— осевшим голосом спросил Ратмир, ожидая услышать самое страшное.
— Надо же, Ратмирка! — удивлялся Володька. Он даже позабыл про выбитый зуб. В полутьме было заметно, как вздулась у него верхняя губа.
— А ты, лоб, верткий! — подошел к ним мальчишка. — Ну ладно, Здыхлю свалил, а со мной не всякий сладит…
Ратмир и не взглянул в его сторону. Его глаза впились в худое Володькино лицо с отросшей челкой, спускающейся на глаза.
— Да живы твои! — поняв состояние приятеля, успокоил Володька. — Мать эвакуировалась, когда немцы стали бомбить город… Ну и утюжили нас! Погоди, куда же их эшелон отправили? Кажется в Горьковскую область. Ну точно, туда! В какой-то Сергач. И Савельевы погрузились с твоей маткой в один вагон.
— А отец? — Огромная тяжесть свалилась с Ратмира. Он только сейчас почувствовал, что ноет правая скула и горит ухо. В этой схватке ему тоже перепало.
— Про дядю Леонтия в городской газете писали, — рассказывал Володька. — Двоих вооруженных диверсантов задержал, когда они на железнодорожном мосту толовые шашки закладывали… Его орденом наградили.
— Где он сейчас?
— Я тебе не Информбюро, — невесело посмотрел на него Володька. — Я сам, Рат, не знаю, где мои… Город-то немцы быстро захватили, вернулся я из пионерлагеря, а в доме почти никого не осталось. Последними уехали Лопуховы. Они мне все и рассказали. И про твоих тоже. Я сам газету прочитал, ну где про твоего отца. С матерью своей я разминулся: она поехала за мной в пионерлагерь, а я — в город. Уже слышна была канонада… Батю моего сразу же в армию призвали… В саперы.
Володька умолк, задумчиво глядя в решетчатое окно. Светало, и рассеянный свет проник в небольшую комнатку. Слышно было, как на станции пофыркивает паровоз, переговариваются сцепщики.
— Как сюда-то попал? — спросил Ратмир.
— В Задвинске я был до самого конца, — будто не слыша его, продолжал Володька. — Уже когда снаряды стали ложиться в нашем парке, ушел. На станции не было ни одного эшелона, только стояли на путях разбитые вагоны. Железнодорожники с саперами заминировали паровозное депо. Когда садились в мотодрезину, к вокзалу уже подъезжали немецкие мотоциклисты… А меня путейцы с собой взяли. Едем на дрезине, а немцы по нам из танков пуляют. Проскочили.
Ратмир наконец рассмотрел мальчишку, который поставил ему синяк под глазом. Ростом поменьше Володьки Грошева, черноволосый, с длинным острым носом и беспокойными глазами. Они все время перебегали с одного предмета на другой, ни на чем долго не останавливаясь. Спутанные лохмы мотались у самых глаз, сзади налезали на воротник грязной, порванной в нескольких местах серой рубашки. На нем были надеты зеленые солдатские галифе, подпоясанные широким командирским ремнем с медной звездой. Одна из штрипок развязалась и волочилась по полу. На ногах большие тупоносые башмаки, явно не его размера.
— Раз такое дело, корешами будем, — протянул ему ладонь лодочкой мальчишка. — Степан Ненашев.
— А я думал, ты скользкий Налим, — усмехнулся Володька.
— Надо нам отсюда, мальчишечки, когти рвать, — заметил Степан. — Комендант грозился утречком отправить с попутным в тыл, а там, дело ясное, как пить дать, в колонию для несовершеннолеток упекут. Оно, конечно, можно и оттуда нарезать, но на кой ляд нам лишние заботы?
Он метнул быстрый взгляд на Ратмира, потом на Володьку. Никто не возражал: сидеть в вонючей камере под замком радости мало. Слышно было, как высоко над станцией пролетел самолет. Наверное, разведчик, а потом могут нагрянуть и бомбардировщики. Тогда совсем плохи их дела.
— Сделаем так, — продолжал Степка. — Когда принесут нам жратву, я брошусь к охраннику под ноги, а вы сигайте в дверь…
— А ты? — спросил Ратмир.
— Верный способ, — ухмыльнулся Налим. — Сто раз проверено! А за меня не беспокойся: я проскользну между ног.
Степка разломил горбушку на три части, подобрал с пола раскатившиеся в разные стороны целые картофелины и поровну разделил. Не успели малость подкрепиться, как послышался гул моторов.
— «Юнкерсы»! — безошибочно определил Ратмир. — И тяжело нагруженные…
Володька Грошев вскочил на нары и, ухватившись за железные прутья решетки, приник к квадратному окну. Широкие с двумя круглыми заплатками на заду штаны его висели мешком, из-под рубашки выпирали острые лопатки.
Занервничал и Налим. Глаза его зашарили по камере, руки стали теребить пряжку ремня, а лохматая голова втянулась в плечи.
— Что же он, гад, не идет? — глядя на дверь, произнес он.
Часто и гулко зататакали зенитки, резко распорол небо крупнокалиберный пулемет. А гул нарастал, приближался. Теперь было ясно, что «юнкерсы» снижаются и разворачиваются. Сейчас начнут пикировать! Пронзительный свист, тяжелый удар, сразу заткнувший уши, будто ватой, — и деревянный пол под ногами заходил ходуном, с заскрипевшего потолка посыпалась труха. Володьку Грошева от окна будто ветром сдуло. Он лежал на полу, засунув под нары голову, и сучил длинными ногами в стоптанных полуботинках. Налим забился под другие нары, оттуда торчал лишь тупоносый башмак с блестящими крючьями вместо дырочек для шнурков. Все это отпечаталось в сознании Ратмира. Он стоял посередине комнаты и прислушивался: сквозь тявканье зениток, стрельбу пулеметов и мощные разрывы фугасок прорывался гулкий металлический стук. Еще один взрыв, второй, третий! Пол и стены сотрясались, где-то неподалеку сыпались стекла, трещало разрываемое осколками дерево. Внезапно дверь распахнулась и на пороге появился Пашка Тарасов со скрученной железякой в руке. Вздыбленные волосы его ореолом стояли вокруг головы, синие отрешенные глаза были расширены, на щеках полыхал румянец.
— Родька! — крикнул он, глядя на Ратмира и будто не видя его. — Бежим, не то нас накроет… Кидает прямо на вокзал!
Ратмир бросился к двери, но мощный взрыв с силой захлопнул ее, отбросив Пашку на середину комнаты. Теперь они стояли рядом и таращили друг на друга безумные глаза.
— Ребята… тут! — показал глазами Ратмир на пол.
Пашка нагнулся и вытащил за ботинок Налима. Тот тихонько выл и с прижмуренными глазами яростно отбивался. Ратмир выдернул за ноги Володьку. Глаза у того были белые, вместо губ — синяя полоска.
— Хотите жить — бегом отсюда! — стараясь перекричать грохот и скрежет, врывающийся в камеру через хлопающую дверь, орал Ратмир. — Разнесет всех!..
Пашка поставил Налима на ноги и ожесточенно тряс за плечи.
— Сердечко ушло в пятки? — говорил он. — Очнись, лохматырь, не хочешь богу душу отдать — тикай отсюда!
Потом Ратмир не мог вспомнить, как они выбрались из кладовки, переждали бомбежку по колено в воде в глинистом окопчике, потом перебежали в сосняк, углубились в лес и только там стали приходить в себя. Лежа во мху, они видели, как разворачивались на бомбежку «юнкерсы», как отрывались от них крошечные бомбы и увеличиваясь в размерах, падали на станцию…
Этот ад продолжался долго, — по крайней мере, так им показалось. Во время бомбежки начинается иной отсчет: жив — не жив, попадет — не попадет… Даже не думаешь, когда все кончится. Лежишь и одновременно отсутствуешь. Или, точнее, живешь и умираешь, И так по многу раз. Пока бомбежка не кончится.
Один «юнкерс» вышел из пике, волоча за собой хвост густого черного дыма. Он упорно карабкался вверх, но было видно, что ему тяжело. Будто тоненькой сеткой оплетенный, сверкающий в солнечном луче тупой нос раз клюнул, другой… «Юнкерс» с ревом стал заваливаться на крыло. В это мгновение от него отделились одна за другой три черные точки. Ребята подумали, что это бомбы, но противного свиста не было слышно. Немного погодя раздались негромкие хлопки и в небе расцвели сразу три огромных белых цветка. Три гигантских одуванчика. Немецкие летчики спускались прямо на них на парашютах. А охваченный пламенем самолет с ревом врезался наискосок от станции в высокий сосняк. Выше вершин взметнулось багровое пламя, грохнул взрыв.
Глядя на спускающихся парашютистов, Пашка машинально пощупал парабеллум под мышкой и пробормотал:
— Уйдут ведь, сволочи!
— У них добрые кожаные куртки и швейцарские часы с черным циферблатом, — подал голос Налим. Он тоже смотрел на парашютистов, хотя бледность еще не сошла с его обострившегося лица с бегающими глазами. Теперь можно было рассмотреть, какого они цвета: свинцового.
Самолетов стало не слышно, но зенитки еще стреляли. Все небо над головой будто кто-то нарочно забросал круглыми ватными комками. На опушке показались четыре бойца с автоматами в руках, они гуськом направлялись в ту сторону, где должны были приземлиться парашютисты..
— Айда к самолету! — предложил Пашка.
— Нам надо поскорее отваливать отсюда, — сказал Налим.
— Да вы же, голубчики, сидели под здоровенным замком… — рассмеялся Пашка. — Я лупил по нему железякой — всю руку отбил.
Ратмир рассказал ему, как его на месте преступления сцапал охранник и отвел в кутузку, где он повстречал старого дружка…
— Я думал, ты уехал, — прибавил он.
— Без тебя? — удивленно посмотрел на него Пашка.
Ратмир ничего не сказал, но подумал, что Пашка — настоящий друг! Уже потом, позже, он убедился, что Пашка Тарасов не только выручил их из-под замка, но и спас от верной смерти: прямым попаданием тяжелой фугаски вокзал был почти полностью разрушен. От кладовки и следа не осталось, от дежурки с билетной кассой — тоже. Сохранилось лишь правое крыло, где раньше был буфет.
— Куда же мы теперь? — глядя на Пашку, спросил Володька Грошев.
— Подальше от этого… — кивнул в сторону станции Налим.
— Мы — на фронт, а куда вы, не знаю, — ответил Пашка.
— Нам в другую сторону, — ухмыльнулся Налим.
— Я так и подумал, — метнул на него презрительный взгляд Пашка. — Такие, как ты, семеро одного не боятся… Видел, как ты, будто поросенок под ножом, ножками дрыгал, спрятавшись под нары… В штаны-то, лохматырь, не наложил?
Налим исподлобья бросил на него взгляд и промолчал. Отвернулся и смачно сплюнул на мох. К его галифе пристала глина, а в солдатских башмаках звучно хлюпало при каждом шаге.
— Шнурок-то завяжи, — усмехнулся Пашка. — Галифе потеряешь.
Налим нагнулся и завязал вокруг тощей щиколотки мокрую штрипку.
Налим верховодил Володькой Грошевым — это Ратмир понял еще в кутузке, но в Пашке он почувствовал силу и сразу сник. А Володька, видно, был на перепутье: что-то его связывало со Степкой Ненашевым и вместе с тем тянуло к Ратмиру и Пашке. Он переводил взгляд с одного на другого и мучительно раздумывал: как ему сейчас поступить?..
Ратмир сорвал стебель какого-то лесного растения, пожевал и с отвращением выплюнул. Он готов был предложить старому дружку присоединиться к ним, но Пашка воспротивился бы этому. И потом, Володька вовсе не стремится на фронт, наоборот: он с Налимом пробирается в тыл.
— Чего делать-то будете на фронте? — спросил Володька, переводя взгляд с Ратмира на Пашку.
— Воевать, — коротко ответил тот.
— Берегись, фашист! — ухмыльнулся Налим. — Гитлер капут!
— Я-то буду бить фашистов, — спокойно заметил Пашка. — А ты, Вьюн…
— Налим, — ввернул Ратмир.
— У тебя на роже написано, что куковать тебе, Налим, за решеткой, — жестко закончил Пашка и отвернулся.
— Щец бы тарелку… — перевел разговор на другое Ратмир.
Невдалеке полоснула автоматная очередь, и сразу зацокали отдельные выстрелы из пистолета. Пашка пригнулся и бросился к толстой сосне. Укрывшись за ней, стал всматриваться в лес. Обернувшись к ребятам, сказал, чтобы спрятались в кустарнике. Ратмир и Володька так и сделали, а Налим замешкался, — видно, не привык подчиняться другим.
— Исчезни! — сделав зверское лицо, приглушенно прикрикну Пашка.
— Тоже мне Чапай! — негромко пробормотал Налим и нехотя присоединился к остальным.
Дальше все произошло быстро и неожиданно. Снова послышались совсем близко выстрелы. Ратмиру даже показалось, что он услышал тоненькое пение пули в ветвях. Затрещали сухие сучья под тяжелыми шагами, и на полянку, озираясь, вышел человек в черном комбинезоне, с парабеллумом в руке. Ветерок ворошил на его голове длинные соломенные волосы, закидывал их на лоб. Человек дергал головой, отбрасывая волосы с глаз. У самых ног на длинном ремне болтался планшет с зеленой картой, из кармана почти на самом колене торчал коричневый кожаный шлем.
Снова защелкали под ногами сучья, и меж стволов показался боец с автоматом. Он тоже был без пилотки, и ветер ерошил его темные волосы.
Боец зорко осмотрелся, вскинул автомат, но летчик выстрелил первым — и боец, глухо вскрикнув, выронил оружие и, схватившись за грудь, повалился на кусты.
— Хенде хох! — услышали они пронзительный мальчишеский возглас и увидели Пашку, выскочившего из-за сосны. В руке у него был зажат парабеллум, наставленный на врага.
Немец затравленно оглянулся, увидел мальчишку, и губы его раздвинула усмешка. Глядя в глаза Пашке, он сделал шаг в его сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
— Надо же, Ратмирка! — удивлялся Володька. Он даже позабыл про выбитый зуб. В полутьме было заметно, как вздулась у него верхняя губа.
— А ты, лоб, верткий! — подошел к ним мальчишка. — Ну ладно, Здыхлю свалил, а со мной не всякий сладит…
Ратмир и не взглянул в его сторону. Его глаза впились в худое Володькино лицо с отросшей челкой, спускающейся на глаза.
— Да живы твои! — поняв состояние приятеля, успокоил Володька. — Мать эвакуировалась, когда немцы стали бомбить город… Ну и утюжили нас! Погоди, куда же их эшелон отправили? Кажется в Горьковскую область. Ну точно, туда! В какой-то Сергач. И Савельевы погрузились с твоей маткой в один вагон.
— А отец? — Огромная тяжесть свалилась с Ратмира. Он только сейчас почувствовал, что ноет правая скула и горит ухо. В этой схватке ему тоже перепало.
— Про дядю Леонтия в городской газете писали, — рассказывал Володька. — Двоих вооруженных диверсантов задержал, когда они на железнодорожном мосту толовые шашки закладывали… Его орденом наградили.
— Где он сейчас?
— Я тебе не Информбюро, — невесело посмотрел на него Володька. — Я сам, Рат, не знаю, где мои… Город-то немцы быстро захватили, вернулся я из пионерлагеря, а в доме почти никого не осталось. Последними уехали Лопуховы. Они мне все и рассказали. И про твоих тоже. Я сам газету прочитал, ну где про твоего отца. С матерью своей я разминулся: она поехала за мной в пионерлагерь, а я — в город. Уже слышна была канонада… Батю моего сразу же в армию призвали… В саперы.
Володька умолк, задумчиво глядя в решетчатое окно. Светало, и рассеянный свет проник в небольшую комнатку. Слышно было, как на станции пофыркивает паровоз, переговариваются сцепщики.
— Как сюда-то попал? — спросил Ратмир.
— В Задвинске я был до самого конца, — будто не слыша его, продолжал Володька. — Уже когда снаряды стали ложиться в нашем парке, ушел. На станции не было ни одного эшелона, только стояли на путях разбитые вагоны. Железнодорожники с саперами заминировали паровозное депо. Когда садились в мотодрезину, к вокзалу уже подъезжали немецкие мотоциклисты… А меня путейцы с собой взяли. Едем на дрезине, а немцы по нам из танков пуляют. Проскочили.
Ратмир наконец рассмотрел мальчишку, который поставил ему синяк под глазом. Ростом поменьше Володьки Грошева, черноволосый, с длинным острым носом и беспокойными глазами. Они все время перебегали с одного предмета на другой, ни на чем долго не останавливаясь. Спутанные лохмы мотались у самых глаз, сзади налезали на воротник грязной, порванной в нескольких местах серой рубашки. На нем были надеты зеленые солдатские галифе, подпоясанные широким командирским ремнем с медной звездой. Одна из штрипок развязалась и волочилась по полу. На ногах большие тупоносые башмаки, явно не его размера.
— Раз такое дело, корешами будем, — протянул ему ладонь лодочкой мальчишка. — Степан Ненашев.
— А я думал, ты скользкий Налим, — усмехнулся Володька.
— Надо нам отсюда, мальчишечки, когти рвать, — заметил Степан. — Комендант грозился утречком отправить с попутным в тыл, а там, дело ясное, как пить дать, в колонию для несовершеннолеток упекут. Оно, конечно, можно и оттуда нарезать, но на кой ляд нам лишние заботы?
Он метнул быстрый взгляд на Ратмира, потом на Володьку. Никто не возражал: сидеть в вонючей камере под замком радости мало. Слышно было, как высоко над станцией пролетел самолет. Наверное, разведчик, а потом могут нагрянуть и бомбардировщики. Тогда совсем плохи их дела.
— Сделаем так, — продолжал Степка. — Когда принесут нам жратву, я брошусь к охраннику под ноги, а вы сигайте в дверь…
— А ты? — спросил Ратмир.
— Верный способ, — ухмыльнулся Налим. — Сто раз проверено! А за меня не беспокойся: я проскользну между ног.
Степка разломил горбушку на три части, подобрал с пола раскатившиеся в разные стороны целые картофелины и поровну разделил. Не успели малость подкрепиться, как послышался гул моторов.
— «Юнкерсы»! — безошибочно определил Ратмир. — И тяжело нагруженные…
Володька Грошев вскочил на нары и, ухватившись за железные прутья решетки, приник к квадратному окну. Широкие с двумя круглыми заплатками на заду штаны его висели мешком, из-под рубашки выпирали острые лопатки.
Занервничал и Налим. Глаза его зашарили по камере, руки стали теребить пряжку ремня, а лохматая голова втянулась в плечи.
— Что же он, гад, не идет? — глядя на дверь, произнес он.
Часто и гулко зататакали зенитки, резко распорол небо крупнокалиберный пулемет. А гул нарастал, приближался. Теперь было ясно, что «юнкерсы» снижаются и разворачиваются. Сейчас начнут пикировать! Пронзительный свист, тяжелый удар, сразу заткнувший уши, будто ватой, — и деревянный пол под ногами заходил ходуном, с заскрипевшего потолка посыпалась труха. Володьку Грошева от окна будто ветром сдуло. Он лежал на полу, засунув под нары голову, и сучил длинными ногами в стоптанных полуботинках. Налим забился под другие нары, оттуда торчал лишь тупоносый башмак с блестящими крючьями вместо дырочек для шнурков. Все это отпечаталось в сознании Ратмира. Он стоял посередине комнаты и прислушивался: сквозь тявканье зениток, стрельбу пулеметов и мощные разрывы фугасок прорывался гулкий металлический стук. Еще один взрыв, второй, третий! Пол и стены сотрясались, где-то неподалеку сыпались стекла, трещало разрываемое осколками дерево. Внезапно дверь распахнулась и на пороге появился Пашка Тарасов со скрученной железякой в руке. Вздыбленные волосы его ореолом стояли вокруг головы, синие отрешенные глаза были расширены, на щеках полыхал румянец.
— Родька! — крикнул он, глядя на Ратмира и будто не видя его. — Бежим, не то нас накроет… Кидает прямо на вокзал!
Ратмир бросился к двери, но мощный взрыв с силой захлопнул ее, отбросив Пашку на середину комнаты. Теперь они стояли рядом и таращили друг на друга безумные глаза.
— Ребята… тут! — показал глазами Ратмир на пол.
Пашка нагнулся и вытащил за ботинок Налима. Тот тихонько выл и с прижмуренными глазами яростно отбивался. Ратмир выдернул за ноги Володьку. Глаза у того были белые, вместо губ — синяя полоска.
— Хотите жить — бегом отсюда! — стараясь перекричать грохот и скрежет, врывающийся в камеру через хлопающую дверь, орал Ратмир. — Разнесет всех!..
Пашка поставил Налима на ноги и ожесточенно тряс за плечи.
— Сердечко ушло в пятки? — говорил он. — Очнись, лохматырь, не хочешь богу душу отдать — тикай отсюда!
Потом Ратмир не мог вспомнить, как они выбрались из кладовки, переждали бомбежку по колено в воде в глинистом окопчике, потом перебежали в сосняк, углубились в лес и только там стали приходить в себя. Лежа во мху, они видели, как разворачивались на бомбежку «юнкерсы», как отрывались от них крошечные бомбы и увеличиваясь в размерах, падали на станцию…
Этот ад продолжался долго, — по крайней мере, так им показалось. Во время бомбежки начинается иной отсчет: жив — не жив, попадет — не попадет… Даже не думаешь, когда все кончится. Лежишь и одновременно отсутствуешь. Или, точнее, живешь и умираешь, И так по многу раз. Пока бомбежка не кончится.
Один «юнкерс» вышел из пике, волоча за собой хвост густого черного дыма. Он упорно карабкался вверх, но было видно, что ему тяжело. Будто тоненькой сеткой оплетенный, сверкающий в солнечном луче тупой нос раз клюнул, другой… «Юнкерс» с ревом стал заваливаться на крыло. В это мгновение от него отделились одна за другой три черные точки. Ребята подумали, что это бомбы, но противного свиста не было слышно. Немного погодя раздались негромкие хлопки и в небе расцвели сразу три огромных белых цветка. Три гигантских одуванчика. Немецкие летчики спускались прямо на них на парашютах. А охваченный пламенем самолет с ревом врезался наискосок от станции в высокий сосняк. Выше вершин взметнулось багровое пламя, грохнул взрыв.
Глядя на спускающихся парашютистов, Пашка машинально пощупал парабеллум под мышкой и пробормотал:
— Уйдут ведь, сволочи!
— У них добрые кожаные куртки и швейцарские часы с черным циферблатом, — подал голос Налим. Он тоже смотрел на парашютистов, хотя бледность еще не сошла с его обострившегося лица с бегающими глазами. Теперь можно было рассмотреть, какого они цвета: свинцового.
Самолетов стало не слышно, но зенитки еще стреляли. Все небо над головой будто кто-то нарочно забросал круглыми ватными комками. На опушке показались четыре бойца с автоматами в руках, они гуськом направлялись в ту сторону, где должны были приземлиться парашютисты..
— Айда к самолету! — предложил Пашка.
— Нам надо поскорее отваливать отсюда, — сказал Налим.
— Да вы же, голубчики, сидели под здоровенным замком… — рассмеялся Пашка. — Я лупил по нему железякой — всю руку отбил.
Ратмир рассказал ему, как его на месте преступления сцапал охранник и отвел в кутузку, где он повстречал старого дружка…
— Я думал, ты уехал, — прибавил он.
— Без тебя? — удивленно посмотрел на него Пашка.
Ратмир ничего не сказал, но подумал, что Пашка — настоящий друг! Уже потом, позже, он убедился, что Пашка Тарасов не только выручил их из-под замка, но и спас от верной смерти: прямым попаданием тяжелой фугаски вокзал был почти полностью разрушен. От кладовки и следа не осталось, от дежурки с билетной кассой — тоже. Сохранилось лишь правое крыло, где раньше был буфет.
— Куда же мы теперь? — глядя на Пашку, спросил Володька Грошев.
— Подальше от этого… — кивнул в сторону станции Налим.
— Мы — на фронт, а куда вы, не знаю, — ответил Пашка.
— Нам в другую сторону, — ухмыльнулся Налим.
— Я так и подумал, — метнул на него презрительный взгляд Пашка. — Такие, как ты, семеро одного не боятся… Видел, как ты, будто поросенок под ножом, ножками дрыгал, спрятавшись под нары… В штаны-то, лохматырь, не наложил?
Налим исподлобья бросил на него взгляд и промолчал. Отвернулся и смачно сплюнул на мох. К его галифе пристала глина, а в солдатских башмаках звучно хлюпало при каждом шаге.
— Шнурок-то завяжи, — усмехнулся Пашка. — Галифе потеряешь.
Налим нагнулся и завязал вокруг тощей щиколотки мокрую штрипку.
Налим верховодил Володькой Грошевым — это Ратмир понял еще в кутузке, но в Пашке он почувствовал силу и сразу сник. А Володька, видно, был на перепутье: что-то его связывало со Степкой Ненашевым и вместе с тем тянуло к Ратмиру и Пашке. Он переводил взгляд с одного на другого и мучительно раздумывал: как ему сейчас поступить?..
Ратмир сорвал стебель какого-то лесного растения, пожевал и с отвращением выплюнул. Он готов был предложить старому дружку присоединиться к ним, но Пашка воспротивился бы этому. И потом, Володька вовсе не стремится на фронт, наоборот: он с Налимом пробирается в тыл.
— Чего делать-то будете на фронте? — спросил Володька, переводя взгляд с Ратмира на Пашку.
— Воевать, — коротко ответил тот.
— Берегись, фашист! — ухмыльнулся Налим. — Гитлер капут!
— Я-то буду бить фашистов, — спокойно заметил Пашка. — А ты, Вьюн…
— Налим, — ввернул Ратмир.
— У тебя на роже написано, что куковать тебе, Налим, за решеткой, — жестко закончил Пашка и отвернулся.
— Щец бы тарелку… — перевел разговор на другое Ратмир.
Невдалеке полоснула автоматная очередь, и сразу зацокали отдельные выстрелы из пистолета. Пашка пригнулся и бросился к толстой сосне. Укрывшись за ней, стал всматриваться в лес. Обернувшись к ребятам, сказал, чтобы спрятались в кустарнике. Ратмир и Володька так и сделали, а Налим замешкался, — видно, не привык подчиняться другим.
— Исчезни! — сделав зверское лицо, приглушенно прикрикну Пашка.
— Тоже мне Чапай! — негромко пробормотал Налим и нехотя присоединился к остальным.
Дальше все произошло быстро и неожиданно. Снова послышались совсем близко выстрелы. Ратмиру даже показалось, что он услышал тоненькое пение пули в ветвях. Затрещали сухие сучья под тяжелыми шагами, и на полянку, озираясь, вышел человек в черном комбинезоне, с парабеллумом в руке. Ветерок ворошил на его голове длинные соломенные волосы, закидывал их на лоб. Человек дергал головой, отбрасывая волосы с глаз. У самых ног на длинном ремне болтался планшет с зеленой картой, из кармана почти на самом колене торчал коричневый кожаный шлем.
Снова защелкали под ногами сучья, и меж стволов показался боец с автоматом. Он тоже был без пилотки, и ветер ерошил его темные волосы.
Боец зорко осмотрелся, вскинул автомат, но летчик выстрелил первым — и боец, глухо вскрикнув, выронил оружие и, схватившись за грудь, повалился на кусты.
— Хенде хох! — услышали они пронзительный мальчишеский возглас и увидели Пашку, выскочившего из-за сосны. В руке у него был зажат парабеллум, наставленный на врага.
Немец затравленно оглянулся, увидел мальчишку, и губы его раздвинула усмешка. Глядя в глаза Пашке, он сделал шаг в его сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25