– Ну, и как ты смог добиться всего этого, Леха? – спросил он. – Когда нас выводили из клеток, мы уж думали, все, пришел конец. Наш друг Алик, человек стойкий и до беспредела мужественный, и то чуть не лишился рассудка от страха.
– Простите, – оказавшись на земле, Шелученко вновь успокоился. – Я знаю, что вел себя отвратительно. Но тот ужас… я же не хочу умирать… я…
Холодов крепко сжал руки Ники. Она горько всхлипнула и прижалась лицом к его груди. Алексей потерянно отвел глаза. За спиной Савельева стоял незнакомец. Бледный, с осунувшимся измученным лицом и запавшими глазами. Светлая бородка уже порядком «проклюнулась» на его подбородке и впалых щеках.
– Ах да… – очнулся Павел от столбняка. – Совсем забыл! Это – наш пятый мушкетер: Брет Филиппc собственной персоной. Переводчик. Гид. В пустыне его прихватил приступ малярии. А жрецы Мерое спасли ему жизнь.
Брет Филиппc подошел к Холодову, пожал новому знакомцу руку и улыбнулся.
– Спасибо, – лаконично проронил он.
И все. Кто живет в Судане, здорово теряет в эмоциях. И мало чему удивляется.
– У этих ребят в «домашней аптечке» есть действительно удивительные лекарства, – улыбнулся Савельев. – Они Филиппса дня за два на ноги поставили. И все соками растений с такими красивыми названиями, что просто дух захватывает. Послушай только! «Бальзам Луны», «Кровь Солнца», «Жидкая тень ночи» и так далее и тому подобное. Надо по возвращении нашим Брынцаловым подсказать – им-то, делягам, романтики как раз и не хватает…
Фу, вот ведь язва… вечно надо всем и вся издевается. И никто ведь не видит тихую боль в Пашкином сердце. Только он, Холодов, знает, как умирала его самая последняя надежда на счастье. Без шанса на спасение.
– Ну, что, резать будем или пусть живет? – горько поинтересовался Павел. И голос дрогнул.
– Может быть… – Алексей ласково погладил Нику по голове и обнял. Она съежилась в его объятиях, словно маленькая, насмерть перепуганная девочка. Все ее мужество, вся сила, невероятная сила, были смыты потоком слез.
– То есть как это «может быть»? – Савельев в ужасе глянул на бывшего однокурсника. – Неужели Мин-Ра… неоперабелен?
– Не думаю. Хотя рентгена-то здесь нет. Тю-тю.
– Так чего ты боишься, Леш? А ведь ты боишься…
– Форс-мажорных обстоятельств, Паш. Должен же я убедиться для начала, что буду оперировать в… «стерильной» обстановке.
– Могу поклясться, что – да! Мы сейчас живем за несколько тысячелетий до Рождества Христова, но у Домбоно и его жрецов очень даже современное операционное отделение.
– Я еще посмотрю, какое оно современное.
– Холодов! – Павел вмиг посерьезнел. – Даже если тебе не предоставят никакой операционной… ты должен оперировать!
– Знаю. Но ты же понимаешь, что сын Солнца должен в результате начать ходить! Сама по себе операция не так уж и страшна… а вот послеоперационное лечение меня беспокоит. Я боюсь, что у него начнется заражение.
– Ради бога, да не думай ты об этом!
– Вот почему ты не стал все-таки врачом… Или мне придется отчикать парню ногу, потому что там окажется не остеома, а какая-нибудь остеосаркома! И попробуй объясни этой так называемой богине, что ее сына можно потерять несмотря на все искусство врача. Нормальные матери такого не поймут, и уж помолчим об этой святой Сикинике! Да еще затаившийся перед прыжком Домбоно…
– Что верно, то верно, он – главное действующее лицо в этой трагикомедии, – Савельев устало присел на стул. – Мне вообще показалось, что он не хочет, чтобы мальчик выздоровел, он его смерти ждет не дождется…
– Ты тоже это заметил, а, Паш?
– Ну, да, когда меня заставили осматривать мальчика!
– И он тоже был укрыт этим золотым страшилищем?
– Разумеется.
– А я эту пелену скинул!
– Чокнулся, да?
– Мамаша тоже присутствовала при этой сцене.
– Черт побери! Хотел бы я быть таким же смелым «американским боем»…
– У него белая кожа, светлые волосы и ярко-голубые, очень красивые глаза. Головка ангелочка! И это в твоей Мерое! Когда-то богиня здорово нагрешила, только вот народу об этом ничего не сказали.
– Ну, теперь я понимаю, почему Домбоно ведет себя именно так, а не иначе. Он не хочет, чтобы этот мальчик в один прекрасный день стал богоцарем Мерое. Ох, Холодов, во что ты вляпался. Если ты спасешь Мин-Ра, мы будем свободны, а Домбоно все равно попытается прикончить мальчишку. Если малец помрет, не дай-то бог, на операционном столе или после операции, нас душевненько так выпотрошат и пожертвуют нашими сердцами для бога дождя. Что бы ты ни сделал – все равно будет хреново! – Савельев зажал нервно подрагивающие руки между коленями.
– И как нам выпутаться?
– А убить Домбоно! – с чисто английской невозмутимостью посоветовал Филиппе.
– И этот чокнулся! – присвистнул Савельев.
– А еще какие-нибудь предложения имеются, Паш?
– Нет! – грустно покачал головой Павел. – За Домбоно стоят жрецы. Здесь, собственно, всего две противоборствующие группировки: жрецы и верные царице люди. Сикиника все прекрасно знает. Она совсем одинока, поэтому и сидит еще на своем золотом троне. В принципе, несчастнейшая женщина! Все, что у нее есть, так это сын. Возможно, еще военные на ее стороне. Но Домбоно… Он очень опасен, ведь он играет роль великого исцелителя, Парацельс хренов, – Савельев задумчиво глянул на Холодова. – Тебе не только с остеомой придется бороться, но и с твоими милыми мероитами, коллегами во Гиппократе…
– Это я и сам знаю.
Вероника немного пришла в себя. Высвободилась из рук Холодова и судорожно потерла глаза.
– Почему бы не поговорить обо всем с Сикиникой? – спросила она, и ее голос предательски дрогнул.
– Она все знает, – Холодов подошел к дверям. На этот раз их и не думали запирать, но в коридоре стояли четыре солдата. – Вот и попробуем, – пробормотал Алексей.
– Попробуем? Что? – подскочил на стуле Савельев.
– А вот я сейчас выйду отсюда! Посмотрим, что тогда произойдет.
– Останься! Лешик, я прошу тебя! – в отчаянии закричала Розова. – Зачем испытывать судьбу?
– Может, и в самом деле не стоит их провоцировать, а, Холодов? – Савельев тоже выглянул, смерил взглядом солдат.
Шелученко вновь начал причитать, заламывая грязные, липкие уже руки. Ларин плюхнулся на освободившийся стул. Молча. Язык он себе еще в клетке «прикусил», растеряв всю обычную болтливость. Филиппc же был по-прежнему невозмутим.
– Мне тоже выйти с вами? – любезно предложил он свои услуги.
– Кто ж вас пропустит, Брет.
– Напрасно так думаете. Я-то бродяжил по всей больнице, пока совсем не поправился. В сопровождении пресиvпатичнеyькой медсестрички. Кажется, я ей даже понравился. Как пациент, конечно же…
– А попробуем! – Холодов распахнул дверь. Солдаты даже не шелохнулись. – Так! Я иду один! Если пойдем все вместе, они еще решат, что мы собираемся бежать, хотя нет ничего более дурацкого. Домбоно только того и ждет. А я в одиночку как раз осмотрюсь в этой образцово-показательной клинике.
– Холодов, ты всегда мне нравился, – Павел с силой хлопнул друга по плечу. – Ты такой же гад, как и я.
– Ты сам это сказал, – улыбнулся Алексей.
И сделал первый шаг. Вероника сдавленно ахнула и закусила пальцы, чтобы не закричать в голос от страха. Ларин и Шелученко молча смотрели на двери. Филиппc принялся нервно грызть заусениц на пальце.
Медленно, прогулочным шагом Холодов двинулся дальше по коридору. Он прошел мимо четырех солдат, а те глянули на него так, словно бы и не было его вообще. Впрочtм, когда он направился дальше, караульные молча отлепились от стены и двинулись за ним следом. Их деревянные сандалии глухо шаркали по каменному полу.
Холодов даже не обернулся… только в затылке начало тревожно покалывать. «Со спины они не нападут, – подумав, решил он. – Как же, как же, понятия воинской чести, и все такое прочее: бороться с противником следует лицом к лицу».
Алексей медленно шел вперед, коридор резко вильнул вправо. Несколько медсестер пробежали мимо него с подносами, в одном из «кабинетов» сидел жрец и читал некое подобие истории болезни. Обалдеть!
«Все, как у нас дома, – весело подумал Холодов. – Черт побери, ведь все как у нас! Где-нибудь обязательно будет комнатка с накрытым столом, комнатка дежурной медсестры. Если так оно и есть, я курить брошу, честное слово!»
Придется бросать курить. Потому что он и в самом деле нашел кабинет старшей медсестры, в котором на столе стоял поднос с пирожками.
Холодов замер. К нему шел Домбоно. Верховный жрец появился совершенно внезапно, вырос как из-под земли, ей-богу! За ним следом шли врачи. «Все, как у нас, – вновь мелькнуло в голове Алексея. – Шеф и вся его королевская рать. Свита, черт побери!
– Черт побери! – выругался он вслух, и Домбоно замер в удивлении. – Черт побери!
– Что-то не так? – лицо верховного жреца в мгновение ока сделалось мрачнее тучи. – Ну, и что же вас не устраивает?
– Все! Я понимаю, здесь все не так, как у нас в Питере, и это самое «все не так» безумно похоже на наше «так, как обычно, когда городской бюджет жабится». Домбоно, давайте начистоту: книжки по современной медицине вы все-таки читали. Да, Мерое все еще живет до нашей эры – я знаю, знаю – по завету каких-то там черных фараонов! Но больницу-то вы организовали по мировым стандартам. Так почему бы вам не обзавестись еще и рентгеном, лабораторией, нашими лекарствами, ЭКГ? По-английски вы уже говорите…
– Пойдемте! – решительно произнес Домбоно. – Я кое-что покажу вам.
Верховный жрец двинулся вперед, распахнул настежь одну из дверей и кивком подозвал русского врача к себе. Они вошли в двухместную палату. На одной из кроватей сидела молоденькая женщина и с аппетитом уплетала жидкую кашицу.
– Это та самая больная, которой мы сделали операцию на желчном пузыре, – объяснил Домбоно. – Вчера.
– И она уже ест? – Холодов присел на краешек постели. Пациентка выглядела и здоровой, и довольной собой и всем окружающим миром, совсем не походя на их питерских тяжелобольных, которым намедни «потрошили» живот. Ни тебе температуры, ни тебе боли, да и слабости как не бывало. Словно она в санатории каком-то от трудов праведных отдыхает.
– И как это у вас получается? – тихо спросил Хjлодов.
Домбоно только пожал могучими плечами.
– А вы говорите, что нам нужна ваша медицина! Как ваши больные на второй день после операции на желчном пузыре выглядят?
– Считайте, что вы меня убедили, – Холодов поднялся. Женщина ела с завидным аппетитом. Вторая лежала на кровати и вышивала. Странный такой, скорее всего, сказочный рисунок.
– А она? – спросил Холодов. Спросил, стараясь заранее ничему больше не удивляться.
– Мочевой пузырь! Камни! Позавчера! – гордо отозвался Домбоно. – Видите?
– Вижу, Домбоно, вижу. Ну, и когда мы будем оперировать сына Солнца?
– Да когда скажете! Мы – всегда пожалуйста. Хотя – нет. Сначала царица-богиня должна оплакать и похоронить свою лучшую подругу, – и все дружеское расположение Домбоно исчезло без следа. Теперь он был враждебно настроенным жрецом. И перед ним стоял чужеземец.
«Вот, значит, как, – вздохнул Алексей. – Все-таки прав, тысячу раз прав Пашка: Домбоно стремится к власти. И только армия и загадочная, удивительная сила Сикиники мешают ему в том. Если мальчик умрет, Домбоно выиграет. Тогда богиня будет всего лишь разбитой немолодой женщиной, оставшейся наедине со своим горем, матерью, утратившей самое дорогое…»
Глава 16
ЦАРИЦА И ЖЕНЩИНА.
Продолжение
…Когда золотую погребальную ладью Нефру-Ра рабы понесли за пирамиду, в землю погребенных, над толпой людей, теснившихся подле храма, пронесся жалобный крик. Когда же Домбоно, вскрывший тело, разрезал Нефру-Ра грудь каменным ножом и вынул оттуда сердце, вырвал внутренности, в него посыпался град камней. Ибо верховный жрец оскорбил человека, пусть даже в смерти.
Савельев стоял вместе с Холодовым чуть поодаль на храмовой стене.
– Эти люди ведут невеселую жизнь, – прошептал Алексей. – Приходится сомневаться в справедливости мира, когда думаешь об их судьбе.
– Не знаю, – пожал плечами Павел. – Мне они все равно нравятся.
…Обернутое бинтами и красиво убранное тело уже положили в каменный гроб. Домбоно вскинул помрачневший взгляд к небу и запел:
– Приди в свой дом! Приди в свой дом! Ты, любившая венки, теперь там, где нет цветов! Ты, любившая песни, теперь там, где царит покой! Ты, прекрасноокая, больше не радуешь нас своими взорами! Как могла ты удалиться от тех, кто жил солнцем твоих очей? Неустанно возносите жалобы! О, утрата!
Савельев негромко переводил все на ухо Алексею, не понимавшему практически ничего из всего происходившего, а сам украдкой поглядывал на золотую царицу-богиню. Она не размыкала уст. Сикиника знала, что ей предстоит нарушить клятву, данную чужаку, безумно понравившемуся ей. Богине предстояло отдать в руки Раненсета и Тааба, этих служителей погибели, хотя бы одного из чужеземцев. Хотя бы одного. В противном случае бог дождя будет посылать беды на ее дом и дальше…
Богато одетые жрецы в шкурах пантер и длинных желтых одеяниях шли тем временем впереди процессии в землю погребенных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31