Паршаль причалили. Здесь, приготовив ружья, пассажиры стали выжидать, готовые к защите.
Ширина Ориноко в триста метров не превосходила дальнобойности карабинов.
Ждать пришлось недолго.
Пыльное облако находилось уже всего в двадцати шагах от реки. Из него раздались крики, вернее, мычания, относительно которых ошибиться было невозможно.
— Ну! Бояться нечего!.. Это всего только стадо быков! — воскликнул Вальдес.
— Вальдес прав, — прибавил Паршаль. — Эту пыль поднимает стадо в несколько тысяч голов…
— Оно производит ужаснейший шум! — заметил сержант Мартьяль.
Этот шум производили мчавшие быки.
Жан, которого Жак Хелло уговорил скрыться в каюте «Галлинетты», вышел теперь из нее, заинтересованный зрелищем переправы стада через Ориноко.
Эти переходы быков на территории Венесуэлы весьма часты. Собственники скота вынуждены считаться с требованиями сухого и влажного времен года. Когда ощущается недостаток травы на высоких местах, то приходится выбирать для пастбищ низкие равнины у берегов рек, выискивая главным образом такие низины, где благодаря наводнению трава достигает невероятного роста. На всем протяжении этих низин трава доставляет животным превосходную и обильную пищу.
Таким образом, погонщики должны перегонять стада, и когда на пути попадается река, то животные переплывают ее.
Жаку Хелло и его товарищам, не имевшим никаких оснований опасаться этого тысячного сборища жвачных, предстояло интересное зрелище.
Дойдя до берега, быки остановились. Поднялось ужасное смятение, так как последние ряды толкали первые, а те боялись броситься в реку.
Увлек их в воду ехавший впереди «кабэстеро».
— Это «капитан плавания», — сказал Вальдес. — Он бросится сейчас на своей лошади вплавь, и животные последуют за ним.
Действительно, «кабэстеро» спрыгнул с крутого берега в воду. И быки, с вожаками во главе, которые издали странный, дикий сигнал «вперед», бросились вплавь.
Тотчас же все стадо очутилось в воде, на поверхности которой можно было разглядеть лишь головы с длинными кривыми рогами.
Несмотря на быстрое течение, переправа происходила благополучно до середины реки, и можно было надеяться, что она закончится без приключений благодаря руководству «капитана плавания» и ловкости «вожаков».
Но случилось иначе.
Когда несколько сот быков были всего в 20 метрах от берета, произошло вдруг ужасное смятение. Затем в тот же миг крики «вожаков» смешались с мычанием быков.
Казалось, все стадо объято ужасом, причина которого была непонятна.
— Электрические утри… электрические утри!.. — воскликнули гребцы «Мориши» и «Галлинетты».
— Электрические утри? — повторил Жак Хелло.
— Да!.. — воскликнул Паршаль. — Карибы и парайосы.
Действительно, стадо наткнулось на стаю ужасных электрических угрей, которые миллионами живут в реках Венесуэлы.
Под разрядами этих живых «лейденских банок», всегда заряженных и отличающихся чрезвычайной силой, быки были парализованы. Они поворачивались набок и под влиянием электрических ударов дергали ногами.
Многие из них исчезли под водой в несколько мгновений, тогда как другие, не слушаясь больше «вожаков», из которых некоторые тоже были ударены угрями, увлечены были течением и выбрались на противоположный берег несколькими сотнями метров ниже.
Так как остановить задние ряды оказалось невозможным, то перепуганные быки волей-неволей должны были продолжать бросаться в реку. Впрочем, скоро нападение угрей ослабло, и значительная часть быков, достигнув берега, шумно умчалась вглубь саванны.
— Вот чего не увидишь, — сказал Герман Патерн, — ни на Сене, ни на Луаре, ни даже на Гаронне, и что стоит увидеть!
— Черт возьми, мы хорошо сделаем, если остережемся этих отвратительных угрей! — проворчал сержант Мартьяль.
— Конечно, сержант, — сказал Жак Хелло, — в крайнем случае от них надо защищаться, как от электрический батарей.
— Самое благоразумное, — прибавил Паршаль, — это не падать в воду, где они кишат.
— Все это верно, Паршаль! — рассмеялся Герман Патерн.
Этих угрей водится много в венесуэльских реках. Но, с другой стороны, рыбаки также и ловят их во множестве, так как они представляют очень вкусное блюдо. Их ловят с помощью сетей и, дав им разрядить свое электричество, без труда уже берут их.
Что нужно думать о рассказе Гумбольдта, передающего, что в его время для облегчения этой ловли в реку пускали табуны лошадей? Элизе Реклю полагает, что даже в то время, когда в льяносах лошади водились в изобилии, их ценность оставалась все же настолько значительной, что жертвовать ими таким варварским образом на стали бы, И надо думать, что он прав.
Когда пироги пустились снова в дорогу, их движение было замедлено недостатком ветра, который обыкновенно стихал после полудня. В нескольких узких проходах, где течение было очень быстрое, пришлось идти на шестах, что заставило потерять несколько часов. Наступала уже ночь, когда пассажиры остановились на ночевку у деревни Эсмеральда.
В этот момент на правом берегу пространство ярко было освещено великолепным снопом света, поднимающимся над лесистой вершиной пирамиды Дундо, возвышающейся на 2474 метра над уровнем моря. Это было не вулканическое извержение, а какие-то странные огни, которые плясали по склонам горы. Ослепленные этим светом летучие мыши-рыболовы кружились над стоящими у берега пирогами, погруженными в сон.
Глава шестая. УЖАСНОЕ БЕСПОКОЙСТВО
Пока также люди, как индейцы барэ, останутся барэ, появление этих огней на вершине горы Дундо будет считаться дурным предзнаменованием.
Пока марикитаросы останутся марикитаросами, это появление останется для них предзнаменованием счастливых событий.
Таким образом, эти два туземных племени совершенно по-разному относятся к пророческой горе. Но кто бы из них ни был прав, несомненно, соседство горы не принесло счастья деревне Эсмеральда.
Трудно было бы найти более приятное местоположение в прилегающих к Ориноко равнинах, — лучших и удобнейших пастбищ для скота, лучшего климата, который не знает крайностей тропического пояса. И, однако, Эсмеральда находилась в состоянии упадка и запустения. От старинного поселка, основанного испанскими колонистами, остались лишь развалины маленькой церкви и пять-шесть хижин, которые бывают населены только временно, в пору рыбной ловли и охоты.
Когда «Галлинетта» и «Морипга» прибыли сюда, они не встретили в порту ни одной лодки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42