Попытка понять, как человек, имеющий шанс дожить до семидесяти лет, способен решиться на такой шаг (если еще учесть крайнее несовершенство их медицины),-- как, вопреки всему, он все же делал тот самый шаг из двери самолета, помогла мне в свое время отчасти справиться со страхом перед Воротами. Это не означает, что мне удалось понять, зачем они прыгали: двадцатники, как известно, полными кретинами все-таки не были. Но даже они не испытывали настоящего удовольствия от прыжков. Они просто сублимировали вечный страх высоты в другую часть мозга: в ту часть, которая смеется. Смех-- это защитный механизм прерывания. Они так здорово наловчились прерывать свой страх перед падением, что почти внушили самим себе, будто прыжки с самолета-- безумно веселое занятие.
При всем при том я уверена, что даже самый опытный из них, стоя у двери, испытывал мгновенное замешательство. Может, они настолько привыкли, что уже не замечали этого мгновения, но оно было.
Вот и со мной точно так же. Со стороны, ручаюсь, вы и не заметили бы секундной паузы перед решающим шагом в Ворота. Но страх, как всегда, вцепился когтями мне в кишки.
Путешествие через Ворота всякий раз проходит по-новому. Оно мгновенно-- но времени, чтобы сойти с ума, более чем достаточно. Оно уводит в зону одновременности, где на какой-то срок, слишком короткий, чтобы его измерить или запомнить, и слишком долгий, чтобы его пережить, я становлюсь всеми вещами, когда-либо существовавшими в мире. В Воротах я встречаюсь сама с собой. Я творю себя, потом творю Вселенную и появляюсь на свет в моем творении. Я падаю на дно времен, к началу начал, затем отскакиваю рикошетом и выныриваю в каком-то мгновении. Время, давно прошедшее и умершее, оживает вновь, воскресая для меня и моей команды перехватчиков.
Да посвяти я путешествию через Ворота миллионы слов, мне и тогда его не описать, даже приблизительно.
И в то же время все, что я сделала, это шагнула в Ворота. Просто. Одна ступня в умершем будущем, другая-- в ожившем прошлом (с демаркационной линией, проходящей по заднице: одна ее половина в стране "Бруклинских ловкачей", а другая-- в Последнем Веке, или, если хотите, мой фасад в пятидесятых, а зад в Завтраленде).
Правда, ступни соединялись между собой ногами. Однако разделяли их миллионы миль пространства и тысячи лет времени.
Причем одна ступня даже не моя собственная, но она такая везде, вне зависимости от местонахождения.
Лучше я просто скажу: я шагнула в Ворота. И понимайте как хотите. Хотите-- считайте, что я прошла через ужасные пытки, к которым уже притерпелась, а хотите-- назовите обычной рутиной.
Я шагнула в Ворота.
И очутилась в сортире на борту локхидовского "констэллейшна" в 1955 году, еле успев пригнуться, ибо две перехватчицы швырнули надо мной визжащую женщину. Ее визг оборвался, едва голова прошла через Ворота. Он продолжится у нас, в далеком будущем, хотя там он, наверное, станет совсем уже безумным. Бедняжка просто не в силах будет понять, что с ней такое приключилось. Добро пожаловать! Ваши потомки имеют честь приветствовать вас в Утопии!
Я вышла из туалета, куда две другие перехватчицы уже тащили грузного мужчину в порванном сером костюме. Он вяло сопротивлялся; видно, парализатор был поставлен на слишком слабую мощность. С первого же взгляда мне стало ясно, что с перехватом что-то не так. Пассажиры не должны сопротивляться.
Конечно же, мы готовы к истерикам. Ни один перехват не проходит без криков или непроизвольного мочеиспускания. Если бы меня перехватывали, я бы тоже, наверное, обмочилась.
Но здесь истерическая стадия наступила раньше положенного. Слишком много еще оставалось бодрствующих пассажиров против горстки перехватчиков.
Отличить членов моей команды от стада козлов не составляло никакого труда: перехватчицы были одеты в форму стюардесс, что на данной конкретной авиалинии означало элегантные шапочки, юбки ниже колен и туфли на высоченных шатких гвоздиках.
А на губах-- кроваво-красная помада. Они были похожи на вампиров.
1955 год. Приходилось верить Лоренсу на слово. Когда шастаешь из одного времени в другое, стили в голове перемешиваются, и все они кажутся странными. Но сомневаться в правильности даты у меня не было никаких оснований. Под нами, на земле, за машинами тянулись шлейфы выхлопных газов. Чак Берри записывал на студии грамзаписи свою "Мэйбеллин". Фил Силверс и Эд Салливан царили на видеоэкранах, которые назывались телевизорами. Команда из Нашуа в этом году выиграет "Прикнесс", а "Бруклинские ловкачи" победят в чемпионате США по бейсболу. Я могла бы стать богатой женщиной в 1955 году, сумей я найти способ заключить пари. Скажем, на завтрашние заголовки в газетах: "Констэллейшн" терпит крушение в пустыне Аризоны...
Хотите, спорнем?
Однако нельзя сказать, чтобы мы находились в самом полезном для здоровья месте 1955 года. Даже если не принимать во внимание бардак, в который превратился перехват, самолету-то осталось лететь всего ничего.
Я потрясла головой, силясь привести мысли в порядок. Иногда это помогает. Первые мгновения после перехода через Ворота мне обычно немного не по себе. Я заставила свой мозг сосредоточиться на том, что нужно делать сейчас, что-- в следующую секунду и так далее, и так далее...
Джейн Бирмингем торопливо промчалась мимо меня по проходу. Я схватила ее за руку. Операция разваливалась на глазах, и, думаю, меньше всего Джейн хотелось сейчас, чтобы начальство хватало ее за локоть.
--Там настоящая свалка.-- Она показала на занавес, отделяющий первый класс от второго. Оттуда доносились крики и звуки борьбы.-- Мы с самого начала оказались недоукомплектованы,-объясняла Джейн.-- Пинки обнаружила пропажу парализатора почти сразу после взлета. Мы пытались найти его, не привлекая к себе внимания, но не удалось. Пришлось начать операцию. Я велела Пинки искать, пока мы будем усыплять пассажиров здесь, на носу.-- Джейн отвела глаза, потом через силу заставила себя посмотреть мне в лицо.-- Я знаю, что не имела права так поступать, но...
Я махнула рукой:
--Потом разберемся.
--Не знаю, почему все пошло наперекосяк. Хотя, конечно, команда работала не в полном составе... И потом, мы все перенервничали. Когда начали перехват, завязалась потасовка. Кейт вырубилась-какой-то здоровенный бугай прорвался...
--Не бери в голову. Отправь ее вместе с козлами.
Определить, почему вдруг начинается стычка, как правило, невозможно. Мне и раньше приходилось попадать в ситуации, когда козлы выходили из-под контроля. Сюрреалистическая картинка: стоишь перед уроженцем двадцатого века, тычешь ему в нос парализатором и объясняешь, что он должен делать. У некоторых двадцатников инстинкта сохранения жизни не больше, чем у капустной кочерыжки. Они прут прямо на дуло-- не верят, что могут умереть, в особенности молодые.
А до чего же странные у них политические идеи! Они настаивают на своих "правах", они как заведенные требуют объяснений, которых, по их мнению, "заслуживают", они считают, что мы "обязаны" обращаться с ними как положено.
До меня это не доходит. Я лично под дулом пистолета сделала бы все, что мне велит его владелец, да еще "спасибо" сказала бы и "пожалуйста". И убила бы его, не колеблясь, при первой же возможности.
--Сколько там еще бодрствующих?-- спросила я.
--Когда я уходила, было человек двадцать.
--Обработайте их, быстро. Где Пинки?
--В салоне второго класса, ломает сиденья.
Я пошла за Джейн. В салоне стало немного потише. Не спали около дюжины пассажиров; человек сорок-пятьдесят похрапывали, сидя в неудобных позах. Лили Рангун вместе с другой перехватчицей, не помню ее имени, стояли по обе стороны от прохода, нацелив парализаторы на сбившихся в кучку в хвосте самолета людей.
--О'кей, ребята!-- гаркнула Лили не хуже сержанта на плацу.-Кончай базар, мать вашу так! Заткнитесь и слушайте. Ты, телка сраная, прикуси язык, не то как звездану промеж ног! Это ваша жена, мистер? Даю вам две секунды: или вы заткнете ей пасть, или я прихлопну вас обоих. Раз... Вот так-то лучше.
А теперь внимание. Ваши попутчики живы-здоровы. Взгляните на них-- они дышат. Они даже слышат, как мы разговариваем. Но этим оружием я могу и убить, и, клянусь, я так и сделаю, если какой-нибудь сукин сын начнет выдрючиваться.
Вы в большой опасности.
Вы умрете, если не сделаете все точно так, как я вам скажу.
Каждый из вас сейчас возьмет одного парализованного и потащит его к носу самолета. Там стюардесса даст вам дальнейшие указания. И пошевеливайтесь, времени у вас в обрез. Если будете ползать, как сонные мухи, я продемонстрирую вам, на что способно это оружие.
Еще несколько угроз и непотребных ругательств-- и они зашевелились. Прежде чем внедриться в какое-либо время, мы тщательно изучаем одну из самых важных вещей: какие слова больше всего шокируют местных обитателей. В двадцатом веке это в основном лексика из области совокупления и экскрементов.
Угроза Лили продемонстрировать, на что способен парализатор, была намеком на возможность использовать его как кнут для скота, только дистанционный. Больно, но не смертельно. Эффективнее всего, когда шлепнешь по мягкой и чувствительной плоти между ног, особенно сзади. Лили подстегнула парочку строптивцев, и они на удивление быстро для двадцатников сообразили, что к чему.
Я краем уха слышала, как они там толкутся, а сама между тем раскурочивала сиденья в передней части салона второго класса. Пинки делала то же самое рядом, через проход. По-моему, она не замечала, что плачет. Она работала как автомат, монотонно и размеренно.
Она все понимала. Она делала свое дело.
И была до смерти напугана.
--Ты уверена, что он на борту?-- спросила я через плечо.
--Уверена. Он был у меня в сумочке, я видела.
Конечно, а что еще она может сказать? Ведь если парализатор остался где-то на земле, в том городе, откуда вылетел самолет, то ничего уже не поправишь. Хотя, наверное, она не врет. Мои люди редко теряют голову во время операции, даже если положение становится безнадежным. Раз она говорит, что видела парализатор уже в самолете, значит, она его видела. А следовательно, есть надежда его отыскать.
Пока мы искали, непарализованные козлы деловито тащили парализованных к носу самолета. Там одна из перехватчиц приказывала им сунуть спящего в Ворота и идти за следующим. Все вошло в размеренную колею. Козлы пыхтели и отдувались, но двадцатники вообще-то народ до жути здоровый. Они обжираются, много пьют и курят, мало двигаются, обрастают жиром и вопят, что сильно переутомились, если им пришлось приклеить почтовую марку. Но на самом деле у них лошадиные мускулы-- и такие же мозги. Просто поразительно, на какие физические подвиги они способны, если их как следует подстегнуть.
Одному мужику, безропотно тащившему свой груз, было не меньше пятидесяти, клянусь!
Господи Иисусе! Пятидесяти!
Самолет вскоре опустел. Как только грузчики доставляли к Воротам последнюю ношу, их самих запихивали туда же. Наконец на борту осталась только наша команда. Даже пилотов на сей раз убрали. Вообще-то мы редко это делаем-- и неохотно. Сейчас за штурвалом сидела одна из перехватчиц. Если бы она допустила хоть малейшую ошибку, если бы не воспроизвела в точности всех предполагаемых действий пилота, самолет мог бы разбиться в нескольких милях от места, где должен был разбиться. Но DC-10 шел на автопилоте вплоть до того мгновения, когда взорвался двигатель. Пилот ничего не смог бы предпринять (если вы в состоянии продраться сквозь частокол сослагательных наклонений), он ничего не мог бы изменить после того, как самолет лишился крыла.
Тем лучше для нас. У меня есть в запасе еще один фокус на случай, если экипаж самолета заметит перехват, но я очень не люблю к нему прибегать.
А именно: я могу посадить за штурвал человека из спецкоманды (я выражаюсь языком двадцатников: у них слово "человек" означало женщину в том числе-- по крайней мере, так сказано в моем справочнике). Так вот, это был бы человек с бомбой в голове, чтобы никаких зубов не осталось для опознания. Человек, добровольно садящийся за штурвал самолета, который должен разбиться в лепешку.
Вы что-то сказали о речевых самописцах? Да, конечно. Летчики в кабине любят потрепаться, когда у них неприятности. Но мы нашли остроумное решение проблемы с самописцами. У нас в верхнем времени сейчас уже начали трудиться над его осуществлением-- как только увидели, что летчики тоже прошли через Ворота. Нет, правда, элегантное решение. Странноватое, мягко говоря, но элегантное.
Временные сканеры позволяют нам заглянуть куда угодно, в любой период времени. (Ну, почти в любой.) Именно так мы узнали, что этот самолет потерпит крушение: просканировали газеты и прочли репортажи об аварии. Было бы неплохо просканировать и саму операцию перехвата, но, к сожалению, мы не в состоянии увидеть те места и времена, где мы уже побывали или еще побываем (путешествия во времени круто обходятся с глагольными временами).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28