Сухие иголки дождем посыпались вниз, втыкались в волосы, попадали за воротник рубашки.
Много сегодня немцы сбросили бомб. Такой затяжной бомбежки еще не было. Ратмир уже научился на слух определять вес взорвавшейся бомбы. По его подсчетам, летчики сбросили не менее десяти полутонных и тонных бомб.
А Тарасова все нет. Отчаянная голова! Ничего не боится. Если он считал, что бомбы упадут далеко, то не шел в укрытие. Один раз не выдержал и днем во время внезапного налета выхватил из-за пояса пистолет, с которым он теперь не расставался, и стал палить по пикирующим «юнкерсам». В газете писали, что бойцы иногда сбивают из винтовок «юнкерсы». В адском грохоте разрывов, конечно, никто не услышал выстрелов, но Ратмир так рисковать бы не стал. Увидел бы кто-нибудь — и прощай, пистолет!.. И вот сейчас Ратмир мучался сомнениями: мог бы он вот так же, как Пашка, один пойти в ночь на поиски диверсанта? Пусть даже в руках у него был бы пистолет?..
А Пашка пошел, и в глазах его не было страха. Пашка поставил перед собой цель — попасть на фронт. Он уже сейчас готовит себя в разведчики. А вот он, Ратмир, еще не знает: что он будет делать на фронте? И годится ли он в разведчики? А просто бойцом в Красную Армию никто его не возьмет. Они с Пашкой не раз заводили разговор об этом с командирами и бойцами, едущими на фронт. Те говорили, что армия — это не детский сад и малолеток туда ни под каким видом не берут… Вот почему Пашка хочет во что бы то ни стало поймать шпиона и представить коменданту. Может быть, тогда тот поможет ему устроиться разведчиком в воинскую часть, двигающуюся на фронт. Меньше чем разведчиком Пашка и не мыслил себя в армии. И почему-то был уверен во всемогуществе майора Федотова — коменданта, занимающегося расквартированием останавливающихся в поселке воинских подразделений. Комендатура находилась за станцией, в том самом военном городке, где шил обмундирование командирам дядя Ефим.
Где, интересно, он сейчас? Пока от дяди не пришло ни одного письма…
Ратмир вздрогнул и обернулся: перед ним стоял Пашка. Определенно из него получится разведчик! Ни один сучок не треснул под ногой. Будь на месте Ратмира диверсант, пожалуй, и он бы не заметил Пашку. Самолеты вроде бы улетели: не слышно гула моторов. Не попали летчики в склад. Небо снова стало звездным, над соснами плыла полная луна, сверкала тонкая паутина на ветвях, мягко серебрились стволы деревьев. Тень Пашки сливалась с неясной тенью высоченной тригонометрической вышки. Жалобно вскрикивала ночная птица. Скрипучий голос ее нагонял тоску.
Пашка смотрел на него и молчал. Облитое лунным светом лицо его казалось прозрачно-зеленым, в крупных глазах ярко светились две розовые точки. Вьющиеся волосы тоже блестели, будто их только что смазали. Ратмир повнимательнее всмотрелся в Пашкино зеленое лицо и почувствовал беспокойство: приятель его был каким-то не таким. Что-то с ним произошло.
— Ночью разве найдешь его? — нарушил затянувшееся молчание Ратмир.
Ему хотелось подбодрить приятеля. Диверсант тоже не дурак: выстрелив из ракеты, отойдет в другое место. Зачем ему рисковать?..
Пашка вытащил из кармана пистолет, зачем-то понюхал дуло и, блеснув глазами, протянул приятелю.
— Твой, — коротко, хриплым голосом сказал он.
— О чем ты? — не понял Ратмир. — Говорю, бесполезно его ночью искать. Выпустит ракету — и деру.
— Отбегался, — сказал Пашка. — Пришил я его, змея, Родька.
— Диверсанта? — вытаращил на него глаза Ратмир.
— Три пули всадил… — Пашка вздохнул. — Как его живьем возьмешь? Бомбы рвутся, а он стоит на полянке и башкой вертит, в одной руке ракетница, в другой — пистолет… Ну что я ему скажу: «Дяденька, руки вверх?» Он тут же в меня шарахнул бы…
И тут Ратмир вспомнил, что в коротком промежутке между разрывами бомб взвилась в небо ракета и что-то сухо треснуло. Правда, тогда ему и в голову не пришло, что это выстрел из Пашкиного пистолета.
— Ну, ты даешь! — не скрывая восхищения, сказал Ратмир. Если раньше у него и были некоторые сомнения в справедливости того, что Пашка им верховодит, то теперь они исчезли: Пашка Тарасов в его глазах выглядел настоящим героем. Вряд ли он, Ратмир по прозвищу Шайтан, был бы способен ночью в лесу выследить диверсанта и застрелить его. А вот Пашка смог.
— Я забрал у него парабеллум, — сказал Пашка. А пистолет — тебе.
Ратмир взял в руки теплый тяжелый ТТ, сердце его прыгало от радости. Теперь это его пистолет! Не надо просить приятеля дать пострелять: в любое время Ратмир может пойти в лес и палить сколько душе угодно. Патронов у Пашки много.
— А как же с диверсантом? — встревожился Ратмир. — Скажешь, что застрелил его, а майор Федотов спросит: из чего застрелил? И куда подевалось оружие врага?
Пашка достал из-за пазухи парабеллум. Прищурив глаз, прицелился в небо. Потом, вздохнув, снова спрятал.
— Парабеллум я не отдам, — твердо ответил он.
— А я — пистолет, — сказал Ратмир.
Луна вынырнула из-за вершин деревьев и высветила голубоватым светом сосновые иголки. После яростного грохота и огненных зарниц стало удивительно тихо и спокойно.
— Хочешь на него посмотреть? — спросил Пашка и пытливо взглянул на приятеля: он-то знал, что Ратмира мутит от одного вида мертвых.
— Айда, — сказал Ратмир. Он испытывал радостное волнение от того, что в его кармане, оттягивая брючину, покоился пистолет.
Полянка, где лежал человек, тоже была серебристо-голубой. На бугре, заросшем молодым сосняком, возвышалась тригонометрическая вышка. Что-то яркое посверкивало на ее вершине, будто осколок зеркала. Ратмир таращил глаза на диверсанта. Он лежал на боку, неестественно подвернув одну руку. Одет в зеленую форму бойца Красной Армии. Короткие светлые волосы спускались на лоб, лицо его не казвлось голубым — оно было белым. В темных впадинах глазниц будто вставлены две тусклые стекляшки.
— Он стоял вот здесь, — кивнул Пашка на толстую сосну. — А я спрятался там… — показал он на несколько молодых елок, прижавшихся друг к дружке. — Стоит, крутит башкой, глазами зыркает во все стороны. Фиг бы я к нему так близко подобрался, если бы не бомбежка. Самолеты с разворота прошли над нами. Вижу, он руку с ракетницей поднимает… Бабахнул, ракета все осветила, ну, я и выпалил в него… Не сразу упал. Стал так медленно поворачиваться в мою сторону, а я еще два раза в него…
— Что же мы все-таки скажем коменданту Федотову? — проговорил Ратмир, не отрывая взгляда от диверсанта. Как-то все еще не верилось, что этот крупный мужчина со светлыми волосами — мертвый. Казалось, он притворяется: вот сейчас пошевелится, встанет со мха и…
— Ничего не надо ему говорить, — подумав, ответил Пашка. — Диверсанта ликвидировали — это главное… А на фронт убежим и без Федотова. Да туда и бежать не надо — фронт сам к нам придет. Слышал, вчера вечером опять в той стороне бухали пушки?
— А он… — показал глазами Ратмир на труп. — Так и будет лежать?
— Ему теперь все равно…
— Не годится, — возразил Ратмир. — Комендант должен знать, что в лесу лежит… — Почему-то язык не повернулся произнести «убитый». — Лежит диверсант.
— Иди и скажи, — усмехнулся Пашка. — А он потом всю душу из тебя вымотает и пистолет отберет.
Все разрешилось самым неожиданным образом: послышались приглушенные голоса, треск сучьев под ногами. Пашка сделал знак, чтобы Ратмир не двигался с места, а сам метнулся к трупу, поднял лежавшую рядом ракетницу, извлек из нее пустую гильзу и вставил новую ракету, которую выхватил из кармана диверсанта. Подняв руку с ракетницей вверх, прислушался: голосов было не слышно. Пашка выпалил из ракетницы, бросил ее в мох и кивнул приятелю: мол, отрываемся!
Уже в поселке Пашка еще раз предупредил Ратмира, чтобы тот никому не рассказывал про то, что произошло на лесной полянке неподалеку от тригонометрической вышки.
Пашка кивнул — он почему-то не любил ни здороваться, ни прощаться за руку — и повернулся было, чтобы уйти, но Ратмир задержал его.
— Тебе… не страшно было в человека стрелять? — спросил он. Его мучал этот вопрос с того самого момента, когда Пашка сообщил, что убил шпиона. Ратмир еще не знал: мог бы он вот так же, как Шалый, выстрелить в живого человека? Пусть даже врага… Конечно, когда он слышал по радио о зверствах фашистов, когда смотрел на убитых бомбами односельчан и красноармейцев, его охватывала дикая ненависть к оккупантам… Вообще ко всем фашистам. А вот самому выстрелить в человека и убить его — это совсем другое дело. И Ратмир не знал: сможет ли он это сделать? А оттого что не был уверен в себе, он мучался и переживал. И завидовал Пашке Тарасову.
— А как же на фронте? — посмотрел на него приятель. — По радио говорили, что девушки-снайперы по пятьдесят-семьдесят фашистов уничтожали. Им за это присваивают звание Героев Советского Союза… — Глаза у Пашки леденисто блеснули. — Я бы их тоже пачками убивал, фашистов проклятых!
— И это… ты сейчас ничего не чувствуешь? — допытывался Ратмир. — У тебя лицо было какое-то странное…
— Чего я должен чувствовать? — удивился Пашка и повнимательнее посмотрел на приятеля. — Да ты что? Никак его жалеешь? Этого гада, который склад хотел взорвать?
— Я не смог бы… как ты, — признался Ратмир. — Мне не жалко, но, понимаешь… человек же!
— Не понимаю, — зло ответил Пашка. — Фашист не человек. Хуже бешеного зверя. Я бы тысячу, две убил их! И убью! Вот увидишь!
— Следующего я застрелю, — подумав, сказал Ратмир. — Сам. Ладно?
— Ты дмаешь, они так и будут под пули лезть? — рассмеялся Пашка. — Повезло мне, чудак! И потом, я местность хорошо знаю. От меня тут и мышь не спрячется.
— Или лучше в плен возьму, — думая о своем, проговорил Ратмир. — Пленный ценнее, чем… мертвый.
— Возьми, возьми, — усмехнулся Пашка. — Он руки поднимет и скажет: «Гитлер капут…» Мимо них с затененными фарами проехала машина. В крытом кузове мерцали огоньки папирос.
— Из комендатуры, — проводив взглядом машину, направлявшуюся в сторону военного городка, заметил Пашка. — Федотов тоже не спит!
— Думаешь, нашли?
— Завтра проверим, — сказал Пашка и покосился на приятеля, — Какое, говоришь, у меня лицо?
— Зеленое, будто тебя тошнит…
— Симпатичное, говорят у меня лицо… — неестественно громко 86 засмеялся Пашка. — Ты тоже зеленый. Это луна сегодня такая… зеленая!
И вдруг замолчал. Ратмир видел, что он пошатнулся, схватился обеими руками за жердины и, отворачивая голову в сторону, стал выгибаться, ноги его подогнулись, Пашку вытошнило. Вытерев рукавом рот и не глядя на приятеля, он сдавленно произнес:
— Чего это я? Съел за обедом что-нибудь?
— Да нет, — сказал Ратмир. — Это от другого.
Пашку бил озноб, но он, превозмогая себя, выпрямился, отпустил изгородь и повернул к приятелю лицо с провалившимися потухшими глазами.
— Когда я первый раз выпалил, он повернулся ко мне и вдруг стал икать… — с трудом выговорил Пашка. — А потом… сказал по-русски: мама-а… Неужели он русский?
— Предатель он, — сказал Ратмир. — Еще хуже немца.
— Почему они служат им? Почему? — вырвалось у Пашки, — Где таких гадов только находят?..
— Знаешь, что ты сегодня сделал? — взволнованно начал Ратмир. — Ты герой, Пашка…
— Мокрая курица я, вот кто, — пробурчал приятель и, передернув плечами, оторвался от забора. Не оглядываясь, он побрел прочь. Плечи ссутулились, босые ступни загребали пыль. Таким несчастным Ратмир еще никогда не видел своего приятеля. Впервые Пашка Тарасов проявил слабость, но оттого, что Ратмир это увидел, он проникся к нему еще большим уважением и про себя подумал, что наконец-то в своей жизни встретил настоящего друга.
Пашка ушел, а Ратмир еще долго стоял у калитки и глядел на яркую луну, большие и маленькие звезды, а карман брюк приятно оттягивал тяжелый пистолет ТТ, который теперь принадлежал ему, Ратмиру.
ГЛАВА 8
Утром, прибрав в доме, Серафима увязала свои вещички в большую цветастую наволочку, надела черный бархатный жакет — лучшее свое одеяние — и сказала Ратмиру:
— Собирайся, сынок, неча нам тут сидеть и чужой дом караулить. Уж котору ноченьку глаз не сомкну: летают, бонбы бросают… Какая это жизнь, родимый? Упакает в дом — и костей не соберут… У меня родня в Макарьеве, чай, приютят, а там, слышь, потише…
Не мог Ратмир поехать с горбуньей в тихое Макарьево, у него другие планы…
— Дядя Ефим на меня надеется, — греша истиной, ответил Ратмир. Узнает, что я бросил дом и уехал в деревню, — сильно расстроится.
— Не дом тебя, сынок, держит тут, — покачала головой Серафима. — Сорвиголова Шалый задурил тебе голову… Бывает же такое, господи помилуй: на обличье чистый херувим, а в натуре — разбойник, каких свет не видел!
— Ты езжай, тетя Серафима, а я тут останусь, — сказал Ратмир. Может, письмо от матери придет…
— Как же ты один-то? — не отступала Серафима. — Кто тебе поесть сготовит? Бельишко постирает? С голоду ведь помрешь, Ратмирушка? Коли бонбой не прихлопнет, упаси господи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Много сегодня немцы сбросили бомб. Такой затяжной бомбежки еще не было. Ратмир уже научился на слух определять вес взорвавшейся бомбы. По его подсчетам, летчики сбросили не менее десяти полутонных и тонных бомб.
А Тарасова все нет. Отчаянная голова! Ничего не боится. Если он считал, что бомбы упадут далеко, то не шел в укрытие. Один раз не выдержал и днем во время внезапного налета выхватил из-за пояса пистолет, с которым он теперь не расставался, и стал палить по пикирующим «юнкерсам». В газете писали, что бойцы иногда сбивают из винтовок «юнкерсы». В адском грохоте разрывов, конечно, никто не услышал выстрелов, но Ратмир так рисковать бы не стал. Увидел бы кто-нибудь — и прощай, пистолет!.. И вот сейчас Ратмир мучался сомнениями: мог бы он вот так же, как Пашка, один пойти в ночь на поиски диверсанта? Пусть даже в руках у него был бы пистолет?..
А Пашка пошел, и в глазах его не было страха. Пашка поставил перед собой цель — попасть на фронт. Он уже сейчас готовит себя в разведчики. А вот он, Ратмир, еще не знает: что он будет делать на фронте? И годится ли он в разведчики? А просто бойцом в Красную Армию никто его не возьмет. Они с Пашкой не раз заводили разговор об этом с командирами и бойцами, едущими на фронт. Те говорили, что армия — это не детский сад и малолеток туда ни под каким видом не берут… Вот почему Пашка хочет во что бы то ни стало поймать шпиона и представить коменданту. Может быть, тогда тот поможет ему устроиться разведчиком в воинскую часть, двигающуюся на фронт. Меньше чем разведчиком Пашка и не мыслил себя в армии. И почему-то был уверен во всемогуществе майора Федотова — коменданта, занимающегося расквартированием останавливающихся в поселке воинских подразделений. Комендатура находилась за станцией, в том самом военном городке, где шил обмундирование командирам дядя Ефим.
Где, интересно, он сейчас? Пока от дяди не пришло ни одного письма…
Ратмир вздрогнул и обернулся: перед ним стоял Пашка. Определенно из него получится разведчик! Ни один сучок не треснул под ногой. Будь на месте Ратмира диверсант, пожалуй, и он бы не заметил Пашку. Самолеты вроде бы улетели: не слышно гула моторов. Не попали летчики в склад. Небо снова стало звездным, над соснами плыла полная луна, сверкала тонкая паутина на ветвях, мягко серебрились стволы деревьев. Тень Пашки сливалась с неясной тенью высоченной тригонометрической вышки. Жалобно вскрикивала ночная птица. Скрипучий голос ее нагонял тоску.
Пашка смотрел на него и молчал. Облитое лунным светом лицо его казалось прозрачно-зеленым, в крупных глазах ярко светились две розовые точки. Вьющиеся волосы тоже блестели, будто их только что смазали. Ратмир повнимательнее всмотрелся в Пашкино зеленое лицо и почувствовал беспокойство: приятель его был каким-то не таким. Что-то с ним произошло.
— Ночью разве найдешь его? — нарушил затянувшееся молчание Ратмир.
Ему хотелось подбодрить приятеля. Диверсант тоже не дурак: выстрелив из ракеты, отойдет в другое место. Зачем ему рисковать?..
Пашка вытащил из кармана пистолет, зачем-то понюхал дуло и, блеснув глазами, протянул приятелю.
— Твой, — коротко, хриплым голосом сказал он.
— О чем ты? — не понял Ратмир. — Говорю, бесполезно его ночью искать. Выпустит ракету — и деру.
— Отбегался, — сказал Пашка. — Пришил я его, змея, Родька.
— Диверсанта? — вытаращил на него глаза Ратмир.
— Три пули всадил… — Пашка вздохнул. — Как его живьем возьмешь? Бомбы рвутся, а он стоит на полянке и башкой вертит, в одной руке ракетница, в другой — пистолет… Ну что я ему скажу: «Дяденька, руки вверх?» Он тут же в меня шарахнул бы…
И тут Ратмир вспомнил, что в коротком промежутке между разрывами бомб взвилась в небо ракета и что-то сухо треснуло. Правда, тогда ему и в голову не пришло, что это выстрел из Пашкиного пистолета.
— Ну, ты даешь! — не скрывая восхищения, сказал Ратмир. Если раньше у него и были некоторые сомнения в справедливости того, что Пашка им верховодит, то теперь они исчезли: Пашка Тарасов в его глазах выглядел настоящим героем. Вряд ли он, Ратмир по прозвищу Шайтан, был бы способен ночью в лесу выследить диверсанта и застрелить его. А вот Пашка смог.
— Я забрал у него парабеллум, — сказал Пашка. А пистолет — тебе.
Ратмир взял в руки теплый тяжелый ТТ, сердце его прыгало от радости. Теперь это его пистолет! Не надо просить приятеля дать пострелять: в любое время Ратмир может пойти в лес и палить сколько душе угодно. Патронов у Пашки много.
— А как же с диверсантом? — встревожился Ратмир. — Скажешь, что застрелил его, а майор Федотов спросит: из чего застрелил? И куда подевалось оружие врага?
Пашка достал из-за пазухи парабеллум. Прищурив глаз, прицелился в небо. Потом, вздохнув, снова спрятал.
— Парабеллум я не отдам, — твердо ответил он.
— А я — пистолет, — сказал Ратмир.
Луна вынырнула из-за вершин деревьев и высветила голубоватым светом сосновые иголки. После яростного грохота и огненных зарниц стало удивительно тихо и спокойно.
— Хочешь на него посмотреть? — спросил Пашка и пытливо взглянул на приятеля: он-то знал, что Ратмира мутит от одного вида мертвых.
— Айда, — сказал Ратмир. Он испытывал радостное волнение от того, что в его кармане, оттягивая брючину, покоился пистолет.
Полянка, где лежал человек, тоже была серебристо-голубой. На бугре, заросшем молодым сосняком, возвышалась тригонометрическая вышка. Что-то яркое посверкивало на ее вершине, будто осколок зеркала. Ратмир таращил глаза на диверсанта. Он лежал на боку, неестественно подвернув одну руку. Одет в зеленую форму бойца Красной Армии. Короткие светлые волосы спускались на лоб, лицо его не казвлось голубым — оно было белым. В темных впадинах глазниц будто вставлены две тусклые стекляшки.
— Он стоял вот здесь, — кивнул Пашка на толстую сосну. — А я спрятался там… — показал он на несколько молодых елок, прижавшихся друг к дружке. — Стоит, крутит башкой, глазами зыркает во все стороны. Фиг бы я к нему так близко подобрался, если бы не бомбежка. Самолеты с разворота прошли над нами. Вижу, он руку с ракетницей поднимает… Бабахнул, ракета все осветила, ну, я и выпалил в него… Не сразу упал. Стал так медленно поворачиваться в мою сторону, а я еще два раза в него…
— Что же мы все-таки скажем коменданту Федотову? — проговорил Ратмир, не отрывая взгляда от диверсанта. Как-то все еще не верилось, что этот крупный мужчина со светлыми волосами — мертвый. Казалось, он притворяется: вот сейчас пошевелится, встанет со мха и…
— Ничего не надо ему говорить, — подумав, ответил Пашка. — Диверсанта ликвидировали — это главное… А на фронт убежим и без Федотова. Да туда и бежать не надо — фронт сам к нам придет. Слышал, вчера вечером опять в той стороне бухали пушки?
— А он… — показал глазами Ратмир на труп. — Так и будет лежать?
— Ему теперь все равно…
— Не годится, — возразил Ратмир. — Комендант должен знать, что в лесу лежит… — Почему-то язык не повернулся произнести «убитый». — Лежит диверсант.
— Иди и скажи, — усмехнулся Пашка. — А он потом всю душу из тебя вымотает и пистолет отберет.
Все разрешилось самым неожиданным образом: послышались приглушенные голоса, треск сучьев под ногами. Пашка сделал знак, чтобы Ратмир не двигался с места, а сам метнулся к трупу, поднял лежавшую рядом ракетницу, извлек из нее пустую гильзу и вставил новую ракету, которую выхватил из кармана диверсанта. Подняв руку с ракетницей вверх, прислушался: голосов было не слышно. Пашка выпалил из ракетницы, бросил ее в мох и кивнул приятелю: мол, отрываемся!
Уже в поселке Пашка еще раз предупредил Ратмира, чтобы тот никому не рассказывал про то, что произошло на лесной полянке неподалеку от тригонометрической вышки.
Пашка кивнул — он почему-то не любил ни здороваться, ни прощаться за руку — и повернулся было, чтобы уйти, но Ратмир задержал его.
— Тебе… не страшно было в человека стрелять? — спросил он. Его мучал этот вопрос с того самого момента, когда Пашка сообщил, что убил шпиона. Ратмир еще не знал: мог бы он вот так же, как Шалый, выстрелить в живого человека? Пусть даже врага… Конечно, когда он слышал по радио о зверствах фашистов, когда смотрел на убитых бомбами односельчан и красноармейцев, его охватывала дикая ненависть к оккупантам… Вообще ко всем фашистам. А вот самому выстрелить в человека и убить его — это совсем другое дело. И Ратмир не знал: сможет ли он это сделать? А оттого что не был уверен в себе, он мучался и переживал. И завидовал Пашке Тарасову.
— А как же на фронте? — посмотрел на него приятель. — По радио говорили, что девушки-снайперы по пятьдесят-семьдесят фашистов уничтожали. Им за это присваивают звание Героев Советского Союза… — Глаза у Пашки леденисто блеснули. — Я бы их тоже пачками убивал, фашистов проклятых!
— И это… ты сейчас ничего не чувствуешь? — допытывался Ратмир. — У тебя лицо было какое-то странное…
— Чего я должен чувствовать? — удивился Пашка и повнимательнее посмотрел на приятеля. — Да ты что? Никак его жалеешь? Этого гада, который склад хотел взорвать?
— Я не смог бы… как ты, — признался Ратмир. — Мне не жалко, но, понимаешь… человек же!
— Не понимаю, — зло ответил Пашка. — Фашист не человек. Хуже бешеного зверя. Я бы тысячу, две убил их! И убью! Вот увидишь!
— Следующего я застрелю, — подумав, сказал Ратмир. — Сам. Ладно?
— Ты дмаешь, они так и будут под пули лезть? — рассмеялся Пашка. — Повезло мне, чудак! И потом, я местность хорошо знаю. От меня тут и мышь не спрячется.
— Или лучше в плен возьму, — думая о своем, проговорил Ратмир. — Пленный ценнее, чем… мертвый.
— Возьми, возьми, — усмехнулся Пашка. — Он руки поднимет и скажет: «Гитлер капут…» Мимо них с затененными фарами проехала машина. В крытом кузове мерцали огоньки папирос.
— Из комендатуры, — проводив взглядом машину, направлявшуюся в сторону военного городка, заметил Пашка. — Федотов тоже не спит!
— Думаешь, нашли?
— Завтра проверим, — сказал Пашка и покосился на приятеля, — Какое, говоришь, у меня лицо?
— Зеленое, будто тебя тошнит…
— Симпатичное, говорят у меня лицо… — неестественно громко 86 засмеялся Пашка. — Ты тоже зеленый. Это луна сегодня такая… зеленая!
И вдруг замолчал. Ратмир видел, что он пошатнулся, схватился обеими руками за жердины и, отворачивая голову в сторону, стал выгибаться, ноги его подогнулись, Пашку вытошнило. Вытерев рукавом рот и не глядя на приятеля, он сдавленно произнес:
— Чего это я? Съел за обедом что-нибудь?
— Да нет, — сказал Ратмир. — Это от другого.
Пашку бил озноб, но он, превозмогая себя, выпрямился, отпустил изгородь и повернул к приятелю лицо с провалившимися потухшими глазами.
— Когда я первый раз выпалил, он повернулся ко мне и вдруг стал икать… — с трудом выговорил Пашка. — А потом… сказал по-русски: мама-а… Неужели он русский?
— Предатель он, — сказал Ратмир. — Еще хуже немца.
— Почему они служат им? Почему? — вырвалось у Пашки, — Где таких гадов только находят?..
— Знаешь, что ты сегодня сделал? — взволнованно начал Ратмир. — Ты герой, Пашка…
— Мокрая курица я, вот кто, — пробурчал приятель и, передернув плечами, оторвался от забора. Не оглядываясь, он побрел прочь. Плечи ссутулились, босые ступни загребали пыль. Таким несчастным Ратмир еще никогда не видел своего приятеля. Впервые Пашка Тарасов проявил слабость, но оттого, что Ратмир это увидел, он проникся к нему еще большим уважением и про себя подумал, что наконец-то в своей жизни встретил настоящего друга.
Пашка ушел, а Ратмир еще долго стоял у калитки и глядел на яркую луну, большие и маленькие звезды, а карман брюк приятно оттягивал тяжелый пистолет ТТ, который теперь принадлежал ему, Ратмиру.
ГЛАВА 8
Утром, прибрав в доме, Серафима увязала свои вещички в большую цветастую наволочку, надела черный бархатный жакет — лучшее свое одеяние — и сказала Ратмиру:
— Собирайся, сынок, неча нам тут сидеть и чужой дом караулить. Уж котору ноченьку глаз не сомкну: летают, бонбы бросают… Какая это жизнь, родимый? Упакает в дом — и костей не соберут… У меня родня в Макарьеве, чай, приютят, а там, слышь, потише…
Не мог Ратмир поехать с горбуньей в тихое Макарьево, у него другие планы…
— Дядя Ефим на меня надеется, — греша истиной, ответил Ратмир. Узнает, что я бросил дом и уехал в деревню, — сильно расстроится.
— Не дом тебя, сынок, держит тут, — покачала головой Серафима. — Сорвиголова Шалый задурил тебе голову… Бывает же такое, господи помилуй: на обличье чистый херувим, а в натуре — разбойник, каких свет не видел!
— Ты езжай, тетя Серафима, а я тут останусь, — сказал Ратмир. Может, письмо от матери придет…
— Как же ты один-то? — не отступала Серафима. — Кто тебе поесть сготовит? Бельишко постирает? С голоду ведь помрешь, Ратмирушка? Коли бонбой не прихлопнет, упаси господи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25