Разве это преступление?
— А как же все остальные заказчики? Они тебе миллионы перечислили?
— Вот я их и порадую отличной продукцией.
— Так ведь твои дома дороже! А заказчики тебе больше не заплатят ни гроша! Они исчерпали свою смету. Где же ты деньги возьмешь?
— Денег у нас на счету много.
— Но они не для этого предназначены, — повысил голос Николай. — Тебе нужно послать эти чертежи в ГлавАПУ Госстроя СССР для разработки нового типового проекта. В наше время строить дома можно только с участием банка, садовая ты голова! Если ты выпустишь продукцию и не реализуешь ее, то банк не даст тебе ни гроша. Чем же ты будешь рассчитываться с рабочими? Не выполнишь план — у тебя не будет фонда зарплаты! И потом Государственная комиссия! Она вряд ли согласится принять строения, выполненные не по типовым проектам. Понимаешь ли ты, Максим, всё против тебя?
— Николай, не мешай мне три месяца! — попросил я. — И увидишь, все будет в порядке.
— Это же государственное предприятие, а не твоя собственная лавочка…
— Я знаю.
Николай с сердцем ткнул окурок в пепельницу и, опершись сильными руками о стол, поднялся. Светло-серые с голубизной глаза его сузились, стали жесткими, на выбритых щеках заиграли желваки.
— Пошли к первому, — сказал он. — Мы должны поставить его в известность.
— Я пришел к тебе не как к секретарю горкома, — сказал я. — Как к другу.
— Не думал я, Максим, что нам так мало придется поработать вместе… — Николай, все еще упираясь кулаками в стол, громоздился над ним, как скала.
— Ты меня раньше времени не отпевай, — спокойно сказал я. — И сядь, пожалуйста, у тебя такой грозный вид…
Бутафоров потер большой рукой крепкий подбородок — я услышал шелестящий скрип — и снова опустился в кресло.
— Ты так хорошо начал, — совсем другим голосом заговорил ол. — Ей-богу, Максим, я от всей души порадовался за тебя… Честно говоря, я ведь не верил, что из тебя получился настоящий руководитель. Раньше-то у тебя этих задатков не было… И Куприянов переменил к тебе свое отношение… не без моей помощи. Ведь это его была идея назначить директором завода своего, местного человека. Он и кандидатуру подобрал… И признаться, то, что министерство прислало тебя, он воспринял как щелчок по носу… Конечно, он мужик разумный и уже успокоился. Главное, что завод заработал. И заработал неплохо… И вдруг такой финт! Как теперь и ему в глаза погляжу?
— Он не барышня, и нечего ему в глаза смотреть, — сказал я. — А теперь послушай меня внимательно. Я в партии почти столько же, сколько и ты. Как коммунист, я считаю, что мы не должны выпускать для жилых зданий эти примитивные панели и блоки… Для служебных помещений и скотных дворов они годятся, а для жилья — нет! Я в этом давно убедился, побывав на строительстве у Васина. Ни один здравомыслящий колхозник не переедет из своей деревянной избы в наш железобетонный сарай с примитивными удобствами, а если и переедет, то через год станет проклинать всех нас, кто удружил ему такое жилище… Ты помнишь, с моим отцом в строительном тресте сразу после войны работал инженер Ягодкин? Ну, который еще мне мотоцикл подарил? Так вот однажды я слышал его спор с архитектором, забыл его фамилию… он еще все время говорил: «Интэрэсное дело!» Ягодкин утверждал, что нужно строить дома навек: красивые и удобные, как строили в старину, а архитектор возражал, мол, это неправильно: люди живут в землянках и рады будут любой хибаре, лишь бы поскорее оттуда выбраться. Он стоял горой за дешевое стандартное строительство. Поначалу весь город заменили этими сараями, а потом спохватились… Кстати, все эти стандартные дома на бывшей Торопецкой улице сейчас подчистую сносят и на их месте строят современные многоэтажные здания… Я не берусь осуждать архитектора, может быть, он был и прав в том, сорок шестом послевоенном году, но сейчас другое время, Коля, и мы не можем подсовывать людям неудобные, примитивные дома! Понимаешь, не та нынче ситуация, когда люди перебираются из землянок в стандартные домишки и законно считают, что им повезло. Сейчас они хотят жить по-человечески в красивых удобных домах, которые простоят десятки лет! И которые мы умеем строить. И не надо будет их потом снова сносить.
— Ну ты это уж слишком, — заметил Николай.
Слушал он меня внимательно, и, как мне показалось, голубоватый ледок в его глазах немного растаял. И на часы он больше не посматривал, наверное, забыл про своих избирателей, а мне ему об этом напоминать не хотелось: мне нужно было ему все как есть выложить, пока он слушает…
— Ты отлично знаешь, что молодежь бежит из деревни в город… И знаешь почему: мало культуры, развлечений, нет элементарных удобств. Тяжелый физический труд… Пусть дворником, лишь бы в город. А вот Васин взял да и создал для своих колхозников нормальные человеческие условия: свой прекрасный Дом культуры, куда приезжают выступать, даже столичные артисты, механизировал тяжелый физический труд, дал людям возможность хорошо зарабатывать, построил удобное жилье… Кстати, Васин сам на днях отказался от наших стандартных домов и потребовал, чтобы мы ему построили дома, как на этих… картинках, как ты их назвал… И что же получилось? Люди из города повалили к нему наниматься в колхоз на работу!
— Ты мне не читай тут политграмоту, — сказал Николай. — А о Васине я и сам все знаю. И я не против, чтобы вы делали хорошие удобные дома, но всему свое время! Завод еще толком и не оперился, а ты уже готов все переделывать! Какой революционер нашелся! Год-два выпускайте, что вам поручено, а там поглядим… Но не сразу же всю технологию ко всем чертям! А план? А выполнение заказов, за которые вы денежки получили? Если бы ты мог заказчикам за те же деньги делать вот такие дома, как… — он ткнул пальцем в папку. — Пожалуйста. Но ты ведь не сможешь! Твои новые дома стоят дороже! Я уж не говорю о плане, который ты в первый же месяц завалишь! Ведь новые детали, как я понял, гораздо сложнее, и чтобы все это внедрить в производство, нужно завод останавливать. Тяп-ляп, на ходу не сделаешь! И потом серьезно, где ты деньги, возьмешь хотя бы для строительства этого… экспериментального цеха?
— У тебя не попрошу, — усмехнулся я.
— Ну вот что, Максим, — сказал Николай и взглянул на часы — вспомнил все-таки про встречу с избирателями! — Я отлично понимаю твои добрые намерения, хотя, по правде сказать, все это смахивает на большую авантюру… Я знаю тебя и верю тебе. Единственное, что я могу тебе пообещать…
— Не мешай мне три месяца, — сказал я. — Только три месяца!
— А как Тропинин? — спросил Николай. — Твой парторг?
— Он поддержит меня, — уверенно ответил я, подумав, что сегодня же надо поговорить с Анатолием Филипповичем.
— Тропинин, как и ты, горячая голова… — задумчиво заметил Николай. — А главный инженер, Архипов?
— Он в отпуск собирается… — уклончиво ответил я, но Бутафорова не так-то просто было провести.
— Спроваживаешь? — взглянул он на меня. — Конечно, Архипов на такое не пойдет…
— На комсомольцев я тоже рассчитываю, — сказал я.
— Я не слышал твоих речей и ничего не знаю, — заявил Николай. — Не скрою, что такая позиция невмешательства мне самому не нравится, но другого выхода я пока не вижу… И еще одно: если придется тебя обсуждать на бюро горкома партии, на мою поддержку, не рассчитывай. А мой опыт партийной работы подсказывает, что бюро тебе не миновать. Как секретарь горкома я тебя предупредил, а как твой друг желаю успеха в этом довольно рискованном предприятии!
Я готов был обнять Николая за эти слова: видит бог, не легко ему было их произнести! Но он их произнес, за что я был ему безмерно благодарен. Этот разговор и решил все…
Николай натягивал пальто, когда в кабинет вошел первый секретарь горкома Куприянов Борис Александрович. Это был плотный мужчина лет сорока пяти, с большой головой и резкими чертами лица. Вьющиеся светлые волосы гладко зачесаны назад. Он крепко пожал мне руку — я обратил внимание, что пальцы у него сильные, и вспомнил, что читал в каком-то журнале, что такое крепкое, энергичное рукопожатие свойственно людям решительным, волевым.
— Редко заходишь к нам, Максим Константинович, — пожурил он меня и повернулся к Бутафорову. — Вот какое дело, Николай, сейчас позвонил секретарь обкома, мне нужно завтра к одиннадцати быть в Пскове. Придется тебе проводить отчетно-перевыборное собрание в вагонном депо. А обстановка там сложная, сам знаешь… Худякова придется снимать к чертовой матери… Уходишь? А я хотел с тобой потолковать.
— Встреча с избирателями, — сказал Николай. — Я тебе вечером позвоню. Когда выезжаешь?
— Выезжаешь… — усмехнулся Куприянов. — Если бы я сейчас выехал, и то к утру бы не успел. На дороге гололед… Вылетаю. Завтра в восемь утра.
— Я тебе позвоню.
— Тогда уж лучше ко мне домой заходи. Это серьезный разговор.
Мы вышли в приемную. Миловидная женщина с льняными волосами что-то печатала на машинке. И хотя она смотрела на нас, пальцы ее бойко стучали по клавишам. На маленьком полированном столике штук пять разноцветных телефонов.
— Ко мне нет вопросов? — остановился на пороге своего кабинета Купрянов. — Если есть — заходи.
«У меня нет к вам вопросов, Борис Александрович, — подумал я, — а вот у вас ко мне, бьюсь об заклад, скоро появится много разных вопросов… Вот только не знаю, смогу ли я на них ответить…»
Мы с Николаем вышли на улицу. Ему всего и нужно-то было перейти через дорогу в здание горсовета. Щурясь от яркого солнца, Николай ждал, когда пройдут машины.
— Так мы с тобой и не выбрались на рыбалку, — посетовал он, глядя на светофор. Наконец вспыхнул красный свет, и Бутафоров, пожав мне руку, поспешил к своим избирателям.
«Теперь мне, Коля, не до рыбалки, — подумал я, глядя ему вслед. — Вот попозже, возможно, кроме рыбалки у меня и дел-то других не будет…» Припомнив пословицу «взялся за гуж — не говори, что не дюж» и обругав себя за малодушие, я зашагал по тротуару, сторонясь карнизов зданий, с которых прямо в голову нацелились огромные заостренные сосульки.
«Вот она жизнь, — подумал я, с опаской поглядывая на эти ледяные пирамиды. — Сорвется с крыши этакая пудовая тютя, клюнет в макушку — и шапка не поможет!»
9
Заводская лаборатория, которой заведовал Тропинин, находилась на втором этаже здания заводоуправления. Я несколько раз заходил туда. В просторной комнате, уставленной столами и стеллажами с пробирками, ретортами и другой лабораторной утварью, работали четыре девушки. Когда я проходил мимо к крошечному кабинету заведующего, одна из лаборанток проводила меня долгим и недружелюбным взглядом, но стоило мне повернуть голову в ее сторону, девушка поспешно нагнулась к своим пробиркам, в которых розовела какая-то вспененная смесь.
Эта девушка была Маша Кривина. Видно, крепко, чудачка, рассердилась на меня.
Анатолий Филиппович был на месте.
— Я знаю, зачем ты пришел, — улыбнулся он, оторвавшись от микроскопа. — Значит, как говорили наши предки: идем на «вы»?
— Любомудров сказал? — удивился я.
— Я его не видел, — рассмеялся Анатолий Филиппович. — И потом, из Любомудрова слова клешами не вытянешь… Просто интуиция… Не один ты такой проницательный!
Я сказал ему о твердо принятом решении внедрить в производство изготовление новых деталей, не скрыл и гигантских трудностей, с которыми придется встретиться с первых же шагов… Не рассказал лишь о своем разговоре с Бутафоровым. Я подумал, что узнай секретарь партбюро пусть даже о молчаливой поддержке секретаря горкома партии, он морально почувствует себя свободным от ответственности…
Но, как впоследствии выяснилось, я еще плохо знал Тропинина. Этот человек не боялся никакой ответственности и, приняв решение, дрался за него до конца. Но все это я узнал потом, а сейчас пристально смотрел на Анатолия Филипповича, ожидая, что же он мне скажет.
— Нужно приступать к работе, и немедленно, — сказал он. — Теперь каждым день дорог… — и, прищурившись, взглянул на меня: — Это твоя идея Архипова в отпуск спровадить?
— Он такой театрал, а сейчас зимний сезон в разгаре…
— Может быть, ты и прав, — сказал Тропинин, — хотя я и не терял надежды перетянуть его на нашу сторону.
Я с удовольствием смотрел на него: этот человек мыслил, как и я. И, по-видимому, эти проекты тоже не выходили у него из головы. Не сговариваясь, мы разными путями пришли к одному и тому же трудному решению: выпускать детали к домам, спроектированным Любомудровым.
— Здесь мои последние выкладки, — кивнул Тропинин па журнал с колонками формул и цифр. — Мы сможем работать на местном сырье. Не в ущерб плановой продукции… Разумеется, на первых порах.
Это меня удивило! Я еще сам не знал, решусь ли на все это, а Тропинин уже провел все лабораторные исследования, как будто производство новых деталей — дело давно решенное.
Не скрою, что удивление мое было приятным. Пока я мучился сомнениями и бессонными ночами искал на них ответ, Анатолий Филиппович работал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
— А как же все остальные заказчики? Они тебе миллионы перечислили?
— Вот я их и порадую отличной продукцией.
— Так ведь твои дома дороже! А заказчики тебе больше не заплатят ни гроша! Они исчерпали свою смету. Где же ты деньги возьмешь?
— Денег у нас на счету много.
— Но они не для этого предназначены, — повысил голос Николай. — Тебе нужно послать эти чертежи в ГлавАПУ Госстроя СССР для разработки нового типового проекта. В наше время строить дома можно только с участием банка, садовая ты голова! Если ты выпустишь продукцию и не реализуешь ее, то банк не даст тебе ни гроша. Чем же ты будешь рассчитываться с рабочими? Не выполнишь план — у тебя не будет фонда зарплаты! И потом Государственная комиссия! Она вряд ли согласится принять строения, выполненные не по типовым проектам. Понимаешь ли ты, Максим, всё против тебя?
— Николай, не мешай мне три месяца! — попросил я. — И увидишь, все будет в порядке.
— Это же государственное предприятие, а не твоя собственная лавочка…
— Я знаю.
Николай с сердцем ткнул окурок в пепельницу и, опершись сильными руками о стол, поднялся. Светло-серые с голубизной глаза его сузились, стали жесткими, на выбритых щеках заиграли желваки.
— Пошли к первому, — сказал он. — Мы должны поставить его в известность.
— Я пришел к тебе не как к секретарю горкома, — сказал я. — Как к другу.
— Не думал я, Максим, что нам так мало придется поработать вместе… — Николай, все еще упираясь кулаками в стол, громоздился над ним, как скала.
— Ты меня раньше времени не отпевай, — спокойно сказал я. — И сядь, пожалуйста, у тебя такой грозный вид…
Бутафоров потер большой рукой крепкий подбородок — я услышал шелестящий скрип — и снова опустился в кресло.
— Ты так хорошо начал, — совсем другим голосом заговорил ол. — Ей-богу, Максим, я от всей души порадовался за тебя… Честно говоря, я ведь не верил, что из тебя получился настоящий руководитель. Раньше-то у тебя этих задатков не было… И Куприянов переменил к тебе свое отношение… не без моей помощи. Ведь это его была идея назначить директором завода своего, местного человека. Он и кандидатуру подобрал… И признаться, то, что министерство прислало тебя, он воспринял как щелчок по носу… Конечно, он мужик разумный и уже успокоился. Главное, что завод заработал. И заработал неплохо… И вдруг такой финт! Как теперь и ему в глаза погляжу?
— Он не барышня, и нечего ему в глаза смотреть, — сказал я. — А теперь послушай меня внимательно. Я в партии почти столько же, сколько и ты. Как коммунист, я считаю, что мы не должны выпускать для жилых зданий эти примитивные панели и блоки… Для служебных помещений и скотных дворов они годятся, а для жилья — нет! Я в этом давно убедился, побывав на строительстве у Васина. Ни один здравомыслящий колхозник не переедет из своей деревянной избы в наш железобетонный сарай с примитивными удобствами, а если и переедет, то через год станет проклинать всех нас, кто удружил ему такое жилище… Ты помнишь, с моим отцом в строительном тресте сразу после войны работал инженер Ягодкин? Ну, который еще мне мотоцикл подарил? Так вот однажды я слышал его спор с архитектором, забыл его фамилию… он еще все время говорил: «Интэрэсное дело!» Ягодкин утверждал, что нужно строить дома навек: красивые и удобные, как строили в старину, а архитектор возражал, мол, это неправильно: люди живут в землянках и рады будут любой хибаре, лишь бы поскорее оттуда выбраться. Он стоял горой за дешевое стандартное строительство. Поначалу весь город заменили этими сараями, а потом спохватились… Кстати, все эти стандартные дома на бывшей Торопецкой улице сейчас подчистую сносят и на их месте строят современные многоэтажные здания… Я не берусь осуждать архитектора, может быть, он был и прав в том, сорок шестом послевоенном году, но сейчас другое время, Коля, и мы не можем подсовывать людям неудобные, примитивные дома! Понимаешь, не та нынче ситуация, когда люди перебираются из землянок в стандартные домишки и законно считают, что им повезло. Сейчас они хотят жить по-человечески в красивых удобных домах, которые простоят десятки лет! И которые мы умеем строить. И не надо будет их потом снова сносить.
— Ну ты это уж слишком, — заметил Николай.
Слушал он меня внимательно, и, как мне показалось, голубоватый ледок в его глазах немного растаял. И на часы он больше не посматривал, наверное, забыл про своих избирателей, а мне ему об этом напоминать не хотелось: мне нужно было ему все как есть выложить, пока он слушает…
— Ты отлично знаешь, что молодежь бежит из деревни в город… И знаешь почему: мало культуры, развлечений, нет элементарных удобств. Тяжелый физический труд… Пусть дворником, лишь бы в город. А вот Васин взял да и создал для своих колхозников нормальные человеческие условия: свой прекрасный Дом культуры, куда приезжают выступать, даже столичные артисты, механизировал тяжелый физический труд, дал людям возможность хорошо зарабатывать, построил удобное жилье… Кстати, Васин сам на днях отказался от наших стандартных домов и потребовал, чтобы мы ему построили дома, как на этих… картинках, как ты их назвал… И что же получилось? Люди из города повалили к нему наниматься в колхоз на работу!
— Ты мне не читай тут политграмоту, — сказал Николай. — А о Васине я и сам все знаю. И я не против, чтобы вы делали хорошие удобные дома, но всему свое время! Завод еще толком и не оперился, а ты уже готов все переделывать! Какой революционер нашелся! Год-два выпускайте, что вам поручено, а там поглядим… Но не сразу же всю технологию ко всем чертям! А план? А выполнение заказов, за которые вы денежки получили? Если бы ты мог заказчикам за те же деньги делать вот такие дома, как… — он ткнул пальцем в папку. — Пожалуйста. Но ты ведь не сможешь! Твои новые дома стоят дороже! Я уж не говорю о плане, который ты в первый же месяц завалишь! Ведь новые детали, как я понял, гораздо сложнее, и чтобы все это внедрить в производство, нужно завод останавливать. Тяп-ляп, на ходу не сделаешь! И потом серьезно, где ты деньги, возьмешь хотя бы для строительства этого… экспериментального цеха?
— У тебя не попрошу, — усмехнулся я.
— Ну вот что, Максим, — сказал Николай и взглянул на часы — вспомнил все-таки про встречу с избирателями! — Я отлично понимаю твои добрые намерения, хотя, по правде сказать, все это смахивает на большую авантюру… Я знаю тебя и верю тебе. Единственное, что я могу тебе пообещать…
— Не мешай мне три месяца, — сказал я. — Только три месяца!
— А как Тропинин? — спросил Николай. — Твой парторг?
— Он поддержит меня, — уверенно ответил я, подумав, что сегодня же надо поговорить с Анатолием Филипповичем.
— Тропинин, как и ты, горячая голова… — задумчиво заметил Николай. — А главный инженер, Архипов?
— Он в отпуск собирается… — уклончиво ответил я, но Бутафорова не так-то просто было провести.
— Спроваживаешь? — взглянул он на меня. — Конечно, Архипов на такое не пойдет…
— На комсомольцев я тоже рассчитываю, — сказал я.
— Я не слышал твоих речей и ничего не знаю, — заявил Николай. — Не скрою, что такая позиция невмешательства мне самому не нравится, но другого выхода я пока не вижу… И еще одно: если придется тебя обсуждать на бюро горкома партии, на мою поддержку, не рассчитывай. А мой опыт партийной работы подсказывает, что бюро тебе не миновать. Как секретарь горкома я тебя предупредил, а как твой друг желаю успеха в этом довольно рискованном предприятии!
Я готов был обнять Николая за эти слова: видит бог, не легко ему было их произнести! Но он их произнес, за что я был ему безмерно благодарен. Этот разговор и решил все…
Николай натягивал пальто, когда в кабинет вошел первый секретарь горкома Куприянов Борис Александрович. Это был плотный мужчина лет сорока пяти, с большой головой и резкими чертами лица. Вьющиеся светлые волосы гладко зачесаны назад. Он крепко пожал мне руку — я обратил внимание, что пальцы у него сильные, и вспомнил, что читал в каком-то журнале, что такое крепкое, энергичное рукопожатие свойственно людям решительным, волевым.
— Редко заходишь к нам, Максим Константинович, — пожурил он меня и повернулся к Бутафорову. — Вот какое дело, Николай, сейчас позвонил секретарь обкома, мне нужно завтра к одиннадцати быть в Пскове. Придется тебе проводить отчетно-перевыборное собрание в вагонном депо. А обстановка там сложная, сам знаешь… Худякова придется снимать к чертовой матери… Уходишь? А я хотел с тобой потолковать.
— Встреча с избирателями, — сказал Николай. — Я тебе вечером позвоню. Когда выезжаешь?
— Выезжаешь… — усмехнулся Куприянов. — Если бы я сейчас выехал, и то к утру бы не успел. На дороге гололед… Вылетаю. Завтра в восемь утра.
— Я тебе позвоню.
— Тогда уж лучше ко мне домой заходи. Это серьезный разговор.
Мы вышли в приемную. Миловидная женщина с льняными волосами что-то печатала на машинке. И хотя она смотрела на нас, пальцы ее бойко стучали по клавишам. На маленьком полированном столике штук пять разноцветных телефонов.
— Ко мне нет вопросов? — остановился на пороге своего кабинета Купрянов. — Если есть — заходи.
«У меня нет к вам вопросов, Борис Александрович, — подумал я, — а вот у вас ко мне, бьюсь об заклад, скоро появится много разных вопросов… Вот только не знаю, смогу ли я на них ответить…»
Мы с Николаем вышли на улицу. Ему всего и нужно-то было перейти через дорогу в здание горсовета. Щурясь от яркого солнца, Николай ждал, когда пройдут машины.
— Так мы с тобой и не выбрались на рыбалку, — посетовал он, глядя на светофор. Наконец вспыхнул красный свет, и Бутафоров, пожав мне руку, поспешил к своим избирателям.
«Теперь мне, Коля, не до рыбалки, — подумал я, глядя ему вслед. — Вот попозже, возможно, кроме рыбалки у меня и дел-то других не будет…» Припомнив пословицу «взялся за гуж — не говори, что не дюж» и обругав себя за малодушие, я зашагал по тротуару, сторонясь карнизов зданий, с которых прямо в голову нацелились огромные заостренные сосульки.
«Вот она жизнь, — подумал я, с опаской поглядывая на эти ледяные пирамиды. — Сорвется с крыши этакая пудовая тютя, клюнет в макушку — и шапка не поможет!»
9
Заводская лаборатория, которой заведовал Тропинин, находилась на втором этаже здания заводоуправления. Я несколько раз заходил туда. В просторной комнате, уставленной столами и стеллажами с пробирками, ретортами и другой лабораторной утварью, работали четыре девушки. Когда я проходил мимо к крошечному кабинету заведующего, одна из лаборанток проводила меня долгим и недружелюбным взглядом, но стоило мне повернуть голову в ее сторону, девушка поспешно нагнулась к своим пробиркам, в которых розовела какая-то вспененная смесь.
Эта девушка была Маша Кривина. Видно, крепко, чудачка, рассердилась на меня.
Анатолий Филиппович был на месте.
— Я знаю, зачем ты пришел, — улыбнулся он, оторвавшись от микроскопа. — Значит, как говорили наши предки: идем на «вы»?
— Любомудров сказал? — удивился я.
— Я его не видел, — рассмеялся Анатолий Филиппович. — И потом, из Любомудрова слова клешами не вытянешь… Просто интуиция… Не один ты такой проницательный!
Я сказал ему о твердо принятом решении внедрить в производство изготовление новых деталей, не скрыл и гигантских трудностей, с которыми придется встретиться с первых же шагов… Не рассказал лишь о своем разговоре с Бутафоровым. Я подумал, что узнай секретарь партбюро пусть даже о молчаливой поддержке секретаря горкома партии, он морально почувствует себя свободным от ответственности…
Но, как впоследствии выяснилось, я еще плохо знал Тропинина. Этот человек не боялся никакой ответственности и, приняв решение, дрался за него до конца. Но все это я узнал потом, а сейчас пристально смотрел на Анатолия Филипповича, ожидая, что же он мне скажет.
— Нужно приступать к работе, и немедленно, — сказал он. — Теперь каждым день дорог… — и, прищурившись, взглянул на меня: — Это твоя идея Архипова в отпуск спровадить?
— Он такой театрал, а сейчас зимний сезон в разгаре…
— Может быть, ты и прав, — сказал Тропинин, — хотя я и не терял надежды перетянуть его на нашу сторону.
Я с удовольствием смотрел на него: этот человек мыслил, как и я. И, по-видимому, эти проекты тоже не выходили у него из головы. Не сговариваясь, мы разными путями пришли к одному и тому же трудному решению: выпускать детали к домам, спроектированным Любомудровым.
— Здесь мои последние выкладки, — кивнул Тропинин па журнал с колонками формул и цифр. — Мы сможем работать на местном сырье. Не в ущерб плановой продукции… Разумеется, на первых порах.
Это меня удивило! Я еще сам не знал, решусь ли на все это, а Тропинин уже провел все лабораторные исследования, как будто производство новых деталей — дело давно решенное.
Не скрою, что удивление мое было приятным. Пока я мучился сомнениями и бессонными ночами искал на них ответ, Анатолий Филиппович работал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57