— Я говорил, не огорошьте. Видите, что получилось? Она решила, что вы ее разыгрываете.
— Разыгрываю?
— Подкалываете. Поднимаете на смех. А что бы вы подумали, будь вы девушка, и тип, которого вы еле знаете, высунул бы голову и крикнул: "Ты!
Давай поженимся"? Никакого такта, никаких предисловий, раз-два, словно на чай с бутербродами пригласил.
Насколько осмотрительней, подумал лорд Аффенхем, ведет себя в подобных обстоятельствах самец большой индийской дрофы! Как сообщают «Чудеса пернатого мира», почувствовав к самке этой дрофы нечто большее, чем простая дружба, он не орет по телефону, но распушает хвостовые перья, раздувает грудь и прячет в нее усы, выказывая тем самым и такт, и здравомыслие. Лорд Аффенхем уже собирался пересказать это Биллу, когда тот заговорил сам.
— Думаете, я поторопился?
— Мне так показалось.
Билл задумался.
— Да, наверное. А мне и в голову не пришло.
— Вообще, не делайте предложения по телефону. Помню в 1920 влюбился я в одну девушку, Дорис ее звали. Звоню ей и говорю: «Я тебя люблю, люблю, люблю. Пойдешь за меня замуж?», а она отвечает: «А то как же. Конечно, пойду».
— Значит, все хорошо?
— Куда там! Я перепутал номера и позвонил не Дорис, а Констанс, которую на дух не переносил. Еле выкрутился.
— Мне тоже надо выкручиваться. Садитесь в машину, едем к вам. Я все ей объясню.
— Ее не будет дома. Она собралась к подруге, а вы знаете, что бывают, когда встречаются девушки старой школы. Вернется не раньше полуночи.
— Мне надо ее увидеть.
— Приезжайте завтра. К семи. Смокинг можете не надевать.
Билл одобрительно взглянул на виконта. Возможно, он и чудаковат, но его посещают на удивление удачные мысли.
— Приеду. Спасибо огромное.
— Обещаю вам прекрасный ужин. Джейн стряпает — пальчики оближешь.
— Она еще и стряпает?
— Должны бы знать. Она готовила ужин Твайну, ну, когда вы приезжали.
Ведь вкусно было?
— Еще бы! Я только сегодня утром кому-то говорил. А почему ее вдруг понесло готовить Твайну?
— Она с ним помолвлена.
— Помолвлена? Что вы хотите сказать?
— В каком смысле?
— Она собирается за него замуж?
— Говорит, что да.
В ранней юности, занимаясь боксом, Биллу несколько раз случалось угодить челюстью в то самое место, куда противник угодил кулаком, и возникало странное впечатление, будто верхняя часть черепа резко отделилась от нижней. Сейчас он испытывал нечто сходное. Он зашатался и упал бы, если бы во что-то не вцепился. Это оказался локоть лорда Аффенхема, который (лорд, а не локоть) издал тот же звук, что недавно, в саду Мирной Гавани.
Билл еще не очухался.
— Ой, извините, — сказал он. — Я вас придавил?
— Как тонна кирпичей. Зверская боль. Что стряслось? Голова кружится?
— Нет, все в порядке. Я просто немного опешил.
— Еще бы! Я тоже опешил, когда она мне сказала. Сижу я утречком, решаю кроссворд, тут она врывается и спокойненько так, словно камбала на льду, объявляет, что выйдет за Стэнхоупа Твайна. Я прямо ошалел. "Что? — говорю.
— За это кошмарище? Ты шутишь." Но нет. Уперлась, и ни в какую.
Билл стоял, погруженный в свои мысли, и лорд Аффенхем вздохнул.
— Не скрою, у меня чуть сердце не лопнуло ко всем чертям. Нет, вы послушайте, Твайн!
— Я вас понимаю.
— Он укладывает волосы!
— Да.
— Носит желтые штаны!
— Да.
— Вот уж кого не хотелось бы пустить в дом!
— Совершенно согласен. Мы не можем это так оставить. Положим этому конец.
— А как?
— Я поговорю с Джейн и открою ей глаза.
— Не огорошите?
— Конечно, нет. Я буду спокоен, тактичен и убедителен. Самый верный тон.
— Неужели сумеете ее увести?
— Думаю, сумею.
— Что ж, удачи. Если вы справитесь, я первые взмахну шляпой и крикну «ура!» Однако не скрою, что до сих пор эта дурища оставалась глуха к голосу разума. Лопни кочерыжка! — Лорд Аффенхем снова вздохнул. — Когда я думаю, что Джейн собирается за Твайна и вспоминаю, как на ее сестру нашла блажь повенчаться с художником по интерьеру, то у меня возникает мысль, нет ли в нашей семье какой-то странности.
14
В тех редких случаях, когда позволяла погода, Роско Бэньян имел обыкновение выпивать послеобеденный коктейль на открытой веранде Шипли-холла, откуда прекрасно видны холмистые лужайки и дальний лес. Здесь он и обретался вечером того дня, когда Билл с лордом Аффенхемом посетили Шипли, сильно напоминая молодого отца в приемной родильного дома: он садился, вскакивал, ходил взад-вперед и вообще обнаруживал ту взвинченную непоседливость, которая обычно ассоциируется с рыбой на сковородке или кошкой на горячих кирпичах. Мортимер Байлисс уехал в клуб, чтобы предложить Стэнхоупу Твайну двадцать тысяч; в любую минуту он мог вернуться с вестью об успехе или провале.
Может показаться странным, что Роско, так не хотевший поначалу расстаться с весьма значительной суммой, теперь разволновался, что сделка сорвется. Однако после беседы с Кеггсом утекло порядочно времени, деловое чутье, доставшееся Роско от покойного отца, успело поработать и сказало ему, что, как ни больно расстаться с двадцатью тысячами долларов, если они принесут миллион, он останется в большом барыше. А барыш был для Роско и едой, и питьем.
Вошел Скидмор с коктейлями. Роско успел заглотить один и уже спокойнее приняться за другой, прежде чем появился Мортимер Байлисс, похожий на египетскую мумию, которая ищет чего бы выпить.
— Наконец-то! — вскричал Роско Бэньян.
Мортимер Байлисс целенаправленно двинулся к столику, но взял лишь томатный сок. Много лет назад врачи запретили ему даже смотреть на что-нибудь менее сообразующееся с современным просвещенным духом. Подобно Джамшиду, он пил когда-то до дна, но эти славные дни давно миновали.
— А вы ждали меня раньше? — сказал он, прихлебывая адскую смесь и желая, как бывало частенько, чтоб она меньше напоминала разбавленные калоши.
— После клуба я заглянул к Гишу. Меня всегда изумляет, что Леонард Гиш еще на свободе. Ему давно пора отбывать срок в какой-нибудь тюрьме. Явный недосмотр.
Роско был не в настроении обсуждать владельца галереи.
— Как дела? — спросил он, трепеща всем телом.
— Пытался вытащить из меня двести тысяч долларов за Ренуара, которому сто — красная цена. Вот вам нравы галерейщиков.
Роско продолжал изображать камертон.
— В клубе, черт возьми! С Твайном!
— Ах, тогда? Все прошло как по маслу. Я дал ему чек, и он умчался в банк, не дожидаясь кофе.
Роско с облегченным сопением упал в кресло.
— Я боялся, он откажется.
— Исключено. На мгновение мне показалось, что он меня расцелует.
Порой, — Мортимер Байлисс с отвращением поглядел на томатный сок, — порой мне хочется сказать врачам, куда им засунуть свои предписания, и вернуться к счастливым годам, когда меня звали Байлисс-шесть-мартини. Тогда я напоминаю себе, что несправедливо лишать мир его лучшего искусствоведа. Да, как и следовало ожидать, Твайн ухватился двумя руками.
— Блеск!
Мортимер Байлисс вынул монокль, тщательно протер, вставил обратно и воззрился на Роско Бэньяна с выражением, в котором более чуткий наблюдатель усмотрел бы нечто загадочное.
— Блеск? — переспросил он раздумчиво. — Интересно…
— Чего-чего?
— Я не совсем убежден, что ваши восторги оправданны.
У Роско закралась тревожная мысль.
— Вы что, хотите сказать, он не помолвлен?
— Помолвлен, помолвлен.
— Что ж тогда?
Мортимер Байлисс допил томатный сок, поставил стакан на стол, поежился и сказал, что Борджиа могли бы многому научиться в нынешние дни.
— Да, он сказал, что помолвлен, но дальше произнес нечто странное, и я усомнился, так ли радужно обстоят ваши дела. Твайн затронул тему внутрисемейного непонимания. Отец не хотел, чтобы он становился скульптором.
Торговцы сеном, зерном и кормами обычно хотят, чтобы сыновья продолжали их дело.
Роско не понял.
— Что, что?
— Отец Твайна — преуспевающий ливерпульский торговец сеном, зерном и кормами. Кажется, фирма называется «Твайн и Бессемер».
Роско удивился еще сильнее.
— Но он же американец!
— Твайн? Англичанин. Чистой воды. Никакого отношения к Америке.
— Кеггс сказал…
Лицо Мортимера Байлисса сохраняло невозмутимость умершего и похороненного на берегах Нила пять тысяч лет назад, однако в сердце его клокотало веселье. Мортимер Байлисс не любил Роско Бэньянов мира сего.
— Это мне напомнило, что я собирался мягко вам сообщить. То, что сказал Кеггс, когда принес вам миллион долларов на блюдечке и получил в благодарность пятьдесят фунтов — не доказательство. Его гордость была уязвлена, и он сказал, что ваш соперник — Твайн, отлично зная, что двадцать тысяч пойдут псу под хвост. Насколько я знаю Кеггса, а я в свое время внимательно его изучил, такой розыгрыш вполне в духе его своеобразного юмора. Не хочу показаться назойливым, но мне часто кажется, что скупость когда-нибудь доведет вас до беды.
Холмистые лужайки и дальние леса запрыгали перед Роско Бэньяном, как в старом немом кино. Он встал. Лицо у него было багровое, глаза сверкали.
— Я ему шею сломаю!
— Ну, если это необходимо, ломайте. Но против этого есть закон.
— Прямо сейчас и сломаю.
— А как насчет обеда?
— Я не хочу обедать.
— А я хочу, — сказал Мортимер Байлисс. — Я безумно голоден, но не могу пропустить, как вы будете ломать Кеггсу шею. Еду с вами. Я один из тех подростков, о которых пишут в газетах — охотник до острых ощущений.
15
Лорд Аффенхем нечасто принимал гостей в Вэли-Филдз, предпочитая выказывать радушие в клубе, но, когда принимал, Огастес Кеггс любезно облачался в старый доспех, как памятным вечером у Стэнхоупа Твайна, и спешил в бой. Огастес Кеггс, пенсионер и капиталист, по-прежнему жил феодальным духом, и если уж прислуживал, так не щадя живота, как в Шипли-холл.
Соответственно он и распахнул парадную дверь Лесного Замка перед приехавшим Биллом. Билл, переживший за последние дни значительные нервные потрясения, в первую минуту подумал было, что тронулся под их влиянием и видит галлюцинации. Затем в голову пришло более приемлемое объяснение.
Кеггс, рассудил он, за соответствующую мзду нанимается на вечер к тем жителям Вэли-Филдз, которым пришла фантазия устроить вечеринку. И он сердечно приветствовал старого знакомого.
— Привет, — сказал он. — Мы частенько видимся в последнее время?
— Да, сэр, — согласился Кеггс, снисходительно улыбаясь.
— А вы, похоже, прыгаете с места на места, как альпийская серна.
Кажется, я прошлый раз не сказал вам, как меня зовут? Ладно, какие могут быть тайны между старыми друзьями. Я — Холлистер.
В выпуклых глазах Кеггса блеснул почтительный интерес.
— Вот как, сэр? Не сочтите за вольность, но могу ли я спросить, не сын ли вы мистера Джозефа Холлистера из Нью-Йорка?
— Верно, моего отца звали Джозеф. Вы его знали?
— Я служил у покойного Дж. Дж. Бэньяна, а мистер Холлистер-старший частенько обедал за нашим столом. Вы поразительно на него похожи. Прошу сюда, сэр. Его милость у себя в кабинете.
Кабинет был большой, просторный, уютно обставленный в сельском стиле — изгнанный из рая лорд Аффенхем не поленился прихватить с собой все милые сердцу кресла, ковры, картины, книги и мелкие вещицы. По стенам висели его фотографии на разных этапах становления: школьник, студент, гвардеец, бульвардье, воин на полях Лооса и Соммы… Билл с интересом бы их рассмотрел, дабы узнать, всегда ли его хозяин обладал такой странной формой.
Однако ему не дали — лорд Аффенхем, мрачный, словно только что получил тревожные вести, усадил его в кресло, сунул ему в руку бокал и тут же заговорил.
— Холлоуэй, — сказал он.
Билл заметил, что его зовут Холлистер. Лорд Аффенхем удивился, но сказал, что это неважно, потому что теперь они близкие друзья и он будет называть его просто Огастес.
— Почему? — с интересом спросил Билл.
— Это ваше имя.
— Мое имя — не Огастес.
— Не Огастес?
— Нет, не Огастес.
Лорд Аффенхем прищелкнул языком.
— А, я вижу, почему ошибся. Это Кеггса зовут Огастес. Я, бывает, путаю имена. Моя племянница Энн, сестра Джейн…
— Это которую вытащили из пруда?
— Да, всю в пиявках. Она выскочила за такого Джефа Миллера, и лишь много позже я избавился от убеждения, что его зовут Уолтер Уиллард.
— По-моему, разница не большая.
— Не большая, но хочется быть точным. Джейн вечно ругает меня за эту забывчивость.
— А где Джейн?
— В кухне.
— Можно с ней поговорить?
— Не советую. Женщины не любят, когда им мешают готовить, особенно если они уже на взводе. Мда, Фред, не хочется говорить, но она на взводе.
Ходит, как во сне, смотрит, как умирающая утка, и не отвечает, когда с ней заговариваешь. У нее нервное потрясение.
— Да нет, не может быть.
— Потрясение, — твердо повторил лорд Аффенхем. — А чего вы хотите?
Вы же ее и огорошили. Помню, в двенадцатом году у одной девицы случилось нервное потрясение, когда мне не понравилась ее новая шляпка. Чтобы вылечить, пришлось купить ей бриллиантовое солнышко. Вы потрясли Джейн до глубины души, будь она неладна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19