Марк описывал мне ее очень верно. Это был тип счастливой жены и матери, украшенной всеми добродетелями и горячо любимой мужем и детьми. И сама она любила их горячей, преданной и в то же время разумной любовью.
Мадам Родерих отнеслась ко мне очень дружелюбно. Она сказала, что рада познакомиться с братом Марка Видаля и просит его считать ее дом своим.
Что сказать о Мире Родерих? Она подошла ко мне, сияя улыбкой и раскрывая свои объятия. Я сразу почувствовал, что в ее лице нашел себе добрую сестру. Мы без всяких церемоний братски обнялись и нежно расцеловались. Мне кажется, у Марка шевельнулась даже при этом ревность.
— А я-то, я! — вздохнул он. — Я еще и права на это не имею!
— Потому что мы с вами не брат с сестрой, — шутливо пояснила моя будущая невестка.
Мадемуазель Мира оказалась точно такой, какой мне ее описывал Марк и какой я видел ее на портрете — прелестной молодой девушкой с изящной белокурой головкой, веселой и милой, с умными темно-голубыми глазами, с ярким южным цветом лица и коралловыми губами, за которыми сверкали ослепительные белые зубки. Роста она была немного выше среднего, фигура у нее была стройная, походка — грациозная. Она нисколько не жеманилась, держала себя просто, но с замечательным достоинством.
Как и мать, мадемуазель Мира была в мадьярском костюме, очень живописном и очень ей шедшем.
Тут же находился и капитан Гаралан в красивом офицерском мундире. Лицом капитан был очень похож на сестру. Он дружески, по-родственному пожал мне руку. Больше мне знакомиться было не с кем. Вся семья была налицо.
Разговор перескакивал с одного предмета на другой. Я описывал плавание на «Доротее», рассказывал о своих занятиях во Франции. Меня спрашивали, долго ли я могу погостить, понравился ли мне Рач, не собираюсь ли я проехать по Дунаю до Железных Ворот и так далее.
— Как мы рады вас видеть, мсье Видаль, — говорила Мира, грациозно складывая свои прелестные ручки. — Если б вы только знали! Вы уж очень долго ехали. Мы начали даже беспокоиться, не случилось ли чего с вами. Успокоились только тогда, когда получили от вас письмо из Пешта.
— Это моя вина, мадемуазель Мира, — сказал я. — Можно было бы приехать гораздо раньше, если бы я из Вены выехал на почтовых. Но мне хотелось познакомиться с Дунаем. Быть в Венгрии и не проехать по Дунаю — я полагаю, это все равно что побывать в Риме и не повидать папу.
— Действительно, Дунай от Пресбурга до Белграда — наша венгерская река, — заметил доктор Родерих.
— И ради него мы вас, так уж и быть, прощаем, — согласилась мадам Родерих. — В конце концов, вы здесь, с нами, мсье Видаль, и нет больше никакой задержки для счастья наших молодых.
Мадам Родерих ласково поглядела при этом на Миру и Марка. А молодые люди, выражаясь вульгарно, пожирали друг друга глазами. Меня глубоко трогало это простое, бесхитростное семейное счастье.
Я остался у Родерихов на весь день. Доктор уехал к пациентам, зато все остальные были дома. Мне показали все комнаты. Там было много изящных и ценных вещей — бронзы, серебра, посуды и безделушек.
— Нужно мсье Видалю и башню показать, пусть он познакомится с нашей башней, — предложила Мира.
— Ну еще бы, мадемуазель Мира! — засмеялся я. — Марк мне так много писал про эту башню, что я, сказать по правде, только ради нее и приехал в Рач.
— Только уж вы идите туда одни, без меня, — сказала мадам Родерих. — Для меня это слишком высоко.
— О мама! Ведь всего сто шестьдесят ступенек!
— Для тебя это ничего не значит, а для матушки много, — сказал капитан Гаралан. — Ничего, мама, оставайся, мы придем к тебе в сад. Жди нас там.
— Ну, в путь — к небесам! — вскричала Мира. Она помчалась впереди всех, и мы едва за ней поспевали. В две минуты мы поднялись на бельведер и вышли оттуда на балкон, с которого перед нами открылся чудный вид.
На запад от нас расстилался город с пригородами; над городом возвышался Волькангский холм, увенчанный старинным замком, на котором развевался венгерский флаг. На юге протекал извилистый Дунай, по которому сновали бесчисленные лодки, а вдали синели горы Сербии. К северу раскинулась пушта — с полями, лугами, огородами, дачами и рощицами. Подальше были там и сям разбросаны крестьянские хутора с остроконечными голубятнями.
Я был в восторге от этой великолепной панорамы.
Мадемуазель Мира давала пояснения тому, что я видел.
— Вот это, — говорила она мне, — аристократический квартал, с дворцами и богатыми особняками. Это квартал коммерческий — тут магазины и рынки. Не правда ли, как хорош наш Дунай здесь? Вот остров Свендор — зеленый, весь в цветах. Мой брат непременно должен побывать там с вами.
— Не беспокойся, Мира, — сказал капитан Гаралан, — я не отстану от мсье Видаля до тех пор, пока не покажу ему в Раче все уголки.
— А наши церкви! — продолжала мадемуазель Мира. — Да взгляните же вы на них, мсье Видаль, и на их колокольни! А какой у нас звон бывает, какой благовест! Вот вы услышите в воскресенье. А наша городская ратуша с ее величественным парадным подъездом, высокой крышей, громадными окнами и колокольней, густым басом отбивающей часы!
— Завтра я ей нанесу визит, — сказал я.
На бельведере мы пробыли довольно долго и спустились оттуда в сад, где нас дожидалась мадам Родерих.
Обедал я в этот день за семейным столом и остался у Родерихов на весь вечер. Несколько раз Мира садилась за клавесин и, аккомпанируя себе, пела разные венгерские песни. Пела она превосходно, и голосок у нее был прелестный.
Мы разошлись поздно. Марк проводил меня в гостиницу и спросил:
— Ну что? Я преувеличил или нет? Видел ты когда-нибудь другую такую?
— Другую такую! Да я и эту-то, думаю, не во сне ли уж вижу! — отвечал я.
— Ах, Генрих, до чего я ее люблю!
— Ничего нет удивительного. Будь иначе, я бы тебя и за брата не считал.
Мы улеглись спать. Так прошел для нас этот счастливый, благополучный день.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Со следующего дня я под руководством капитана Гара-лана принялся осматривать Рач. Марк тем временем занялся приготовлениями к свадьбе, которую окончательно назначили на 1 июня. Капитан Гаралан показывал мне свой родной город со всеми подробностями. Таким образом, у меня был самый любезный, образованный и добросовестный проводник, какого только можно было себе представить. Хотя я все время почему-то думал о Вильгельме Шторице, но с капитаном Гараланом я ни разу о нем не заговаривал. Он тоже ни разу при мне о нем не упомянул. Очевидно, этот вопрос считался решенным и похороненным.
Подобно другим городам Венгрии, Рач несколько раз получал разные названия на всевозможных языках — на латинском, немецком, сербском, венгерском.
— Конечно, Рач не может сравниться с Будапештом, — говорил мне капитан Гаралан, — но все-таки в нем сорок тысяч жителей. Промышленность и торговля у нас развиваются быстро. Во всяком случае, это один из самых значительных венгерских городов.
— Город чисто мадьярский, — заметил я.
— Вполне, — подтвердил капитан. — Существует поговорка, что мадьяры создали свое государство, а немцы настроили в нем города. Но относительно Рача это неверно. Купцы здесь по большей части тоже мадьяры. Немцы есть, но их очень немного.
— Ну а славяне? — спросил я.
— Славян в городе больше, чем немцев, но все же гораздо меньше, чем мадьяр, и они не так сплочены.
— А как вообще относятся к немцам в Венгрии?
— Неважно, если говорить правду. Их у нас недолюбливают. Они живут среди нас как между чужими.
Капитан Гаралан был совершенно прав. У венгров даже пословица издавна сложилась: «Где немец, там пес».
Пословица, во всяком случае, знаменательная.
Рач выстроен довольно правильно, за исключением нижней своей части, вдоль речного берега. Зато в верхних кварталах заметна почти геометрическая правильность.
По набережной и по улице Стефана I капитан Гаралан провел меня на Коломанов рынок в такое время, когда в нем больше всего бывает народу.
На этот рынок стекаются во множестве крестьяне из окрестных деревень, и я имел тут случай познакомиться с разнообразными типами мадьярского народа. Все крестьяне и крестьянки были в национальных одеждах. Картина была очень живописная.
Были также и цыгане-молодые и старики, женщины и дети. Их грязные, жалкие лохмотья производили неприятное впечатление, но все-таки много между ними было очень красивых лиц.
С рынка меня мой любезный спутник провел по лабиринту узких улиц и вывел на площадь Куртца, одну из самых больших в городе.
Посреди этой площади стоит красивый фонтан из бронзы и мрамора со статуей Корвина, короля с пятнадцати лет, венгерского героя, боровшегося за независимость родины с австрийцами, чехами и поляками и спасшего христианскую Европу от турецкого варварства.
Площадь очень красивая. С одной ее стороны возвышается губернаторский дом с высокими башенками для флюгеров — настоящий стиль Возрождения. В главное здание ведет большая лестница с железными перилами, а вдоль всего первого этажа идет галерея, уставленная мраморными статуями. По фасаду целый ряд окон с каменным переплетом. Над серединой дома большая башня, купол которой весь унизан слуховыми окнами, и над куполом водружен национальный флаг. По бокам главного здания выступают вперед два крыла, соединенные между собой решеткой, ворота которой открываются на обширный двор, обсаженный по углам большими деревьями.
На площади Куртца мы немного постояли.
— Вот и наш губернаторский дом, — сказал капитан Гаралан. — Недели через три сюда, перед отправлением в церковь, явятся Марк и Мира и будут просить разрешения на брак.
— Разрешения у губернатора? — удивился я. — Неужели оно нужно?
— Нужно. Это местный обычай, освященный веками. Без разрешения высшего административного лица у нас нельзя венчаться. Впрочем, это вовсе не так дурно. Когда брачующиеся представятся губернатору, они после того еще не муж и жена, но уже больше, чем жених и невеста. Если откроется какое-нибудь препятствие, то брак только откладывается, а не отменяется, и до выяснения дела ни одна из сторон уже не может заключить никакого другого обязательства.
Так, объяснив мне этот древний обычай, капитан Гаралан провел меня на улицу Владислава. Эта улица оканчивается у собора св. Михаила Архангела, выстроенного в XII веке в смешанном романо-готическом стиле: фасад с двумя башнями по бокам, высокий стрельчатый свод и другие архитектурные подробности придают зданию весьма внушительный вид, несмотря на отсутствие чистоты стиля.
— Внутренность мы осмотрим потом, — сказал капитан Гаралан.
— Это как вам будет угодно, капитан, — отвечал я. — Вы взялись мной руководить, и я вам во всем подчиняюсь.
— В таком случае поднимемся вверх до замка, потом обойдем бульварами вокруг всего города и попадем домой прямо к завтраку.
Кроме католических церквей в Раче есть несколько греко-православных и лютеранских, но преобладают католические. Венгрия — преданная дочь римского апостольского престола, хотя ее столица и поражает наравне с Краковом чрезвычайным изобилием евреев. Почти все магнатские земли успели уже перейти в их цепкие руки.
Направляясь к замку, мы прошли через одно очень оживленное предместье, где толпились покупатели и продавцы. Когда мы входили в него, там как раз произошло нечто такое, от чего шум и сутолока усилились.
Несколько женщин столпились вокруг упавшего на землю крестьянина, который с трудом поднимался. Крестьянин был очень рассержен.
— Меня кто-то ударил, толкнул, — говорил он, — Я оттого и упал.
— Никто тебя не толкал, — возражала ему одна из женщин. — Никого тут не было. Ты был один. Я видела тебя из лавки.
— Меня толкнули, — стоял на своем крестьянин. — В самую грудь толкнули. Я же ведь почувствовал, черт возьми!
Капитан Гаралан расспросил крестьянина, и вот что тот ему рассказал: он шел себе тихо и мирно, как вдруг почувствовал сильный толчок в грудь, как будто его кулаком ударил какой-то крепкий мужчина. Толчок был такой сильный, что мужичок упал. Кто это сделал — он не знает. Он никого поблизости не видел.
Насколько этот рассказ был правдив? Крестьянин получил толчок. Но того, кто бы мог его толкнуть, видно не было. Даже и ветра не было, так что и ветром не могло сшибить его с ног. Он упал — это факт. Но объяснений этого факта не было.
Вот почему и столпился народ на месте падения.
Что-нибудь одно: или с мужичком случилась галлюцинация, или просто он выпил лишнее. Человек пьяный падает сам по себе, в силу закона падения тела.
Так думали все, хотя мужичок божился и клялся, что и капли вина в рот не брал. Ему никто не верил. Подошел городовой и довольно грубо предложил ему проходить дальше и не делать беспорядка.
Мы пошли в восточную часть города по такому лабиринту улиц и переулков, в котором человек, незнакомый с городом, непременно бы запутался. И вот мы остановились перед замком, крепко усевшимся на Волькангском холме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19