В Н'Йорке восемь миллионов жителей, в Урбсе, величайшем метрополисе — тридцать миллионов. Но там, где сейчас один метрополис в древнем мире было сотни. Удивительный век — твое время, но он закончился. Когда-то твой Двадцатый век оказался погруженным в пучину войны.
— Двадцатый век! — воскликнул Коннор. — Да это же мое время!
— Да. Ваши скорые на решения, воинственные нации, подпитываемые жаждой битв, наконец оказались в гигантской войне, словно облако покрывшей всю планету. Они сражались на земле, в воде и в воздухе, под водой и под землей. Они сражались оружием, секрет которого до сих пор утерян, странной химией и болезнями. Все нации оказались погруженными в борьбу; все из могучего знания было направлено на это. Гигантские города, город за городом, разрушались атомными бомбами или уничтожались путем заражения водных источников. Голод охватил мир, и после этого пришли болезни.
Но на пятый год после войны мир как-то стабилизировался. Затем наступило время варварства. Старые нации больше не существовали, и на их место пришло множество городов-государств, небольшие фермерские объединения, враждебно относящиеся друг к другу, изготовляющие собственную одежду, производящие собственную пищу. И затем начал изменяться язык.
— Почему? — спросил Коннор. — Ведь дети должны говорить так же, как их родители.
— Не совсем, — сказала лесная нимфа с мягкой улыбкой. — Язык подчиняется законам. Вот один из них: согласные имеют тенденцию замещаться по мере старения языка. Возьми слово «мать». В древнем Токкарском это было «makar», в латыни «mater». Затем «madre», затем «mother» и наконец «мась». Каждый из последующих звуков легче для произношения. Естественно, предпочтение отдается «мама» — чистым лабиальным звукам, которые являются самым древним в мире словом.
— Понятно, — сказал Коннор.
— Ну вот, когда не было давления печати, язык изменился. Стало трудно читать старые книги и они начали исчезать. Пламя бушевало в заброшенных городах; банды грабителей жгли книги, чтобы согреться зимой. Черви и старость разрушали их. Знание исчезало, некоторое навсегда.
Она на мгновение замерла, внимательно глядя на Коннора.
— Теперь ты понимаешь, почему я говорю о величии, если ты сохранил свои древние знания?
— Возможно, — сказал Коннор. — Но, пожалуйста, продолжай.
— Были и другие факторы, — сказала она, кивнув. — Первым делом, группа небольших городов-государств было лучшим местом для гения. Такова была ситуация в Греции во время Золотого Века, в Италии во время Ренессанса и во во всем мире во время Второго Просвещения.
Кроме того, период варварства действовал на человечество, заставляя его искать другие формы существования. Каменный век внезапно разродился светом Египта, Персия развалилась и начала процветать Греция, Средние века породили Ренессанс. Так Темные века дали вспышку прекрасному веку Второго Просвещения, четвертом великом рассвете человеческой истории.
Он начался достаточно скромно, после двух столетий Темных веков. Молодой человек, по имени Джон Холланд отправился в деревню Н'Орелан и начал копаться в городских развалинах. Он нашел остатки библиотеки и, что было почти невероятно в те времена, он умел читать. Сначала он учился сам, но вскоре к нему присоединились и другие. Так появилась Академия.
Горожане решили, что студенты — колдуны и волшебники, но по мере того, как знание росло, колдуны и волшебники стали синонимами, того, что в вашем веке называли учеными.
— Понятно! — пробормотал Коннор, и подумал об Эвани, Волшебнице. — Понятно!
— Н'Орлеан, — сказал его очаровательный лектор, — стал центром Просвещения. Холланд умер, но Академия жила и однажды молодой студент по имени Теран увидел видение. Некоторые из древних знаний открыли свои секреты. В видении он смог возродить древние Н'Орлеанские электростанции и системы канализации, чтобы дать городу все необходимое!
И хотя не было подходящего источника топлива, он и его группа трудились над машинами, которым были несколько веков, считая, что электричество можно будет добыть, если оно понадобиться.
Так оно и произошло. Человек, по имени Эйнар Олин, принялся бродить по всему континенту в поисках, — и наконец снова открыл! — величайшее достижение Древних. Снова была открыта атомная энергия. Н'Орлеан возродился в своей древней жизни. Из равнин и гор приходили тысячи, только для того, чтобы посмотреть на Великий Город и среди них было трое, изменивших историю.
Прежде всего, светловолосый Мартин Сейр и черноволосый Хоакин Смит, со своей сестрой. Некоторые называли ее сатанински красивой. Сейчас ее называют Черным Пламенем — ты слышал об этом?
Коннор покачал головой, его глаза упивались красотой женщины леса, которая привлекала его таким образом, что он никогда бы не поверил, скажи ему об этом кто-то другой.
На мгновение насмешливое выражение снова появилось на лице девушки, и затем внезапно оно исчезло и она пожала своими белыми плечами и продолжала:
— Эти трое изменили все течение истории. Мартин Сейр занялся биологией и медициной, когда поселился в Академии с монастырским уставом, и его гений сделал первое новое открытие, добавленное к знанию Древних. Изучая эволюцию, экспериментируя с жестким облучением, он открыл стерилизацию и потом — бессмертие!
Хоакин Смит занялся изучением социальных наук, государством, экономикой, психологией. У него была мечта — восстановление старого мира. Он был — точнее есть — колоссальным гением. Он взял бессмертие Мартина Сейра и сменял его на силу. Он сменял у Йоргенсена бессмертие на ракеты, движущиеся на атомном топливе, у Кольмара на оружие, у Эрдена на резонатор Эрдена, который взрывает порох на мили вокруг. И затем он набрал армию и отправился в поход.
— Снова война! — воскликнул Коннор. — А мне казалось, что им уже надоели войны.
Но девушка не слушала его. В ее изумрудных глазах был свет, словно она видела видения — видения о славном нашествии.
— Н'Орлеан, — продолжала она, — поддавшись магнетическому влиянию личности Смита, с радостью сдался. Остальные города, в основном, сдавались, словно зачарованные, а те, которые решили сражаться были побеждены. Какие шансы у луков и ружей против летающих Треугольников Йоргенсена или ионных лучей Кольмара? И сам Хоакин Смит был удивительным существом. Даже жены убитых приветствовали его, когда он утешал их своими благородными манерами.
Америка была покорена через шестьдесят лет. Бессмертие дало Смиту, Повелителю, силу, и никто, за исключением Мартина Сейра и тех, кого он обучил, не были в состоянии вызнать его секреты. Тысячи пытались, некоторые объявили об успехе, но результаты их ошибок до сих пор населяют этот мир.
И вот наконец, Хоакин Смит получил свою Империю; не просто одну Америку. Он уничтожил уголовников и безумцев, он распространил свой родной английский на все страны, он построил Урбс — прекрасный, сверкающий, невероятный город — столицу мира, и здесь он правит вместе с Маргарет Урбс. Кроме того…
— Я думаю, мир, который он покорил, должен преклоняться перед ним! — воскликнул Коннор.
— Преклоняться перед ним! — воскликнула девушка. — Слишком многие ненавидят его, несмотря на все, что он сделал, и не только для своего века, но для всех веков — начиная с Просвещения. Он…
Но Том Коннор больше не слушал. Все его мысли, чувства, внимание, глаза, упивавшиеся ее красотой, были сосредоточены на этой девушке. Она такая прекрасная. И такой ум находился под пышной шапкой ее черных волос. На это должен быть только один ответ. Она должно быть богиня, возродившаяся к жизни.
Он страстно желал коснуться ее, коснуться лишь края ее прозрачного одеяния, но этого не могло произойти. Его сердце отчаянно билось рядом с ней — но преклонение перед ней заставляло его оставаться на месте.
— То, что вы рассказали мне, похоже не сон, — сказал он голосом, звучащим, словно издалека. — Вы сами — мечта.
Танцующий блеск насмешки снова появился в ее глазах цвета моря.
— Значит, будем считать нашу встречу мечтой? — тихо спросила она. Она мягко положила свою белую руку на его плечо и он вздрогнул. Прикосновение было подобно удару электрического тока — но не болезненным.
— Человек Древних, — сказала она, — ты можешь кое-что пообещать?
— Все что угодно, все что угодно, — живо сказал Коннор.
— Тогда обещай, что ты ничего не расскажешь, даже девушке-Сорняку, которая зовется Эвани, Волшебница, о том, что видел меня сегодня утром. Ни единого слова.
На мгновение Коннор заколебался. Будет ли это недоверие к Эвани, если он даст подобное обещание? Он не знал. Но он знал, что собирался сохранить в секрете встречу по другим причинам — словно нечто священное; нечто, что следует хранить, как воспоминание в глубине своего сердца.
— Обещаешь? — спросила она голосом, напоминавшим звон серебряного колокольчика.
Коннор кивнул.
— Обещаю, — сказал он твердо. — Но скажи мне, увидимся ли мы снова? Ты…
Внезапно девушка мягко вскочила на ноги, замерла прислушиваясь словно фавн. Ее изумительные изумрудные глаза были широко открыты, словно она собиралась взлететь. Коннор услышал слабые голоса в лесу. Видимо, мужчины отправились на его розыски, зная насколько он еще болен и слаб.
— Я должна идти, — быстро прошептала девушка. — Но Древний, мы должны еще встретиться! Это мое обещание. Помни о своем!
И прежде, чем он успел что-то сказать, она развернулась, словно бабочка в полете, и помчалась сквозь лес, почти не касаясь босыми ногами земли. Коннор еще раз увидел ее развевающуюся белую одежду, мелькнувшую на фоне зелени листвы, и она исчезла.
Он медленно протер дрожащей рукой глаза. Мечта! Но она обещала, что они встретятся снова. Когда?
5. ДЕРЕВНЯ
Дни неустанно неслись вперед. Коннор постепенно восстановил все свои силы. Иногда, когда он знал, что за ним никто не наблюдает, он пробирался в лес. Но ему так и не удалось вновь увидеть лесную нимфу, столь глубоко поразившую его. Постепенно, он начал убеждать себя, что все произошедшее было всего лишь сном. Множество странных вещей произошли с ним после пробуждения. Только одно придавало его воспоминаниям реальность — знания, что он получил от черноволосой загадочной девушки. Знания — позднее подтвержденные жителями деревни.
Кроме Эвани, у него появился еще один близкий друг. Коннор сразу почувствовал симпатию к Яну Орму, инженеру и оператору на фабрике Ормон над деревней на холме.
Фабрика оказалась полным сюрпризом для Коннора. Удивительно сложные машины делали почти что все. За исключением тяжеловесных механизмов, работающих на полях. Но и те, при желании, можно было произвести на фабрике. В этом не было необходимости, потому что огромные машины можно было перевезти с той же легкостью, как и сталь, необходимую для их конструирования.
Атомная энергия поразила Тома Коннора. Моторы работали на воде, или, точнее, на водороде, и энергия была продуктом синтеза, а не дезинтеграции. Четыре атома водорода с весом 1.008 превращались в атом гелия с весом 4; куда-то исчезала разница — 0.032, — именно она была источником энергии. Вещество уничтожалось, и масса превращалась в энергию.
Здесь был полный набор атомных котлов. Освобождение энергии было процессом постепенным, так же, как у радия; однажды начавшийся процесс не мог остановиться. Ни рост температуры, ни давления не мог стать более медленным. Но водород постоянно превращался в гелий, с периодом полураспада в сто дней.
Ян Орм очень гордился фабрикой.
— Прекрасно, не так ли? — спросил он Коннора. — Типа «Омнифак», делает практически все. Их тысячи по всей стране. Практически каждый город автономен и находиться на самообеспечении. Нам нет нужды в ваших неуклюжих железных дорогах, для того, чтобы транспортировать топливо и руду.
— А какой вы используете металл?
— И металла не нужно, — ответил Орм. — Так же, как был каменный век, бронзовый век и железный век, а история назвала ваш век стальным, мы живем в веке алюминия. Алюминий есть везде; он является основой для всех глин и составляет восемь частей земной поверхности.
— Я знаю об этом, — согласился Коннор. — Но в наше время было слишком дорого производить его из глины.
— Ну, ведь сейчас энергия ничего не стоит. Вода бесплатна. — Неожиданно его лицо потемнело. — Если бы мы только могли контролировать количество энергии. Энергия идет всегда лишь в постоянном количестве — полупериод в триста дней. Если бы мы могли построить ракеты — подобные Треугольникам Урбсов. Натуральный процесс дает слишком мало энергии, чтобы поднять свой собственный вес. Энергия от фунта воды выходит слишком постепенно, и ее недостаточно, чтобы поднять массу в один фунт. Урбсы знают, как увеличить выход, сделать возможным отдать половину энергии, получаемой в сто дней, за десять дней.
— А если вы сможете построить ракеты?
— Тогда, — сказал Орм, помрачнев еще больше, — тогда мы… — Он внезапно замолчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
— Двадцатый век! — воскликнул Коннор. — Да это же мое время!
— Да. Ваши скорые на решения, воинственные нации, подпитываемые жаждой битв, наконец оказались в гигантской войне, словно облако покрывшей всю планету. Они сражались на земле, в воде и в воздухе, под водой и под землей. Они сражались оружием, секрет которого до сих пор утерян, странной химией и болезнями. Все нации оказались погруженными в борьбу; все из могучего знания было направлено на это. Гигантские города, город за городом, разрушались атомными бомбами или уничтожались путем заражения водных источников. Голод охватил мир, и после этого пришли болезни.
Но на пятый год после войны мир как-то стабилизировался. Затем наступило время варварства. Старые нации больше не существовали, и на их место пришло множество городов-государств, небольшие фермерские объединения, враждебно относящиеся друг к другу, изготовляющие собственную одежду, производящие собственную пищу. И затем начал изменяться язык.
— Почему? — спросил Коннор. — Ведь дети должны говорить так же, как их родители.
— Не совсем, — сказала лесная нимфа с мягкой улыбкой. — Язык подчиняется законам. Вот один из них: согласные имеют тенденцию замещаться по мере старения языка. Возьми слово «мать». В древнем Токкарском это было «makar», в латыни «mater». Затем «madre», затем «mother» и наконец «мась». Каждый из последующих звуков легче для произношения. Естественно, предпочтение отдается «мама» — чистым лабиальным звукам, которые являются самым древним в мире словом.
— Понятно, — сказал Коннор.
— Ну вот, когда не было давления печати, язык изменился. Стало трудно читать старые книги и они начали исчезать. Пламя бушевало в заброшенных городах; банды грабителей жгли книги, чтобы согреться зимой. Черви и старость разрушали их. Знание исчезало, некоторое навсегда.
Она на мгновение замерла, внимательно глядя на Коннора.
— Теперь ты понимаешь, почему я говорю о величии, если ты сохранил свои древние знания?
— Возможно, — сказал Коннор. — Но, пожалуйста, продолжай.
— Были и другие факторы, — сказала она, кивнув. — Первым делом, группа небольших городов-государств было лучшим местом для гения. Такова была ситуация в Греции во время Золотого Века, в Италии во время Ренессанса и во во всем мире во время Второго Просвещения.
Кроме того, период варварства действовал на человечество, заставляя его искать другие формы существования. Каменный век внезапно разродился светом Египта, Персия развалилась и начала процветать Греция, Средние века породили Ренессанс. Так Темные века дали вспышку прекрасному веку Второго Просвещения, четвертом великом рассвете человеческой истории.
Он начался достаточно скромно, после двух столетий Темных веков. Молодой человек, по имени Джон Холланд отправился в деревню Н'Орелан и начал копаться в городских развалинах. Он нашел остатки библиотеки и, что было почти невероятно в те времена, он умел читать. Сначала он учился сам, но вскоре к нему присоединились и другие. Так появилась Академия.
Горожане решили, что студенты — колдуны и волшебники, но по мере того, как знание росло, колдуны и волшебники стали синонимами, того, что в вашем веке называли учеными.
— Понятно! — пробормотал Коннор, и подумал об Эвани, Волшебнице. — Понятно!
— Н'Орлеан, — сказал его очаровательный лектор, — стал центром Просвещения. Холланд умер, но Академия жила и однажды молодой студент по имени Теран увидел видение. Некоторые из древних знаний открыли свои секреты. В видении он смог возродить древние Н'Орлеанские электростанции и системы канализации, чтобы дать городу все необходимое!
И хотя не было подходящего источника топлива, он и его группа трудились над машинами, которым были несколько веков, считая, что электричество можно будет добыть, если оно понадобиться.
Так оно и произошло. Человек, по имени Эйнар Олин, принялся бродить по всему континенту в поисках, — и наконец снова открыл! — величайшее достижение Древних. Снова была открыта атомная энергия. Н'Орлеан возродился в своей древней жизни. Из равнин и гор приходили тысячи, только для того, чтобы посмотреть на Великий Город и среди них было трое, изменивших историю.
Прежде всего, светловолосый Мартин Сейр и черноволосый Хоакин Смит, со своей сестрой. Некоторые называли ее сатанински красивой. Сейчас ее называют Черным Пламенем — ты слышал об этом?
Коннор покачал головой, его глаза упивались красотой женщины леса, которая привлекала его таким образом, что он никогда бы не поверил, скажи ему об этом кто-то другой.
На мгновение насмешливое выражение снова появилось на лице девушки, и затем внезапно оно исчезло и она пожала своими белыми плечами и продолжала:
— Эти трое изменили все течение истории. Мартин Сейр занялся биологией и медициной, когда поселился в Академии с монастырским уставом, и его гений сделал первое новое открытие, добавленное к знанию Древних. Изучая эволюцию, экспериментируя с жестким облучением, он открыл стерилизацию и потом — бессмертие!
Хоакин Смит занялся изучением социальных наук, государством, экономикой, психологией. У него была мечта — восстановление старого мира. Он был — точнее есть — колоссальным гением. Он взял бессмертие Мартина Сейра и сменял его на силу. Он сменял у Йоргенсена бессмертие на ракеты, движущиеся на атомном топливе, у Кольмара на оружие, у Эрдена на резонатор Эрдена, который взрывает порох на мили вокруг. И затем он набрал армию и отправился в поход.
— Снова война! — воскликнул Коннор. — А мне казалось, что им уже надоели войны.
Но девушка не слушала его. В ее изумрудных глазах был свет, словно она видела видения — видения о славном нашествии.
— Н'Орлеан, — продолжала она, — поддавшись магнетическому влиянию личности Смита, с радостью сдался. Остальные города, в основном, сдавались, словно зачарованные, а те, которые решили сражаться были побеждены. Какие шансы у луков и ружей против летающих Треугольников Йоргенсена или ионных лучей Кольмара? И сам Хоакин Смит был удивительным существом. Даже жены убитых приветствовали его, когда он утешал их своими благородными манерами.
Америка была покорена через шестьдесят лет. Бессмертие дало Смиту, Повелителю, силу, и никто, за исключением Мартина Сейра и тех, кого он обучил, не были в состоянии вызнать его секреты. Тысячи пытались, некоторые объявили об успехе, но результаты их ошибок до сих пор населяют этот мир.
И вот наконец, Хоакин Смит получил свою Империю; не просто одну Америку. Он уничтожил уголовников и безумцев, он распространил свой родной английский на все страны, он построил Урбс — прекрасный, сверкающий, невероятный город — столицу мира, и здесь он правит вместе с Маргарет Урбс. Кроме того…
— Я думаю, мир, который он покорил, должен преклоняться перед ним! — воскликнул Коннор.
— Преклоняться перед ним! — воскликнула девушка. — Слишком многие ненавидят его, несмотря на все, что он сделал, и не только для своего века, но для всех веков — начиная с Просвещения. Он…
Но Том Коннор больше не слушал. Все его мысли, чувства, внимание, глаза, упивавшиеся ее красотой, были сосредоточены на этой девушке. Она такая прекрасная. И такой ум находился под пышной шапкой ее черных волос. На это должен быть только один ответ. Она должно быть богиня, возродившаяся к жизни.
Он страстно желал коснуться ее, коснуться лишь края ее прозрачного одеяния, но этого не могло произойти. Его сердце отчаянно билось рядом с ней — но преклонение перед ней заставляло его оставаться на месте.
— То, что вы рассказали мне, похоже не сон, — сказал он голосом, звучащим, словно издалека. — Вы сами — мечта.
Танцующий блеск насмешки снова появился в ее глазах цвета моря.
— Значит, будем считать нашу встречу мечтой? — тихо спросила она. Она мягко положила свою белую руку на его плечо и он вздрогнул. Прикосновение было подобно удару электрического тока — но не болезненным.
— Человек Древних, — сказала она, — ты можешь кое-что пообещать?
— Все что угодно, все что угодно, — живо сказал Коннор.
— Тогда обещай, что ты ничего не расскажешь, даже девушке-Сорняку, которая зовется Эвани, Волшебница, о том, что видел меня сегодня утром. Ни единого слова.
На мгновение Коннор заколебался. Будет ли это недоверие к Эвани, если он даст подобное обещание? Он не знал. Но он знал, что собирался сохранить в секрете встречу по другим причинам — словно нечто священное; нечто, что следует хранить, как воспоминание в глубине своего сердца.
— Обещаешь? — спросила она голосом, напоминавшим звон серебряного колокольчика.
Коннор кивнул.
— Обещаю, — сказал он твердо. — Но скажи мне, увидимся ли мы снова? Ты…
Внезапно девушка мягко вскочила на ноги, замерла прислушиваясь словно фавн. Ее изумительные изумрудные глаза были широко открыты, словно она собиралась взлететь. Коннор услышал слабые голоса в лесу. Видимо, мужчины отправились на его розыски, зная насколько он еще болен и слаб.
— Я должна идти, — быстро прошептала девушка. — Но Древний, мы должны еще встретиться! Это мое обещание. Помни о своем!
И прежде, чем он успел что-то сказать, она развернулась, словно бабочка в полете, и помчалась сквозь лес, почти не касаясь босыми ногами земли. Коннор еще раз увидел ее развевающуюся белую одежду, мелькнувшую на фоне зелени листвы, и она исчезла.
Он медленно протер дрожащей рукой глаза. Мечта! Но она обещала, что они встретятся снова. Когда?
5. ДЕРЕВНЯ
Дни неустанно неслись вперед. Коннор постепенно восстановил все свои силы. Иногда, когда он знал, что за ним никто не наблюдает, он пробирался в лес. Но ему так и не удалось вновь увидеть лесную нимфу, столь глубоко поразившую его. Постепенно, он начал убеждать себя, что все произошедшее было всего лишь сном. Множество странных вещей произошли с ним после пробуждения. Только одно придавало его воспоминаниям реальность — знания, что он получил от черноволосой загадочной девушки. Знания — позднее подтвержденные жителями деревни.
Кроме Эвани, у него появился еще один близкий друг. Коннор сразу почувствовал симпатию к Яну Орму, инженеру и оператору на фабрике Ормон над деревней на холме.
Фабрика оказалась полным сюрпризом для Коннора. Удивительно сложные машины делали почти что все. За исключением тяжеловесных механизмов, работающих на полях. Но и те, при желании, можно было произвести на фабрике. В этом не было необходимости, потому что огромные машины можно было перевезти с той же легкостью, как и сталь, необходимую для их конструирования.
Атомная энергия поразила Тома Коннора. Моторы работали на воде, или, точнее, на водороде, и энергия была продуктом синтеза, а не дезинтеграции. Четыре атома водорода с весом 1.008 превращались в атом гелия с весом 4; куда-то исчезала разница — 0.032, — именно она была источником энергии. Вещество уничтожалось, и масса превращалась в энергию.
Здесь был полный набор атомных котлов. Освобождение энергии было процессом постепенным, так же, как у радия; однажды начавшийся процесс не мог остановиться. Ни рост температуры, ни давления не мог стать более медленным. Но водород постоянно превращался в гелий, с периодом полураспада в сто дней.
Ян Орм очень гордился фабрикой.
— Прекрасно, не так ли? — спросил он Коннора. — Типа «Омнифак», делает практически все. Их тысячи по всей стране. Практически каждый город автономен и находиться на самообеспечении. Нам нет нужды в ваших неуклюжих железных дорогах, для того, чтобы транспортировать топливо и руду.
— А какой вы используете металл?
— И металла не нужно, — ответил Орм. — Так же, как был каменный век, бронзовый век и железный век, а история назвала ваш век стальным, мы живем в веке алюминия. Алюминий есть везде; он является основой для всех глин и составляет восемь частей земной поверхности.
— Я знаю об этом, — согласился Коннор. — Но в наше время было слишком дорого производить его из глины.
— Ну, ведь сейчас энергия ничего не стоит. Вода бесплатна. — Неожиданно его лицо потемнело. — Если бы мы только могли контролировать количество энергии. Энергия идет всегда лишь в постоянном количестве — полупериод в триста дней. Если бы мы могли построить ракеты — подобные Треугольникам Урбсов. Натуральный процесс дает слишком мало энергии, чтобы поднять свой собственный вес. Энергия от фунта воды выходит слишком постепенно, и ее недостаточно, чтобы поднять массу в один фунт. Урбсы знают, как увеличить выход, сделать возможным отдать половину энергии, получаемой в сто дней, за десять дней.
— А если вы сможете построить ракеты?
— Тогда, — сказал Орм, помрачнев еще больше, — тогда мы… — Он внезапно замолчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32