«вейсманист-морганист», «антипавловец»? Скажут — и завтра уже у тебя лаборантку забрали, принесли распоряжение начальства отдать ценный прибор. Директор с каменным лицом. «Развитие перспективных направлений советской науки требует перестройки».
На следующем заседании, смотришь, ученый кается в грехах. Красный, губы дрожат. Видно, что сам себе отвратителен. Куда денешься? Работать хочется, да и пить-есть надо. Жена, дети.
Противнее всего, что сами же ученые устраивали эти погромы. Начальники «вверху» с их же голоса повторяли. И ведь крупные имена были среди этих проводников «партийности» в физиологии. За культом в политике неизбежно следует культ в науке. А за ним — застой, регресс.
Все это позади. Да ты сам и не страдал от этого. В младших сотрудниках ходил, терять было нечего. Но, между прочим, на собраниях не протестовал. Ограничивался своей компанией. «Прошу заметить, господа присяжные заседатели».
Снова вопрос «о количестве благородства», героях. Без кибернетического подхода уже нельзя обойтись даже в вопросах этики.
Уже два часа. Что-то они не идут? Опыт уже в той стадии, что можно обойтись без них. Программа. Но, впрочем, мало ли что может случиться. Сердце остановится, например.
Остановится. Неприятные ассоциации. Гнать!
Стук в дверь.
— Входите.
Вот, явились — все трое. Веселые, оживленные, молодые. Сразу стало тесно и светло в комнате. Вадим что-то доказывает. По лицам вижу, что спорили. Наверное, в столовой были. Там всегда дискуссии.
— Как опыт? Как ведет себя сердце?
— Во! Как зверь. Давление в аорте меняли от сорока миллиметров до двухсот, а производительность ровная, как ниточка.
Это Вадим. Дальше Игорь:
— Записали вагон цифр.
Юра:
— Думаю, что придется внести некоторые коррективы в мою модель. Будем сидеть до позднего вечера, чтобы пронаблюдать разные степени патологии.
— Хорошо. Юра, позовите Семена Ивановича.
Нужно собраться с мыслями. Делаю вид, что просматриваю рукопись. Она передо мной. «Заметки об анабиозе». Слышу, Вадим шепчет: «Что за тайна? Женится шеф, что ли?» Да, женюсь. На НЕЙ.
Так прошла жизнь. Давно ли я был таким же, как они? Только, может быть, не столь веселым. Всегда было самолюбие и комплекс неполноценности: беднее всех одет, некрасив, танцевать не умею и ухаживать. «Книжный червь» называла мама.
Завидую. Молодые, способные. На правильном пути — физиология в соединении с техникой и математикой сулит блестящую науку. И карьеру тоже. Степени, звания, зависть, восхищенные взгляды девушек. Конгрессы в Париже, Токио, Рио-де-Жанейро.
Жизнь, полная до краев.
Пришли. Набираю воздуха. Нужно начинать.
— Садитесь, товарищи.
Пауза. Любопытство во взглядах.
— Я должен вам сообщить новость… (Тоже мне, нашел слово — «новость»). В общем, у меня обнаружен лейкоз. Очень много лейкоцитов. Увеличена селезенка.
Комок в горле. Опустить глаза. Только не плакаться! Почему-то стыдно перед ними, что меня нужно жалеть.
Поглядел. Испуг на лицах. У всех. Потом потупили глаза. Разлилась жалость.
Сдержаться. Надеть маску неприступности. Прогнать слезы. Скрыться за казенными словами.
— Я собрал вас не для того, чтобы принимать соболезнования или сложить обязанности. В моем распоряжении примерно год или немного больше. Я намерен использовать этот срок с наибольшим эффектом.
Вполне овладел собой. Даже представляю свое лицо: жесткое, с желваками. (А может быть, оно совсем не такое: мальчик силится сдержать слезы.)
— Это значит, что я хочу видеть макет нашей машины и убедиться, что она будет работать.
Мне хочется сказать — «помогать врачам лечить людей». Но я боюсь красивых фраз. Они их не любят. Нужно сразу перевести беседу в деловое русло.
— Я продумал план усиления работ, и мы должны его сейчас обсудить.
Смотрю. Вторая реакция: Семен думает, что будет заведовать отделом. Игорь беспокоится о диссертации. Юра растерянно смотрит на лица товарищей. Он, наверное, мало знает о лейкозах. Вадим сидит совершенно убитый и, видимо, не слушает.
Перед ними вся жизнь, и, конечно, обсуждение планов кажется им сейчас неуместным. Но я буду продолжать.
— Первое: получение характеристик органов. Конечно, мы не сможем провести необходимого объема экспериментальной работы. Поэтому я предлагаю шире использовать опыт клиники.
(Не останавливаться. Говорить и говорить. Похоронить за словами горечь и жалость. Даже если они меня не слушают.)
— Второе: ускорить работы по получению математического выражения характеристик органов. Не нужно увлекаться чрезмерно сложными зависимостями — все равно нам придется упрощать, так как много факторов останутся неучтенными. Нужно получить дифференциальные и алгебраические уравнения, выражающие зависимость работы органа от силы раздражителей при упрощенных условиях. Директор обещает ставки для математиков, но роль физиологов и врачей будет не меньше. Они должны заранее нарисовать примерные кривые зависимостей.
(Для этого у биолога должна быть отличная голова. Кто из них? Наверное, только Вадим. И все равно мало знает. Нужно привлекать со стороны.)
— Третье: проигрывать на ЭВМ взаимодействие отдельных органов, для которых уже заданы характеристики. Например, гидродинамику сосудистой системы или водный баланс. Эти работы необходимы, прежде чем создавать электронные модели систем.
Зачем я все это говорю? Они смотрят на меня отсутствующими глазами, и я чувствую, как тает моя вера в успех.
Болит под ребрами. Сохнет во рту. Пойти и лечь. Взять больничный лист: «Красные… помидоры… кушайте… без меня».
Ладно. (Это я себе.)
— Четвертое: проектировать и собирать блоки органов. Нужно шире использовать элементы уже существующих аналоговых машин, поскольку характеристики многих органов будут упрощенные.
Это пока все… Что делать потом, я расскажу в другой раз. Позднее. Прошу вас подумать и высказаться.
Все молчат. Что скажешь? Поставь себя на их место. Пауза затягивается. Семен вздохнул, оглядел других и решительно начал:
— Иван Николаевич, но, может быть, прежде всего нужно подумать о лечении…
Ишь ты, ему не терпится занять мое место. Но почему ты так судишь? Есть факты? Нет. Поэтому — спокойно.
— Я буду лечиться, конечно. Но не отрываясь от дела. И давайте не будем обсуждать этот вопрос.
Вадим вскакивает.
— Позвольте, как это не будем? Вы что для нас — чужой человек? Или мы куклы, автоматы — включили программу — и действуй? В конце концов не думайте, что ваши решения всегда самые лучшие. Отлично знаем вашу щепетильность и будем действовать сами.
Как он кричит… Всегда такой невоздержанный, грубый. Но сегодня мне это приятно. Приятно, когда любят и заботятся. Я не избалован этим с детства. Как, в самом деле, мало было человеческого тепла в моей жизни! Опять-таки жалко себя… Снова комок в горле.
— Зачем вы вынуждаете меня говорить? Неужели вы не чувствуете, что мне трудно? Что мне жалко себя? И я не хочу умирать. Не хочу… Только нашел настоящее дело…
Но что же мне прикажете делать? Я врач и даже… ученый. Всегда стесняюсь этого слова. Я знал о лейкозах, вчера еще прочитал. В моем случае — дело безнадежное. Не могу же я просто лечь и ждать смерти, принимая таблетки, процедуры? Вы понимаете, как это ужасно?
Наконец еще: я должен оплатить долги. Последнее время меня это гложет… Всю жизнь только брал и ничего не вернул. Люди от моей науки пока не получили ничего. Сейчас появилась возможность что-то сделать. И я должен это успеть. Вы, молодые, не думаете об этих вопросах или живете надеждами на будущее. Что-де успеете еще отдать. Но жизнь проходит быстро. Долг — это не просто фраза. Это так и есть.
Снова молчание. Чувствуют безвыходность положения. Многие из них, наверное, впервые столкнулись с таким положением. Никто не работал врачом. Нужно закончить разговор. Мне как-то неловко перед ними, будто я виноват. И потом эти фразы о долге, наверное, звучат фальшиво.
— Я все понимаю. Лаборатория под угрозой. У вас могут опуститься руки. Задачи большие, дел впереди много, а на меня надежды нет. Может быть, даже думаете, что планы я составляю от отчаяния, а потом, как припечет, уйду. Так вот; лабораторию не выпущу до смерти. Кто сомневается, пусть уходит сейчас. Но кто останется, должны дать слово работать год во всю силу. Для дела и… для меня.
Намекнуть бы, что я их всех в люди вывел. Нет, не буду. Понимают хорошо, нет — слова не помогут. Конечно, сейчас никто из них не поднимется и не уйдет. Нужно наблюдать потом.
— Давайте обсуждать план.
Это сказал Юра, совсем спокойно и буднично. Хорошо, давайте. А может быть, лучше бы еще поговорить о чувствах? Хочется, чтобы погладили по головке… Нет. Юра продолжает:
— Без серьезной помощи извне мы не сможем создать машину. Никто из вас не представляет, как сложна эта установка: все равно что сотни радиоприемников. Институт кибернетики мог бы, но у них тоже мало сил. Нужно привлекать другие институты и учреждения, просить директоров. Но этого мало. Нужно найти энтузиастов. Я знаю, что такие есть. Мы их найдем. Но вам, Иван Николаевич, придется с ними поговорить. И, конечно, с директорами.
Да, «не хлебом единым».
— Будет сделано. Срок?
— Три дня на разведку. Но это не все, нужно знать, что моделировать. Ведь, Кроме сердца, почки и немного нервной регуляции, у нас нет характеристик. И даже схемы взаимоотношений органов еще полностью не утрясены. Когда я пришел сюда три года назад, мне казалось все очень просто. А теперь, наоборот, сложно. Нет надежды, что за… да, за год мы получим полные характеристики. Остается одно: придумывать. Эвристическое моделирование. Нужно смелее выдвигать гипотезы и моделировать их.
Хорошо он говорит и верно. Я должен сам засесть за это дело. Никаких статей, докладов и лекций в этот год: все время на думание.
— Что скажут другие?
— С нервной и эндокринной системой очень трудно. Нет методов изучения. Нервные импульсы нельзя поймать, они идут по очень многим проводникам, которые недоступны, а гормоны в крови, для их определения нужна очень сложная химия.
— Вадим, вы должны исходить из допущения, что к началу острого заболевания регулирующие системы были здоровы. Тогда, я думаю, их реакции будут более или менее стереотипны. Так говорит Селье. Значит, нужно ухватить несколько узловых пунктов, и по ним можно представить всю систему. Вы должны попытаться нарисовать эту схему, ну…
— Да.
— Семен Иванович, как у вас? И что вы скажете вообще?
— Моя задача очень скромная: характеристики почек. Я думаю, что они скоро будут готовы — через месяц или два.
— И это все?
— А что я могу еще? Вы знаете, что математику я не знаю и фантазировать не умею.
— Но вы могли бы взять на себя хотя бы печень. Нам без нее просто невозможно: участвует во всех болезнях.
— Я попытаюсь. Поищу в литературе методики исследования, но боюсь, что найду немного. Кажется, все очень сложно.
Не может он или не хочет? Не может. Привык всю жизнь заниматься узкими вопросами: влияние «а» на «б». Ребята смотрят на него с недоверием и неприязнью. Видимо, с ним будет конфликт. Пока оставим в покое. Игорь тоже молчит. Этот-то может работать, я знаю. Но — вот:
— Иван Николаевич, разрешите мне сказать.
— Прошу.
— Я не буду говорить о сердце: здесь все благополучно. Мы с Юрой и Толей скоро напишем характеристику формулой, она свяжет минутный объем с давлениями в венах, артериях, с насыщением крови кислородом. Однако только при умеренной патологии. Неясно значение регулирующих систем гормональных и нервных воздействий. Электронная модель, которую сделал по характеристикам Юра, достаточно хороша.
— Игорь, это я все знаю.
— Да, простите. Я волнуюсь. Я хотел сказать вот что: нам нужен хороший доктор. То есть опытный врач, хорошо знающий острые патологические процессы, для которых мы создаем свою машину. Это мог бы быть Алексей Юрьевич, анестезиолог. Вы его хорошо знаете, приходит на опыты. Но нужно поговорить с его шефом.
— Запишем: поговорить с Петром Степановичем. (Я скажу ему все. Хотя его не напугаешь смертями, но он заинтересован в машине. Прогрессивный врач. Сухой только, не поймешь, чем он живет.)
— Извините, я еще хочу предложить: переключите меня на клиническую физиологию. Временно. Там можно получить много данных для характеристик больного сердца.
— Тоже хорошо.
Все успокоились и обсуждают по-деловому. Без красивых фраз. Будут ли выполнять свои обещания? До сих пор приходилось активизировать их, иначе лабораторию будто илом заносит. Теперь для этого не будет сил. Все может пойти прахом. Нужно заинтересовать.
— Послушайте, а вы понимаете, что результаты всей нашей работы пойдут уже вам, а не мне? Что вы на себя будете работать? Что вообще это «золотая жила»?
Реакция. Снова Вадим:
— Мы все понимаем, только напрасно вы это говорите. Мы не продаемся за чины и степени, хотя и не отказываемся от них.
Неловкое молчание. Юра покраснел. Игорь смотрит в окно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
На следующем заседании, смотришь, ученый кается в грехах. Красный, губы дрожат. Видно, что сам себе отвратителен. Куда денешься? Работать хочется, да и пить-есть надо. Жена, дети.
Противнее всего, что сами же ученые устраивали эти погромы. Начальники «вверху» с их же голоса повторяли. И ведь крупные имена были среди этих проводников «партийности» в физиологии. За культом в политике неизбежно следует культ в науке. А за ним — застой, регресс.
Все это позади. Да ты сам и не страдал от этого. В младших сотрудниках ходил, терять было нечего. Но, между прочим, на собраниях не протестовал. Ограничивался своей компанией. «Прошу заметить, господа присяжные заседатели».
Снова вопрос «о количестве благородства», героях. Без кибернетического подхода уже нельзя обойтись даже в вопросах этики.
Уже два часа. Что-то они не идут? Опыт уже в той стадии, что можно обойтись без них. Программа. Но, впрочем, мало ли что может случиться. Сердце остановится, например.
Остановится. Неприятные ассоциации. Гнать!
Стук в дверь.
— Входите.
Вот, явились — все трое. Веселые, оживленные, молодые. Сразу стало тесно и светло в комнате. Вадим что-то доказывает. По лицам вижу, что спорили. Наверное, в столовой были. Там всегда дискуссии.
— Как опыт? Как ведет себя сердце?
— Во! Как зверь. Давление в аорте меняли от сорока миллиметров до двухсот, а производительность ровная, как ниточка.
Это Вадим. Дальше Игорь:
— Записали вагон цифр.
Юра:
— Думаю, что придется внести некоторые коррективы в мою модель. Будем сидеть до позднего вечера, чтобы пронаблюдать разные степени патологии.
— Хорошо. Юра, позовите Семена Ивановича.
Нужно собраться с мыслями. Делаю вид, что просматриваю рукопись. Она передо мной. «Заметки об анабиозе». Слышу, Вадим шепчет: «Что за тайна? Женится шеф, что ли?» Да, женюсь. На НЕЙ.
Так прошла жизнь. Давно ли я был таким же, как они? Только, может быть, не столь веселым. Всегда было самолюбие и комплекс неполноценности: беднее всех одет, некрасив, танцевать не умею и ухаживать. «Книжный червь» называла мама.
Завидую. Молодые, способные. На правильном пути — физиология в соединении с техникой и математикой сулит блестящую науку. И карьеру тоже. Степени, звания, зависть, восхищенные взгляды девушек. Конгрессы в Париже, Токио, Рио-де-Жанейро.
Жизнь, полная до краев.
Пришли. Набираю воздуха. Нужно начинать.
— Садитесь, товарищи.
Пауза. Любопытство во взглядах.
— Я должен вам сообщить новость… (Тоже мне, нашел слово — «новость»). В общем, у меня обнаружен лейкоз. Очень много лейкоцитов. Увеличена селезенка.
Комок в горле. Опустить глаза. Только не плакаться! Почему-то стыдно перед ними, что меня нужно жалеть.
Поглядел. Испуг на лицах. У всех. Потом потупили глаза. Разлилась жалость.
Сдержаться. Надеть маску неприступности. Прогнать слезы. Скрыться за казенными словами.
— Я собрал вас не для того, чтобы принимать соболезнования или сложить обязанности. В моем распоряжении примерно год или немного больше. Я намерен использовать этот срок с наибольшим эффектом.
Вполне овладел собой. Даже представляю свое лицо: жесткое, с желваками. (А может быть, оно совсем не такое: мальчик силится сдержать слезы.)
— Это значит, что я хочу видеть макет нашей машины и убедиться, что она будет работать.
Мне хочется сказать — «помогать врачам лечить людей». Но я боюсь красивых фраз. Они их не любят. Нужно сразу перевести беседу в деловое русло.
— Я продумал план усиления работ, и мы должны его сейчас обсудить.
Смотрю. Вторая реакция: Семен думает, что будет заведовать отделом. Игорь беспокоится о диссертации. Юра растерянно смотрит на лица товарищей. Он, наверное, мало знает о лейкозах. Вадим сидит совершенно убитый и, видимо, не слушает.
Перед ними вся жизнь, и, конечно, обсуждение планов кажется им сейчас неуместным. Но я буду продолжать.
— Первое: получение характеристик органов. Конечно, мы не сможем провести необходимого объема экспериментальной работы. Поэтому я предлагаю шире использовать опыт клиники.
(Не останавливаться. Говорить и говорить. Похоронить за словами горечь и жалость. Даже если они меня не слушают.)
— Второе: ускорить работы по получению математического выражения характеристик органов. Не нужно увлекаться чрезмерно сложными зависимостями — все равно нам придется упрощать, так как много факторов останутся неучтенными. Нужно получить дифференциальные и алгебраические уравнения, выражающие зависимость работы органа от силы раздражителей при упрощенных условиях. Директор обещает ставки для математиков, но роль физиологов и врачей будет не меньше. Они должны заранее нарисовать примерные кривые зависимостей.
(Для этого у биолога должна быть отличная голова. Кто из них? Наверное, только Вадим. И все равно мало знает. Нужно привлекать со стороны.)
— Третье: проигрывать на ЭВМ взаимодействие отдельных органов, для которых уже заданы характеристики. Например, гидродинамику сосудистой системы или водный баланс. Эти работы необходимы, прежде чем создавать электронные модели систем.
Зачем я все это говорю? Они смотрят на меня отсутствующими глазами, и я чувствую, как тает моя вера в успех.
Болит под ребрами. Сохнет во рту. Пойти и лечь. Взять больничный лист: «Красные… помидоры… кушайте… без меня».
Ладно. (Это я себе.)
— Четвертое: проектировать и собирать блоки органов. Нужно шире использовать элементы уже существующих аналоговых машин, поскольку характеристики многих органов будут упрощенные.
Это пока все… Что делать потом, я расскажу в другой раз. Позднее. Прошу вас подумать и высказаться.
Все молчат. Что скажешь? Поставь себя на их место. Пауза затягивается. Семен вздохнул, оглядел других и решительно начал:
— Иван Николаевич, но, может быть, прежде всего нужно подумать о лечении…
Ишь ты, ему не терпится занять мое место. Но почему ты так судишь? Есть факты? Нет. Поэтому — спокойно.
— Я буду лечиться, конечно. Но не отрываясь от дела. И давайте не будем обсуждать этот вопрос.
Вадим вскакивает.
— Позвольте, как это не будем? Вы что для нас — чужой человек? Или мы куклы, автоматы — включили программу — и действуй? В конце концов не думайте, что ваши решения всегда самые лучшие. Отлично знаем вашу щепетильность и будем действовать сами.
Как он кричит… Всегда такой невоздержанный, грубый. Но сегодня мне это приятно. Приятно, когда любят и заботятся. Я не избалован этим с детства. Как, в самом деле, мало было человеческого тепла в моей жизни! Опять-таки жалко себя… Снова комок в горле.
— Зачем вы вынуждаете меня говорить? Неужели вы не чувствуете, что мне трудно? Что мне жалко себя? И я не хочу умирать. Не хочу… Только нашел настоящее дело…
Но что же мне прикажете делать? Я врач и даже… ученый. Всегда стесняюсь этого слова. Я знал о лейкозах, вчера еще прочитал. В моем случае — дело безнадежное. Не могу же я просто лечь и ждать смерти, принимая таблетки, процедуры? Вы понимаете, как это ужасно?
Наконец еще: я должен оплатить долги. Последнее время меня это гложет… Всю жизнь только брал и ничего не вернул. Люди от моей науки пока не получили ничего. Сейчас появилась возможность что-то сделать. И я должен это успеть. Вы, молодые, не думаете об этих вопросах или живете надеждами на будущее. Что-де успеете еще отдать. Но жизнь проходит быстро. Долг — это не просто фраза. Это так и есть.
Снова молчание. Чувствуют безвыходность положения. Многие из них, наверное, впервые столкнулись с таким положением. Никто не работал врачом. Нужно закончить разговор. Мне как-то неловко перед ними, будто я виноват. И потом эти фразы о долге, наверное, звучат фальшиво.
— Я все понимаю. Лаборатория под угрозой. У вас могут опуститься руки. Задачи большие, дел впереди много, а на меня надежды нет. Может быть, даже думаете, что планы я составляю от отчаяния, а потом, как припечет, уйду. Так вот; лабораторию не выпущу до смерти. Кто сомневается, пусть уходит сейчас. Но кто останется, должны дать слово работать год во всю силу. Для дела и… для меня.
Намекнуть бы, что я их всех в люди вывел. Нет, не буду. Понимают хорошо, нет — слова не помогут. Конечно, сейчас никто из них не поднимется и не уйдет. Нужно наблюдать потом.
— Давайте обсуждать план.
Это сказал Юра, совсем спокойно и буднично. Хорошо, давайте. А может быть, лучше бы еще поговорить о чувствах? Хочется, чтобы погладили по головке… Нет. Юра продолжает:
— Без серьезной помощи извне мы не сможем создать машину. Никто из вас не представляет, как сложна эта установка: все равно что сотни радиоприемников. Институт кибернетики мог бы, но у них тоже мало сил. Нужно привлекать другие институты и учреждения, просить директоров. Но этого мало. Нужно найти энтузиастов. Я знаю, что такие есть. Мы их найдем. Но вам, Иван Николаевич, придется с ними поговорить. И, конечно, с директорами.
Да, «не хлебом единым».
— Будет сделано. Срок?
— Три дня на разведку. Но это не все, нужно знать, что моделировать. Ведь, Кроме сердца, почки и немного нервной регуляции, у нас нет характеристик. И даже схемы взаимоотношений органов еще полностью не утрясены. Когда я пришел сюда три года назад, мне казалось все очень просто. А теперь, наоборот, сложно. Нет надежды, что за… да, за год мы получим полные характеристики. Остается одно: придумывать. Эвристическое моделирование. Нужно смелее выдвигать гипотезы и моделировать их.
Хорошо он говорит и верно. Я должен сам засесть за это дело. Никаких статей, докладов и лекций в этот год: все время на думание.
— Что скажут другие?
— С нервной и эндокринной системой очень трудно. Нет методов изучения. Нервные импульсы нельзя поймать, они идут по очень многим проводникам, которые недоступны, а гормоны в крови, для их определения нужна очень сложная химия.
— Вадим, вы должны исходить из допущения, что к началу острого заболевания регулирующие системы были здоровы. Тогда, я думаю, их реакции будут более или менее стереотипны. Так говорит Селье. Значит, нужно ухватить несколько узловых пунктов, и по ним можно представить всю систему. Вы должны попытаться нарисовать эту схему, ну…
— Да.
— Семен Иванович, как у вас? И что вы скажете вообще?
— Моя задача очень скромная: характеристики почек. Я думаю, что они скоро будут готовы — через месяц или два.
— И это все?
— А что я могу еще? Вы знаете, что математику я не знаю и фантазировать не умею.
— Но вы могли бы взять на себя хотя бы печень. Нам без нее просто невозможно: участвует во всех болезнях.
— Я попытаюсь. Поищу в литературе методики исследования, но боюсь, что найду немного. Кажется, все очень сложно.
Не может он или не хочет? Не может. Привык всю жизнь заниматься узкими вопросами: влияние «а» на «б». Ребята смотрят на него с недоверием и неприязнью. Видимо, с ним будет конфликт. Пока оставим в покое. Игорь тоже молчит. Этот-то может работать, я знаю. Но — вот:
— Иван Николаевич, разрешите мне сказать.
— Прошу.
— Я не буду говорить о сердце: здесь все благополучно. Мы с Юрой и Толей скоро напишем характеристику формулой, она свяжет минутный объем с давлениями в венах, артериях, с насыщением крови кислородом. Однако только при умеренной патологии. Неясно значение регулирующих систем гормональных и нервных воздействий. Электронная модель, которую сделал по характеристикам Юра, достаточно хороша.
— Игорь, это я все знаю.
— Да, простите. Я волнуюсь. Я хотел сказать вот что: нам нужен хороший доктор. То есть опытный врач, хорошо знающий острые патологические процессы, для которых мы создаем свою машину. Это мог бы быть Алексей Юрьевич, анестезиолог. Вы его хорошо знаете, приходит на опыты. Но нужно поговорить с его шефом.
— Запишем: поговорить с Петром Степановичем. (Я скажу ему все. Хотя его не напугаешь смертями, но он заинтересован в машине. Прогрессивный врач. Сухой только, не поймешь, чем он живет.)
— Извините, я еще хочу предложить: переключите меня на клиническую физиологию. Временно. Там можно получить много данных для характеристик больного сердца.
— Тоже хорошо.
Все успокоились и обсуждают по-деловому. Без красивых фраз. Будут ли выполнять свои обещания? До сих пор приходилось активизировать их, иначе лабораторию будто илом заносит. Теперь для этого не будет сил. Все может пойти прахом. Нужно заинтересовать.
— Послушайте, а вы понимаете, что результаты всей нашей работы пойдут уже вам, а не мне? Что вы на себя будете работать? Что вообще это «золотая жила»?
Реакция. Снова Вадим:
— Мы все понимаем, только напрасно вы это говорите. Мы не продаемся за чины и степени, хотя и не отказываемся от них.
Неловкое молчание. Юра покраснел. Игорь смотрит в окно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28