— Ах да! За получением разрешения. Я помню.
— Вы ведь один из свидетелей со стороны вашего брата.
— А вот об этом я было и забыл. Хороню, что вы мне напомнили.
— Вы, я заметила, часто бываете очень рассеянны.
— Каюсь, да. Но завтра не буду рассеян, даю слово. За меня рассеянным будет Марк.
— Нет, я ему не дам забываться. Буду за ним следить. Итак, завтра ровно в четыре часа. Не забудьте.
— Разве в четыре часа, мадемуазель Мира? Я ведь думал, что в половине шестого. Хорошо. Будьте покойны. Явлюсь без десяти четыре, не опоздаю.
— До свидания, брат моего Марка!
— До свидания, мадемуазель Мира!
На другой день Марку нужно было сходить по делам в несколько мест. Я отпустил его одного, потому что он мне казался вполне успокоившимся, а сам отправился на всякий случай еще раз к начальнику полиции.
Штепарк меня принял, не заставив ждать ни одной минуты. Я осведомился, не узнал ли он чего-нибудь нового.
— Ничего решительно, мсье Видаль, — отвечал он. — Вы можете быть совершенно спокойны: этого человека в Раче нет.
— Он все еще в Шпремберге? — спросил я.
— Я знаю только, что четыре дня тому назад он там был.
— Это официально?
— Официально — от местной полиции.
— Это меня успокаивает.
— А мне так это очень досадно. По-видимому, этот господин не желает переезжать через границу.
— Тем лучше.
— Для вас, может быть, но не для меня, потому что мне хотелось бы арестовать этого колдуна и хорошенько допросить. Ну, да это еще успеется… после.
— После свадьбы — сколько угодно, господин Штепарк, но теперь я бы не желал, чтобы он был здесь.
Я ушел, сказав «спасибо» Штепарку.
В четыре часа мы собрались в гостиной дома Родерихов. На бульваре Текели нас дожидались две парадные кареты: одна для Миры, ее отца, матери и старинного друга их семьи-судьи Неймана, а другая для Марка, капитана Гаралана, его товарища, поручика Армгарда, и меня. Нейман и Гаралан были свидетелями со стороны невесты, а я и Армгард — со стороны жениха.
Как мне объяснил капитан Гаралан, в этот день предстояла не свадьба, а нечто вроде предварительной церемонии. К церковному венчанию можно было приступить лишь по получении разрешения губернатора.
Если бы после этого обряда церковное венчание почему-либо не могло состояться, все-таки жених и невеста считались бы чем-то вроде полусупругов и ни тот, ни другая не имели бы уже права вступить в новый брак.
Таков старинный обычай, сохранившийся в Раче до сего времени. Нечто подобное было когда-то во Франции в средние века.
На бульваре собралась толпа любопытных, в особенности молодых девушек, которые всегда интересуются чужими свадьбами в ожидании своей. Завтра к венчанию толпа соберется, конечно, еще больше. Много народу хлынет в собор, где будет происходить торжество.
Кареты въехали во двор губернаторского дома и остановились у крыльца.
Мира вышла под руку с отцом, мадам Родерих — с судьей Нейманом. Потом вышли Марк, капитан Гаралан, поручик Армгард и я. Нас провели в парадный зал, посредине которого стоял большой стол с двумя корзинами цветов.
Жениха и невесту посадили на два кресла рядом; подле этих кресел на двух других уселись, на правах родителей, господин и госпожа Родерих. Мы, четыре свидетеля, заняли второй ряд кресел. Церемонийместер объявил, что идет его превосходительство. Все присутствующие встали.
Губернатор сел на возвышении и спросил родителей невесты, согласны ли они отдать свою дочь замуж за Марка Видаля. Затем он задал обычный вопрос жениху и невесте:
— Марк Видаль, берете ли вы Миру Родерих себе в супруги?
— Беру, — отвечал по уставу Марк.
— Мира Родерих, берете ли вы Марка Видаля себе супругом?
— Беру, — отвечала Мира.
— В силу полномочий, предоставленных мне ее величеством императрицей-королевой, и на основании древнего обычая я, губернатор города и провинции Рача, объявляю дозволенным брак между Марком Видалем и Мирой Родерих. Предписываю совершить церковное венчание этого брака завтра в кафедральном соборе города Рача с соблюдением всех установленных обрядов и форм.
Все совершилось и окончилось очень просто. Никакого бесчинства и никакого чуда совершено не было. Акт составили и подписали, и никто его не разорвал на этот раз.
Очевидно, или Вильгельм Шториц находился действительно в Шпремберге, к вящему утешению своих земляков, или, если он был в Раче, его «сверхъестественное могущество» улетучилось.
Теперь хочет или не хочет этого таинственный колдун, Мира Родерих не может уже быть ничьей женой, кроме Марка Видаля.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Наступило 1 июня. Мы так ждали этого числа, что уже беспокоились, что оно никогда не наступит.
Через несколько часов должно состояться венчание Марка и Миры в кафедральном соборе.
После церемонии в доме губернатора все опасения должны были рассеяться.
Я встал в этот день пораньше. Но Марк поднялся еще раньше меня. Я еще не успел одеться, как он уже вошел ко мне в номер.
Он был одет в парадный костюм жениха и весь сиял счастьем. Мы дружески обнялись и нежно поцеловались.
— Мира велела мне тебе напомнить… — сказал он.
— …что свадьба сегодня, — договорил я со смехом. — Знаю. Если я не опоздал к губернатору, то не опоздаю и в собор. Вчера я поставил свои часы по часам на колокольне. Ты вот лучше сам не опоздай как-нибудь, Марк. Это будет гораздо хуже, чем если опоздаю я. Ты тут лицо более необходимое, без тебя и начать нельзя.
Он ушел, а я поторопился закончить свой туалет, хотя было еще только девять часов утра.
Собрались мы опять в доме Родерихов. Отсюда должен был выехать свадебный кортеж. Чтобы доказать свою великую аккуратность, я явился нарочно несколько раньше и получил в награду милую улыбку своей невестки.
Один за другим являлись те, кто играл роль во вчерашней церемонии и должен был фигурировать в сегодняшней. На всех были парадные костюмы. Оба офицера были в красивой граничарской форме, со знаками отличия на груди. Мира, в белом платье с длинным шлейфом, с цветками флердоранжа на груди, с красным венком на голове, была чрезвычайно мила и эффектна. Венок был тот самый, который возвратил ей мой брат. Она не пожелала, чтобы его заменили другим.
Она вошла в гостиную с матерью и, увидев меня, особенно дружески протянула мне руку. Глаза ее сияли радостью. Она воскликнула:
— Братец, братец! Если бы вы знали, как я счастлива!
Итак, дурные дни прошли, все испытания кончились. От них не оставалось никаких следов. Даже капитан Гаралан, казалось, все забыл. Он сказал, пожимая мне руку:
— Не будем об этом думать!
Программа дня была установлена следующая: в десять часов отбытие в собор, где к тому времени соберутся во главе с губернатором все значительные лица города. После венчания — принесение поздравлений. И тут же в церкви запись брака в метрической книге. Потом завтрак у Родерихов на пятьдесят персон, а вечером бал на двести человек гостей.
В парадных каретах мы разместились точно так же, как это было накануне, когда ехали к губернатору. Из церкви Марк и Мира должны были уехать в карете одни, а для оставшихся без мест предполагалось подать к собору другую карету.
Без четверти десять кареты отбыли из дома Родерихов и направились к собору. Погода была великолепная. По улицам шло много публики, спешившей в собор. С соборной колокольни навстречу нам несся веселый звон. Было без пяти минут десять, когда обе кареты остановились у главной паперти.
Из первой кареты вышел доктор Родерих и высадил Миру. Судья Нейман предложил руку госпоже Родерих. Мы из своей кареты выпрыгнули сами и пошли вслед за Марком между двумя рядами публики.
Внутри храма заиграл большой орган, и под его величественные аккорды наш кортеж вступил в собор.
Марк и Мира направились к двум креслам, стоявшим против алтаря. Позади этих кресел стояли стулья для родителей и свидетелей. Все места в церкви были уже заняты: были губернатор, судья, городской голова и синдики, все высшие чиновники администрации, крупное купечество, офицеры местного гарнизона. Дамы ослепляли роскошью своих туалетов.
За решеткой толпились любопытные из простой публики.
Венчание и перед тем обедню должен был совершить старший каноник собора, или протопресвитер с причетниками и певчими. Старший каноник встал перед алтарем и прочитал молитву. Запел хор певчих.
Мира стояла на коленях на подушке и горячо молилась. Стоя рядом с ней, Марк не сводил с нее глаз.
Литургию совершали в этот раз с особенной торжественностью. Звуки органа гулко разносились под высокими сводами. Обыкновенно в старинных соборах бывает днем довольно темно, потому что сквозь разрисованные фигурами святых стекла в храм проникает лишь очень скудный свет. Но в этот раз великолепное солнце светлыми волнами обильно врывалось в окна и ярко освещало середину церкви.
Когда зазвонил колокольчик, все присутствующие встали, и среди глубокой тишины каноник прочитал нараспев Евангелие от Матфея.
Протопресвитер, седовласый старец, слабым старческим голосом сказал жениху и невесте приличное случаю поучение и вновь обратился к алтарю, заканчивая церемонию. Отмечаю я все эти подробности потому, что они особенно врезались тогда в мою память. Под звуки органа великолепный тенор пропел молитву о пресуществлении даров. После этого Марк и Мира встали со своих кресел и приблизились к ступеням алтаря. Старик каноник подошел и остановился прямо перед ними.
— Марк Видаль, — сказал он, — согласен ли ты взять в супружество Миру Родерих?
— Да, — отвечал мой брат.
— Мира Родерих, согласна ли ты вступить в супружество с Марком Видалем?
— Да, — пролепетала Мира.
Собираясь произнести священные слова, связывающие навек мужа с женой, каноник принял от Марка обручальные кольца и благословил их. Одно из них он надел на палец новобрачной…
Вдруг раздался крик.
То, что произошло дальше, повергло всех в ужас. Причетники отшатнулись назад, как будто отброшенные невидимой силой. Испуганный каноник упал на колени: губы его дрожали, глаза закатывались.
Вслед за тем упали на пол мой брат и Мира. Обручальные кольца полетели через всю церковь, и одно из них попало мне в лицо.
Потом я услышал, и со мной то же самое услышали сотни человек:
— Горе новобрачным!.. Горе им!..
Голос этот мы все уже знали.
Это был голос Вильгельма Шторица.
Толпа, как один человек, дружно ахнула от испуга. А Мира, привстав, пронзительно закричала и без чувств упала на руки застывшего от ужаса Марка.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Оба явления — и то, которое мы видели в доме Родерихов, и то, которое произошло в соборе, — были однородны и имели одну и ту же цель. Устроил их, несомненно, один и тот же человек — Вильгельм Шториц. Объяснить все ловким фокусом было невозможно. Скандал в соборе и похищение венка с бала — не фокусы. Очевидно, этот немец унаследовал от своего ученого-отца какой-нибудь секрет, благодаря которому мог делать себя невидимым для других. Разве не может быть такого светового или оптического явления?
Но нет. Это все одни догадки, пустые предположения. Вот как я увлекся! Не надо никому говорить, а то еще на смех поднимут.
Мы отвезли Миру, все еще находившуюся в обмороке, домой, отнесли в ее комнату, уложили в постель. Несмотря на все наши хлопоты, она не приходила в чувство. Но она была жива, дышала, сердце ее билось. Я удивлялся, как еще она перенесла такое страшное потрясение и осталась жива.
Многие из врачей — товарищей доктора Родериха съехались к нему в дом и окружили больную. Мира лежала бледная, с закрытыми глазами, точно восковая фигура. Грудь вздымалась неровным дыханием — слабым-слабым, так что можно было каждую минуту опасаться, что вот-вот прекратится и оно.
Марк простирал к ней руки, плакал, молил, звал ее:
— Мира!.. Милая Мира!
Госпожа Родерих повторяла, рыдая:
— Мира!.. Дитя мое! Я здесь… я твоя мама…
Мира продолжала лежать с закрытыми глазами и, должно быть, ничего не слышала.
Доктора прибегали к самым сильным средствам. Больная начала как будто приходить в чувство. Губы ее что-то шептали, пальцы той руки, которую Марк держал в своей, слабо зашевелились. Приоткрылись глаза. Мира взглянула из-под полуопущенных век и что-то пролепетала. Слова были непонятные, а взгляд совершенно бессмысленный.
Марк понял. Он отскочил назад с громким криком:
— Она помешалась!..
Я бросился к нему и держал его с помощью капитана Гаралана. Мы боялись, как бы с ним не случилось того же, что с Мирой.
Пришлось увести его в другую комнату и сдать с рук на руки врачам.
Чем же все это кончится? Какова будет развязка драмы?
Острое помешательство Миры не перейдет ли в хроническое? Или оно уступит искусству врачей и заботливому уходу близких?
Оставшись со мной наедине, капитан Гаралан сказал:
— С этим надобно покончить.
Что он хотел сказать? Что Вильгельм Шториц снова находится в Раче и устроил эту историю? Но как же его взять, если он неуловим?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19