--Что еще ты узнал, пока я выяснял отношения с мистером Брайли?
--Немногое. Карпентер собирается доказать, что у его людей слишком длинный рабочий день, а компьютеры слишком старые, и что нельзя требовать от диспетчера, чтобы он мгновенно переключался, когда компьютер выходит из строя.
--Все это я уже слышал.
--И комитет решил тогда, что рабочий день не слишком длинный.
--Я в том расследовании не участвовал. Я читал отчет.
Том ничего не ответил. Он знал мое мнение о пресловутом отчете и, по-моему, разделял его, но я к нему в душу не лез. Мой возраст и положение позволяют мне время от времени раскрыть варежку в комитете, особенно когда я считаю, что кто-то ведет нечестную игру. Но Том не обязан разделять мои подрывные воззрения, по крайней мере публично.
--О'кей. Когда вырубился компьютер?
--По словам Карпентера, в самый неподходящий момент. Джанс вел что-то около девятнадцати самолетов-- и тут компьютер крякнул, и у парня остался один лишь экран и десять секунд на то, чтобы согласовать сигнал "А" с сигналом "А-прим". Оба сигнала принадлежали самолетам, которые Джанс уже собирался передать Оклендскому пункту управления заходом на посадку. Он не смог различить, где чей сигнал, и дал пилотам неверные указания с точностью до наоборот. Он считал, что уводит их от столкновения. На самом деле он подтолкнул их друг к другу.
Я живо представил себе эту картину. Мне только трудно ее вам описать, если вы никогда не бывали в окружном центре авиационно-диспетчерской службы в момент перегрузки компьютера. К сожалению, сам я слишком часто видел подобные сцены.
Вообразите себе, что перед вами экран с четким и ясным изображением, а на нем великое множество всяких линий и точек, и каждая точка помечена рядами цифр. Человеку непосвященному они ни о чем не говорят, но опытный диспетчер опознает по ним самолеты и вдобавок получает массу полезной информации. К примеру, о таких вещах, как высота, скорость воздушного потока, идентификационный номер автоответчика и так далее. Картинку на экране рисует компьютер, и он же обновляет ее каждые две секунды. Вы можете с ней поиграть: скажем, настроить изображение так, чтобы каждый самолет оставлял за собой небольшой хвост постепенно тускнеющих сигналов. Тогда вам с первого взгляда будет ясно, откуда он летит и куда, предположительно, направляется. Вы можете дать компьютеру команду стереть с экрана все лишнее и оставить только проблемную ситуацию. У вас есть маленький курсор-- его можно передвигать по экрану: скажем, подвести к какой-то определенной машине и поговорить с пилотом. Если двум самолетам грозит аварийная ситуация, компьютер заметит это раньше вас и включит сирену тревоги, чтобы вы успели их развести.
И вдруг из-за перегрузки компьютер вырубается.
Знаете, что тогда происходит?
Экран хлопается из стоячего положения в лежачее. И не без причины: дело в том, что сигналы нам нем остались без цифровых пометок. Вы хватаете маленькие пластмассовые жетончики, называемые "козявками", пишете на них цифры жирным карандашом и кладете рядом с каждым сигналом. Когда сигнал смещается, вы передвигаете "козявки" вслед за ним. Разрешающая способность экрана летит ко всем чертям. Такое впечатление, будто перед вами совсем другая картинка. Точно из компьютерного века вы попали в эпоху первых радаров времен второй мировой войны.
И словно этого мало, сигналы, которые вы видите на новом длинноволновом дисплее, могут оказаться совсем не там, где были прежде. Некорректированное изображение радарных данных совершенно не похоже на исправленную компьютером картинку. Вместо изящной штриховки, обозначавшей облака, аккуратно размеченные цифрами с указанием высоты, перед вами расползается зловещее белое пятно, да еще вдобавок сдвинутое куда-то в сторону.
Если такое случается в час затишья, диспетчеры просто со стоном высыпают на экран "козявки". Если же компьютерный сбой происходит в час пик (а в окружном центре авиационно-диспетчерской службы Окленда-- Сан-Франциско с его тремя коммерческими, тремя военными и невесть каким количеством частных аэродромов час пик практически не прекращается), над залом на две-три минуты повисает гнетущая тишина, в то время как диспетчеры отчаянно пытаются определить, кто есть кто, и припомнить, где находился каждый самолет и не грозило ли кому-нибудь влипнуть, как они выражаются, "в ситуацию".
Я не большой поклонник эвфемизмов, но этот нахожу весьма удачным. У нас тут, ребята, возникла такая ситуация, что шестьсот человек вот-вот будут размазаны по горе, совсем как большая банка с томатной пастой.
--И что ты думаешь?-- спросил я у Тома.
--Слишком рано что-то думать, сам знаешь.-- Том, тем не менее, не отводил взгляда, понимая, что я жду от него выводов не для протокола. И он мне их выдал.-- Я думаю, парню придется туго. Он, можно сказать, новичок, а компьютер у него 1968 года выпуска. В наши дни это все равно что каменный век. Но кто-нибудь обязательно заявит, что Джанс должен был справиться с ситуацией. Другие же справляются!
--Н-да. Пойдем-ка в ангар.
Окна в баре были затененные, так что я даже не представлял себе, какой погожий выдался денек, пока не вылез на летное поле и не огляделся. В такие дни мне до зуда в ладонях хочется сжать штурвал моего "стирмана" и взмыть в родной и дикий голубой простор. Воздух был свежий и чистый, почти без ветра. В заливе, несмотря на ранее утро, сновали парусные шлюпки. Даже громадный безобразный мост, переброшенный через залив и соединяющий Окленд с Сан-Франциско, смотрелся неплохо на фоне синего неба. За мостом раскинулся прекраснейший город Америки. А если взглянуть в противоположную сторону, можно было увидеть Оклендские горы и пик Беркли.
Мы сели в машину Тома и поехали через поле. Отыскать ангар не составляло никакого труда: езжай себе следом за вереницей грузовиков с кучами мусорных мешков в кузовах, и все дела.
Отряд был уже на месте, за исключением Эли Зайбеля, который отправился осматривать левый двигатель "десятки", отлетевший чуть ли не на пять миль в сторону от места крушения. Мы вошли в ангар, и я подивился тому, как много обломков успели сюда притащить из Ливермора.
--"Юнайтед" жутко торопится с расчисткой,-- сказал мне Джерри.-Вот все, что мне удалось набросать, прежде чем они уволокли самые крупные части самолета.-- Он протянул мне самодельную схему, где с величайшей дотошностью было отмечено местоположение каждого обломка, превосходившего размерами чемодан.
Я прекрасно понимал чувства парней из "Юнайтед". Ливермор-местечко оживленное. Какой авиакомпании понравится, если толпы зевак будут слоняться вокруг и разглядывать остатки ее самолета? Поэтому "Юнайтед" быстренько сколотила команду из сотен мусорщиков, и скоро на месте аварии не останется никаких следов.
Зато ангар превратился в натуральную свалку. Все крупные детали стащили к одной стене, а рядом громоздились тонны и тонны пластиковых мусорных мешков, заляпанных грязью и набитых более мелкими обломками. К тому же начали прибывать части 747-го, и надо было освобождать для них место.
А потом рассортировать завалы.
Сортировка-- не моя забота, но от одного взгляда на эти груды у меня опять разболелась голова. Я начал подозревать, что два двойных скотча в семь утра-- не самая блестящая из моих идей. Пошарив в кармане плаща, я нашел пару таблеток от головной боли. Оглянулся в поисках воды-- и увидел девушку с подносом, уставленным чашками с кофе. Она с каким-то потерянным видом огибала курган из мусорных мешков, все время поглядывая на часы, словно боялась куда-то опоздать.
--Я бы не отказался от чашечки кофе,-- сказал я.
Она обернулась и улыбнулась. Вернее, начала улыбаться-- но, оборвав процесс на полпути, застыла, как завороженная.
Момент был странный до жути. Длилось это не более полусекунды, но мне казалось, что прошел целый час. Так много эмоций отразилось на ее лице за крохотный отрезок времени, что я поначалу решил, будто мне просто померещилось. Потом я уже не был так уверен.
Она была очень красива. Когда я увидел ее со спины, она показалась мне совсем молоденькой. Но заглянув ей в глаза, я решил, что ей как минимум лет сто. Ерунда, конечно. Где-то около тридцати, не больше. Она была красива той броской, сногсшибательной красотой, от которой у пятнадцатилетних нецелованных мальчиков захватывает дух. Мои пятнадцать давно миновали, но дух захватило только так.
И вдруг она повернулась и пошла к выходу.
--Эй!-- крикнул я ей вдогонку.-- А как же мой кофе?
Она ускорила шаг. Когда до дверей осталась пара метров, она уже просто бежала.
--Ты всегда так действуешь на женщин?
Я обернулся и обнаружил за спиною Тома.
--Ты видел?
--Да уж. Слушай, раскрой свой секрет. Это скунсовое масло? Или у тебя ширинка расстегнута?
Он засмеялся, и я посмеялся с ним за компанию, хотя в душе его веселья не разделял.
Не потому, что чувствовал себя задетым; клянусь, это меня не беспокоило. Ее реакция была слишком нелепой, до абсурда. То есть я, конечно, не Роберт Редфорд, но и не пугало огородное, да и пахло от меня не хуже, чем от любого, кто всю ночь месил сапогами грязь.
Меня беспокоило совсем другое: женщина, похоже, вовсе не была потерянной. Наоборот-- она искала что-то потерянное.
И она его нашла.
Глава 4
Машина времени
Свидетельство Луизы Балтимор
Пора было ехать на почту вскрывать временную капсулу: как ни оттягивай поездку, БК все равно о ней напомнит. Поэтому, прикончив пачку "Лаки", я отправилась на подземке к Федеральному зданию.
Фед-- одно из древнейших строений в городе, реликт 45-го века, переживший больше ядерных взрывов, чем Гондурасский канал. Цивилизации зарождались и гибли, войны бушевали вокруг его безобразных стен и застилали удушливым дымом небеса, а Фед как стоял, так и стоит до сих пор, массивный и неприступный. Он построен в виде пирамиды, очень похожей на пирамиду Хеопса, с той лишь разницей, что вся фараонова гробница послужила бы вам одним кирпичиком, вздумай вы сложить такого исполина, как Фед.
Но в наши дни это никому не под силу. Секрет изготовления материала, из которого построено здание, давно и безвозвратно утерян. Да мы и не уверены, что это творение рук человеческих.
Много лет назад Фед приспособили под хранилище, именуемое в народе "почтой", ибо оно забито посылками, ждущими своих получателей долгие годы, а то и века.
Почта-- одно из загадочных побочных явлений путешествий во времени. Ее существование лишний раз доказывает, что парадоксы возможны, хотя и строго ограничены. Пинки умерла сегодня для того, чтобы предотвратить нежелательный парадокс, но те, что Вселенная допускает, она буквально отдает нам в руки.
Когда я родилась, моя мать уже знала, что на почте меня ожидают три послания. Ей, должно быть, служила утешением мысль о том, что я проживу достаточно долго, чтобы их получить. Во всяком случае, я так надеюсь. Она умерла, рожая меня на свет.
Для меня мысль о посланиях была большой поддержкой. Дата на первом из них гарантировала жизнь лучше любой страховки. Я должна была дожить до этой даты, чтобы вскрыть первое послание, да и второе тоже. Все они были найдены лет триста тому назад, рядом друг с дружкой.
Временная капсула-- это ящичек из очень твердого металла величиной с кирпич. Если его потрясти, внутри раздастся стук, потому что в ящичке лежит плоская металлическая пластинка. Снаружи на кирпиче выгравированы имя и дата: "Для имярек. Не вскрывать до такого-то числа".
Время от времени мы находим подобные капсулы. Обычно их вылавливают из океанских глубин и с помощью датировочной техники определяют, сколько они там пролежали. Как правило, получается около сотни тысяч лет. Все находки складывают в помещения Феда под охраной настолько надежной, насколько БК способен обеспечить. Ни одна из капсул ни при каких обстоятельствах не была еще вскрыта до срока. Я не знаю, что стряслось бы, прочти кто-то послание не вовремя, да и знать не хочу. Путешествия во времени-- такая опасная штука, что водородные бомбы по сравнению с ней выглядят безобидными игрушками для детей и слабоумных. Подумайте сами: ну какой вред способно причинить ядерное оружие? Ну, погибнет миллион-другой человек, всего делов-то. А с помощью путешествий во времени мы можем уничтожить всю Вселенную-- по крайней мере, так гласит теория. Никто особенно и не стремился проверить ее на практике.
Когда временную капсулу вскрывают, там находят послание-зачастую весьма и весьма загадочное.
На моей первой капсуле стояла сегодняшняя дата, а также час, минута и секунда. Вторая капсула датирована несколькими днями позже. А третья...
Три послания в мой адрес превращали меня в своего рода знаменитость. Никто до сих пор трех посланий не получал. И я вам не советую, особенно если у вас нервы не железные. Моя третья капсула тревожила людей вот уже три столетия кряду. На ней единственной не стояла точная дата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28