В ее образовании были солидные пробелы. Часто ему приходилось останавливаться, чтобы объяснить самые элементарные вещи, в то время, как иногда, она молча следовала за ним сквозь лабиринт самых запутанных рассуждений, не задавая ни единого вопроса.
Вечер заканчивался, тьма опустилась над огромным городом, и наконец она отбросила ручку.
— Достаточно, — сказала она. — Мы должны создать таблицы десятичных логарифмов. Они будут бесценными на Землее. — И только сейчас тень насмешки появилась в ее голосе. — Я надеюсь, ты понимаешь, — заявила она,
— что, когда мы получили твое знание, все поводы для того, чтобы держать тебя в живых — исчезли, а для того чтобы убить — остались.
Он рассмеялся.
— Тебе нравиться пугать меня, не так ли? Неужели тебе еще не надоело? Повелитель верит моему слову. Я верю его слову — а не твоему. — Его губы сжались. — Если бы я не верил ему, то сбежал бы сегодня утром. Что мешало мне выхватить у тебя оружие, оглушив тебя в пустынном месте — или даже похитив тебя — и сбежать на «Небесной Крысе»? Я ведь никогда не обещал не убегать. Меня здесь держит вера в его слово и желание увидеть, как окончится эта игра!
— Ты нигде не был бы в безопасности, Томас Коннор, — мягко сказала Пламя, — разве что, я смилостивилась бы над тобой. А почему ты еще живешь
— загадка, настолько огромная, что я сама изумлена. Я никогда раньше не была столь милостива с тем, кого так сильно ненавижу.
Она сверкнула своими изумительными изумрудными глазами.
— А я ненавижу тебя?
— Ты лучше разбираешься в ненависти, чем я.
— И кроме того… кроме того, я думаю, — она слабо улыбнулась. — Что если бы я так же сильно любила, как ненавижу, то даже смерть не смогла бы остановить меня. Но нет человека достаточно сильного, чтобы покорить меня.
— Или может быть, — ответил он, — он не заинтересован в тебе.
Она снова улыбнулась с явными следами тоски на лице.
— Ты очень силен, — согласилась она. — Мне, должно быть, понравилось жить в ваши древние времена. Жить среди великих воинов и великих создателей красоты. Как минимум, они были настоящими мужчинами — ваши древние. Я могла бы полюбить одного из них.
— А разве ты, — спросил он с иронией, — никогда не любила ни одного мужчину?
Он не смог уловить ни одной насмешливой нотки в ее голосе.
— Любила? Мне казалось, что я влюблялась сотни раз. И как минимум, дюжину раз я отправлялась к Хоакину просить его о том, чтобы он дал бессмертие мужчине, которого я люблю. Но Хоакин давным-давно поклялся Мартину Сейру, что будет награждать бессмертием лишь достойных, и он держит свое слово.
Она криво улыбнулась.
— Для того, чтобы доказать, что он достоин, человек тратит всю свою молодость и, кроме того, Бессмертные — ученые сухари — вовсе не в моем вкусе! Хоакин отказывал мне каждый раз, когда я просила об одолжении, желая удостовериться в том, уверена ли я, что никогда не устану от того, за кого прошу. И просил меня поклясться, что я уверена. И понятное дело, я не могла поклясться.
Она задумчиво замолчала.
— Он, как всегда, прав; всегда. И они надоедают мне, еще до того, как старость портила их.
— А что сделала ты, чтобы доказать, что ты достойна бессмертия? — насмешливо спросил Коннор.
— Я говорю серьезно, — ответила Принцесса. — И не хочу заниматься пикировкой. Мне кажется, я могла бы полюбить тебя, Томас Коннор.
— Благодарю, — он отвесил поклон, ожидая увидеть блеск в глазах, но не заметил его. — В мои времена, делать подобные заявления, было в обычае мужчин.
— Твои времена! — вспыхнула Маргарет Урбс. — Неужели меня волнуют доисторические обычаи и предрассудки? Неужели ты думаешь что Черное Пламя будет такой же стеснительной и скромной, какую изображает из себя твоя Эвани?
— Ты бы нравилась мне чуточку больше, если бы вела себя так же.
— Я тебе не нравлюсь. Ты просто ненавидишь меня, потому что я представляю из себя все то, что ты ненавидишь в женщинах. И, кроме того, ты не можешь заставиться себя ненавидеть меня. И я склоняюсь к тому, что ты любишь меня.
Он рассмеялся сейчас в свою очередь насмешливо.
— Я Маргарет Урбс! — вспыхнула она. — Чего я хочу от тебя? Ничего! Я вообще не хочу тебя, Томас Коннор. Ты будешь, как и все остальные… ты будешь стареть. Твои могучие плечи согнуться, ты станешь толстым или усохнешь. Твои чистые глаза станут бледными и водянистыми. Твои зубы пожелтеют, а волосы выпадут, и затем — ты умрешь!
Она выхватила сигарету из коробки и выпустила струю дыма ему в лицо.
— Помни об этом, когда мы освободим тебя — если это когда-нибудь произойдет! Можешь отправляться и кричать на весь мир, что ты один изо всех мужчин был достаточно силен, чтобы отвергнуть любовь Маргарет Урбс. Можешь сказать, что Черное Пламя не смогла сжечь тебя; не смогла даже согреть тебя. — Ее голос задрожал. — И можешь сказать, что ни один человек, за исключением тебя не знает — насколько… она несчастлива.
Ее прекрасные глаза были полны слез. Он изумленно смотрел в них. Неужели она снова притворяется? Неужели от Маргарет Урбс не осталось ничего, кроме сотен масок и тысяч поз — ничего настоящего внутри? Он выдавил из себя сардоническую улыбку, потому что невероятная красота девушки действовала на него помимо его воли.
При этой улыбке ее лицо потемнело.
— И затем скажи, — сказала она сквозь стиснутые губы, — что Черное Пламя не волнует, как твои разговоры отразятся на мнении людей о ней, потому что она будет гореть, пока ты и те, с которыми ты будешь говорить, через несколько лет превратятся в пыль! Пыль!
Снова Коннор улыбнулся и Пламя резко обернулась.
— Я думаю, ты можешь идти, — сказала она глухо.
Но Коннор почти не слышал ее. Он размышлял о странности сочетания черного и золотого в душе Принцессы, дразнящей, ненавистной, потрясающей до невозможности и одновременно чего-то скорбного, почти жалкого. Словно, подумал он, он увидел правдивую душу в женщине, которую встретил в лесу, а все остальное было маскарадом.
Он окинул взглядом совершенство ее лица, погруженного сейчас в печаль, когда она смотрела на миллионы светящихся окон. Затем искра движения привлекла ее внимание в бассейне тени во Внутренних садах.
— Кто-то в Садах, — заметил он отсутствующим тоном.
— О, — заметила Принцесса безжизненно, — это должно быть Антарктический Бессмертный наслаждающийся садом под чистым небом.
Она щелкнула экраном визора.
— Сады! — приказала она. — Северный берег бассейна.
Приглушенный смех привлек его внимание. Он резко развернулся. Здесь перед его глазами была Эвани, сидящая на скамейке. Ее голова покоилась на плече Яна Орма, его рука обнимала ее за талию!
— Лакей! — воскликнула Принцесса с презрением. — Дворцовый лакей!
Но несмотря на ее смех и собственную сконфуженность, Коннор заметил, что в ее глазах стоят слезы.
21. ОБЕД У «СПЯЩИХ»
На следующее утро Коннор проснулся поздно и внезапно вспомнил о шоке, который он пережил при виде Эвани и Яна Орма. Большую часть ночи он провел придумывая естественные оправдания для девушки. Может быть, он присутствовал при вполне невинной сцене.
Ведь, как бы то ни было, Эвани и Ян Орм были давними друзьями, рожденными и выросшими в Ормоне, и, может быть, именно поэтому Эвани обратилась к нему, находясь в одиночестве, а, может быть, в отместку за встречи Тома Коннора с Маргарет Урбс. Но насмешливая реплика Принцессы и воспоминание о нежном лице Эвани на экране визора — вот что беспокоило его. Кроме того, он помнил признание Яна, что тот любит Эвани.
Одевшись, он глянул вниз, во Внутренние Сады и заметил ее развевающиеся на ветру бронзовые волосы. Она лежала, растянувшись на траве. Он забыл о завтраке и поспешил в коридор, где охранник, помня о медальоне Принцессы, лишь салютовал ему, не обратив внимания, что у Коннора больше нет с собой золотого диска.
Коннор моментально спустился на нижний уровень в центре Дворца и открыл дверь в конце зала. Вместо солнечного света внутри он увидел полутемную комнату, одна стена которой была залита светом, и через мгновение, мигнув, он обратил внимание на приблизительно двадцать человек, собравшихся здесь. Некоторые взглянули на него с удивлением, но большинство неотрывно смотрели на стену.
— Прошу прощения, — сказал он ближайшему из них. — Я искал выход в Сады.
Неожиданно за его спиной заговорил голос.
— Выход в Сады на два этажа выше нас. И я вижу, ты снова находишься без присмотра.
Голос принадлежал высокому черноволосому Повелителю. Рядом с ним находился другой Бессмертный, с мрачным взглядом и волосами песочного цвета.
— Это Томас Коннор, — сказал Повелитель, — наша сокровищница древних знаний. Томас, это — Мартин Сейр, прибывший из Австрополиса. — Он добавил:
— Томас, один из тех, кто отказывается становиться на колени в нашем присутствии. Я простил его.
— Прощение характерно для ваших Урбских привычках, — заметил светловолосый мужчина. — А что, принцесса тоже — простила?
— Без особой охоты. У Маргарет один из тех беспокойных годов, когда она не знает, куда себя девать. Но это пройдет, обязательно пройдет. — Он показал на стену. — Это наш демонстрационный зал. Здесь сходятся сигналы всех сканеров в Урбс — со всех моих городов, если я пожелаю. Если Дворец — мировой мозг, то эта комната — его глаза.
Коннор отвел взгляд от легендарной фигуры Мартина Сейра, дающего жизнь и посмотрел на стену. Миллионы небольших картинок покрывали ее, каждая не больше ногтя, некоторые светились цветом, а некоторые, из-за отдаленного расстояния, были темными, серо-голубыми. Он увидел на картинках мелькание движения мужчин и женщин, занимающихся своими повседневными делами.
— Мы можем увеличить любую из них, — сказал Повелитель, — показывая на ряд больших экранов, некоторые из которых светились. — Из этой комнаты я могу проследить за жизнью человека от рождения до смерти, пока он остается в одном из моих городов, — он замолчал, задумался и добавил:
— Сады двумя этажами выше нас, Томас.
Это была вежливая форма приказа покинуть их. Коннор снова посмотрел на Мартина Сейра, чувствуя себя так, словно смотрел на полубога. Мартин Сейр, Дающий Жизнь — самый великий, за исключением Повелителя, среди всего героического века Просвещения. Затем он отвернулся от великого Бессмертного и отправился в Сады.
Эвани находилась здесь, прекрасная как древняя статуэтка, установленная в парке, когда она лежала в варварском костюме Урбса, наблюдая как двадцатидюймовая колонна воды падала из пасти гигантского каменного льва. Когда Коннор приблизился к ней, она холодно посмотрела на него.
— Эвани! — воскликнул он со страданием. — Я везде искал тебя.
— Зачем? — нетерпеливо спросила она.
— Чтобы, конечно, побыть с тобой. Ты знаешь это.
— Откуда мне это знать. Или Черное Пламя наконец-то сожгло тебя?
Ее холодность поразила его.
— Эвани, — взмолился он, — почему ты так жестока?
Ее губы поджались в твердую линию.
— Ты дезертировал из армии Сорняков, Том. Неужели ты считаешь, я когда-нибудь прощу это?
— Послушай, Эвани, — сказал он убежденно. — Ты должна понять хотя бы одну вещь. Я оказался среди Сорняков Ормона не имея выбора. Неужели это означает, что я должен слепо принимать ваши социальные теории? Может быть, я слишком примитивен для анархии — но мне кажется, что и ты тоже! — Он продолжил более спокойно. — Мне не кажется, что ваши теории будут жизнеспособными и мне кажется, что правление Повелителя именно то, что нужно миру. Это не самое совершенное правление, но это лучше, чем то, что предлагают Сорняки — и даже ради тебя, Эвани я не могу отказаться от свободы мыслей.
— Ты хочешь сказать, что не желаешь думать! — вспыхнула она. — Ты не одурачишь меня, Том! Я знаю каким образом Черное Пламя проникает в кровь мужчин, словно отрава, а ты был с ней слишком часто! Ты сгорел и… — Ее ярость усилилась. — Уходи!
— Эвани! — начал он умоляюще и замолчал.
Действительно ли он устоял перед очарованием Принцессы? Мягкая теплая дрожь ее губ, его ощущения во время приземления в Тихом океане…
— Она — дочь Ада! — пробормотал он.
— Уходи! — повторила Эвани. — Быстрее!
Горячие слова готовы были сорваться с его губ. Но он подавил свою злость, даже когда картинка обнимающихся Эвани и Яна возникла в его мозгу, и повернувшись, он направился во Дворец.
Больше часа он шатался по бесконечным коридорам, сейчас заполненных прибывающими Бессмертными из Африки, Антарктики, Австралии и Южной Америки. Время от времени, они смотрели на него своими холодными глазами или мрачно улыбались ему вослед. Никто не остановился и не обратился к нему.
Он прошел не меньше мили по этим бесконечным коридорам, когда к нему подошел охранник. Он бросил на Коннора яростно-мрачный взгляд, но протянул ему небольшой черный конверт, на которыми белым было что-то написано совершенным почерком Принцессы. Коннор распечатал конверт. Внутри оказалась короткая записка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32