Юра возится около аппаратуры. «Проверка нулей». Важно для кривых давления. Как-то ведет себя левый желудочек?
Вот в пищеводе уже десять градусов. В прямой кишке — восемь. Это значит, что сердце даже теплее — через него проходит много крови, а температура ее уже семнадцать. Уже возможна некоторая электрическая активность. Посмотрим. Ничего определенного — то ли мелкая фибрилляция, то ли просто помехи.
— Иван Николаевич, наверное, нужно кровь заливать. Напряжение кислорода в оттекающей жидкости очень низкое — всего двадцать миллиметров.
Это Игорь. Вот что значит контроль.
— Давайте, Вадим, вы командуете по расписанию.
— Свистать всех наверх! Маша, остановишь машину. Рита, выльешь шестьсот кубиков плазмы. Поля, зальешь столько же в оксигенатор.
— Подожди, подожди! У нас же есть не цельная кровь, а разбавленная. Ее нужно использовать в первую очередь.
— Да, верно. Сколько в ней гемоглобина?
— А не меряли.
— Почему? Я же говорил.
— Не догадались. А ты ничего не говорил.
— Ну перестаньте препираться! Меняйте литр жидкости.
— Есть, товарищ начальник.
Это Юра возвысил голос. Вадим шутливо откозырнул, но за этим немножко видна обида. Всегда физиологи командовали, а теперь — инженеры. Ничего. Если умный, поймет.
Машина остановилась. Сливают плазму, вливают кровь. Быстрее нужно, копуши! Молчи, не мешай! Начальников и так много.
— Пускайте!
Мотор зашумел. Остановка длилась две минуты. При такой температуре это пустяк.
Язык у собаки немного порозовел. По сосудам пошла кровь, а не вода.
Температура в пищеводе — тринадцать градусов. Электрическая активность сердца и мозга пока не видна. Странно. Немножко беспокоюсь. Неужели была допущена гипоксия? Может быть, нужно раньше заливать кровь?
— Измерьте, пожалуйста, процент гемоглобина, Вадим. Юра, мне кажется, что нужно еще добавлять крови, только теперь цельной.
Юра:
— Может, подождем градусов до восемнадцати? Оснований для беспокойства нет. Вот, смотрите, показатели напряжения кислорода и углекислоты в тканях.
Да, верно. Эти приборы очень хороши и для меня новы. Я еще им не очень верю. Соглашаюсь.
Температура воздуха под колпаком уже двадцать пять. Теплопередача в коже плоха, приходится давать больше тепла.
Неужели не проснется? Сейчас эта мысль у всех. Глупости, должна проснуться. То есть мозг должен заработать (должен?), а вот как сердце — я не уверен. Если и запустим, то как будет сокращаться?
В конце концов это не так уж важно. Пока дойдет до меня, обработают параллельное кровообращение. Кроме того, камера должна помочь. Расчет простой: при давлении кислорода в две атмосферы каждый кубик крови несет его вдвое больше. Следовательно, в два раза можно уменьшить производительность.
Но все-таки хорошо бы, если бы собака выжила. Настроение бы было у всех другое. Столько трудов затрачено!
— Смотрите, температура уже восемнадцать! А в прямой кишке — только четырнадцать. Юра, твоя автоматика подводит. (Это Вадим.)
— Подожди, подожди, сейчас выравняются. Видишь, замедлился подъем. Ты давай лучше кровь меняй.
«Лучше». Нехорошо. Не нужно показывать власть. Вадим стерпел.
Активность около АИКа. Нужно выпустить литр разбавленной крови и влить столько же цельной. Не будем вмешиваться: дело Вадима. Можно даже посидеть немного, что-то ноги устали. Времени — четвертый час. Сажусь. Во рту сохнет. В животе что-то тянет. Никудышный.
Для первого опыта идет хорошо. Столько аппаратуры, и все работает… Удивительно. Здорово Юра вышколил своих помощников. Да, чуть не забыл: нужно завтра позвонить его оппонентам. Поторопить с отзывами, с защитой (мало ли что случится!). Мое присутствие очень важно: постесняются клевать. Враги. Я такой тихий человек, а и на меня злятся. Не любят критики, даже самой академической. Не преувеличивай: никаких врагов нет. Семенов и Арон Григорьевич искренне не согласны с моделированием. «Качественное отличие физиологических процессов нельзя выразить формулами и электронными лампами». «Иван Николаевич со своими учениками глубоко заблуждается». «Мичуринская биология этого не допускает». Убедить невозможно.
Не ругайся. В общем, они люди порядочные. Против Юры голосовать не будут. Арон музыку любит, на виолончели играет. Из тех, старых интеллигентов.
Начальство не зашло взглянуть на опыт. Им глубоко наплевать. Все-таки немножко обидно. Переживем. Пойду смотреть. Отдохнул.
— Глядите, Иван Николаевич, видна фибрилляция!
Верно, видна. Амплитуда зубцов еще маловата. Впрочем, температура всего двадцать пять. Правда, на сердце выше. Наверное, двадцать восемь.
Мозг тоже заговорил: на энцефалограмме видны хорошие волны. Значит, все живое. Хорошо. Так и быть должно.
Воздух под колпаком совсем теплый. Автоматика действует. Две минуты на градус. Наши главные заботы: снабжение тканей кислородом, удаление углекислоты, поддержание кислотно-щелочного равновесия. Производительность АИКа достигла двух с половиной литров. Выше не поднимается, — калибр вен мал, отток крови затруднен. Ничего сделать нельзя. Но, впрочем, этого достаточно.
— Мила, нужно дышать понемногу. Чтобы альвеолы расправились.
Температура — тридцать градусов.
На электроэнцефалограмме глубокие волны, как во время сна. Собака вот-вот проснется. Все смотрим на нее.
Появились первые дыхательные движения. Значит, подкорка уже действует. Однако дыхание нужно выключить: оно мешает искусственному. Вадим командует:
— Введите релаксанты. Прямо в оксигенатор.
Ввели. Все тело обездвижено.
Нагревание длится уже целый час. Скоро прибавится беспокойство о гемолизе. Посмотреть, есть ли моча. Чуть-чуть, на самом дне. Почему-то почки плохо работают при искусственном кровообращении. Это и хирурги говорят. Какие-то рефлексы мешают.
В операционной тихо. Каждый занят своим делом. Посторонние разговоры шепотом.
Приближается важнейший момент — восстановление работы сердца. На электрокардиограмме видим крупноволновую фибрилляцию. Так и представляю, как дрожит поверхность сердца. Что бы ему стоило начать сокращаться? Нет, не хочет.
Дефибрилляция через грудную стенку не столь эффективна, как на обнаженном сердце. Но все-таки обычно удается.
— Готовьте дефибриллятор. Хорошо смочите марлю на электродах. Да, нужно шкуру побрить против сердца. Почему заранее не сделали? Вадим, это в вашем ведении?
— Мы не забыли. Примета плохая: если все приготовишь на конец опыта, то собака раньше помрет. Девушки, выстригите место под электроды. Живо!
Примета. Тоже мне — ученые.
Ждем. Температура — тридцать пять градусов. На сердце выше. Пора.
— Вадим, дефибриллируй.
Он надевает перчатки. Под ноги — резиновый коврик. К груди собаки приставляет плоские электроды, обернутые мокрыми салфетками. Коля заряжает конденсатор дефибриллятора. Напряжение — пять тысяч вольт.
— Отключите приборы!
— Все готово? Юра, можно? (Спросил начальство. Хорошо.)
— Гулый, давай разряд!
Все замерли.
Раздался легкий щелчок. Готово. Юра командует:
— Включайте приборы. Толя, переключи электрокардиограмму на большой осциллограф.
Смотрим на экран. Нет.
— Фибрилляция продолжается. Вадим, нужно повторить. Юра, сколько можно дать максимально?
— Семь тысяч. Заряжай, Коля.
Вся процедура повторяется. Как в романах о летчиках: «Контакт! — Есть контакт!..» Настроение понизилось: может не пойти.
— Даю разряд!
Щелчок. Собака судорожно дернулась. Здорово дали.
— Включайте приборы!
— Ура! Пошло!
Пошло. Видим редкие всплески сердечных сокращений. Теперь их нужно усилить.
— Введите пять сотых кубика адреналина! Прямо в машину! Мила, хорошее дыхание, глубокое!
Вот стало лучше. Раз, два, три… Двенадцать за десять секунд. Хорошо. Нужно дать ему нагрузку.
— Уменьшайте производительность АИКа до одного литра. Постепенно, за две минуты.
Теперь мы смотрим на кривую артериального давления. Юра переключил ее на большой экран.
Давление низкое. Зайчик едва достигает линии 70 миллиметров. Диастолическое высокое — 60. Это зависит от работы АИКа — насос равномерно нагнетает свой литр крови в минуту.
Эх, если бы параллельное кровообращение было хорошо отработано! Гоняли бы и гоняли машину, пока сердце совсем восстановит свою силу. Но этого нет. А так, возможно, АИК мешает.
— Товарищи, а что, если мы попробуем остановить АИК?
Это ко всем. Молчат. Опыта нет.
— Игорь, пожалуйста, обеспечьте определение минутного объема сердца через каждые пять минут. Это очень важно. Возможно?
— Попробуем успеть.
— Тогда давайте останавливать. Поля, готово?
Машину остановили. Вот давление падает. Все падает. Остановились на пятидесяти. Мало. Но сокращения, кажется, хорошие. Продолжаем.
— Определяйте минутный объем, Игорь.
— Подождите немного, пусть установится режим.
Это Юра. Прав. Минут пять нужно ждать. Как раз пока меняют кровь в оксигенаторе. Потом можно подкачать свежей, если будет плохо.
Все-таки оживили. АИК стоит, а собака жива. Это уже успех. Очень рад. Нет, подожди. Она еще не просыпалась. Хирурги пишут, что главная опасность — мозговые осложнения. Закупорка мельчайших сосудов мозга сгустками из эритроцитов, потом его отек. Но у нас при низкой температуре была только плазма, закупорить нечем. Посмотрим.
Времени — четыре часа. Не так уж и поздно. Но я устал. Хочется лечь, а уйти нельзя. Еще могу принести пользу.
Отменить бы сегодня свидание. «Люба, я хочу сообщить тебе новость». Какую? «Хочу подвергнуть себя анабиозу». «Чего-чего?» Представляю лицо: недоумение и беспокойство. Выражение неудачное — «подвергнуть анабиозу». А как лучше? Не знаю. «Замороэиться?» «Законсервироваться?» Как замороженная клубника. В корзиночках. Нелепо.
— Ну как?
— Да ничего. Давление колеблется около 70–80. Венозное повысилось до 165. Сейчас минутный объем определят.
Похоже, что удалось. Конечно, может еще упасть. Большие пертурбации во всем организме — в его регулирующих системах.
Просыпайся, пес! Проснись. Заклинаю!
Нет. Пока нет. Это всего три часа прошло. А двадцать лет? Невероятно. Я ученый, реалист — и вдруг такие фантазии. Как мальчишка!
— Иван Николаевич, ребята! Просыпается! Смотрите!
Это Мила. Она помогает собаке дышать, поэтому все время смотрит на ее морду.
Все столпились. В самом деле: глаза открыты и взгляд осмысленный. Недоумение: «что со мной?»
— Как его зовут? Покличьте! (Черствый человек — даже не удосужился узнать кличку.)
— Дружок, Дружок!
Делает попытку пошевелить головой.
Проснулся пес! Проснулся! Два часа при температуре два градуса!
— Давайте уберем трубку? Она ему, бедненькому, сильно мешает.
Это сердобольная Лена. Юра протестует (как физиолог!).
— Нет, нельзя убирать. Дыхание еще неэффективное. Наоборот, мне кажется, нужно дать легкий наркоз, — например, закись азота. Пусть спокойно полежит, пока органы придут в норму. Да и записывать показатели будет удобнее, а то ведь он будет брыкаться.
— Можно увезти АИК? Нужно мыть аппарат, а то кровь присохнет, — Алла беспокоится о своем объекте.
— Да, конечно. Вадим, распорядись об удалении трубок из артерий и вен. Катетеры для измерений, разумеется, оставить.
Вадим занялся этим сам. Он настоящий экспериментатор, любит рукодействовать.
Еще раз смотрю на ленту с кривыми: все в порядке. Энцефалограмма показывает сон — высокие, редкие волны. Кровяное давление восемьдесят пять. Этого достаточно. Сердце частит: 140 ударов в минуту. Нужно попытаться замедлить. Есть лекарства.
В операционной шум. Разрядка. Открылся клапан. Прислушайся, о чем они? Вадим с Полей наклонились над собакой, заняты делом и мирно обсуждают дефекты опыта. Нужно было подольше погонять АИК. Проверить прерывистый режим — может быть, допустимы долгие перерывы?
Лена и Петя наносят на график цифры из таблицы. Сплетничают о ком-то: «…исчез и явился только к концу…». Наверное, о Семене. Он мне не нравится сегодня. Безучастный. Что-то за этот месяц произошло. Перессорились. Уже лагери, склоки.
Игорь и Рита ничего не делают, просто болтают и смеются. Да, о водных лыжах: «…как трахнется! Думала, не вынырнет…» Взгляды с тайными мыслями. Игорь тоже парень не промах. Пусть. Один Юра что-то сосредоточенно считает на карманной линейке и записывает в свою книжечку. У него там масса сведений.
Я завидую. Хочется вступить в один из кружков, смеяться, шутить, как все.
И не могу. Не умею, нет слов. И никогда не умел и всю жизнь страдал из-за этого. Ничего, переживем. Слабость. Боль в животе.
Домой можно бы идти, во еще хочется понаблюдать за собакой хотя бы часок. Чтобы чего-нибудь не пропустить.
Но и здесь оставаться не хочу. Стесняю. В кабинет. Поговорить с Юрой. Его можно позвать: выхаживание собаки поручено Вадиму.
— Юра, пойдемте в кабинет, обсудим кое-какие клинические вопросы. (Чтобы другие не ревновали.) Вы можете оторваться?
— Да, конечно. Теперь записи редки.
Идем молча. Каждый — о своем. Пропустил я чего-то в жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28