Заслушивание свидетелей было окончено. Коронер, подводя итоги, заметил, что хотя обстоятельства довольно необычные, он не видит оснований думать, что профессор сознательно приблизился к железнодорожному полотну, услышав звук приближающегося поезда. К вердикту «Смерть в результате несчастного случая» приложили рекомендательное письмо в адрес Британского управления железных дорог (западный регион) с предложением усилить наблюдение за опасными участками на всем протяжении железнодорожного пути.
На этом разбирательство завершилось. Когда мы выходили из здания, Герберт Денч повернулся ко мне и, улыбаясь, сказал:
– Все прошло как нельзя лучше. Предлагаю отметить это в «Белом олене». Не стану скрывать, я опасался, что вердикт будет звучать иначе, и, думаю, так бы и случилось, если бы не ваше свидетельство и показания Уиллиса о необычном увлечении профессора Лейна метеорологией. Я слышал о похожем случае в Гималаях…
Пока мы шли к гостинице, он рассказал нам историю об одном ученом, который три недели жил на какой-то феноменальной высоте над уровнем моря, в тяжелейших условиях, с единственной целью – изучить влияние атмосферы на некоторые разновидности бактерий. По правде говоря, я не увидел связи между этими двумя случаями, однако был весьма рад сделать передышку, и когда мы прибыли на место, я тотчас направился к бару и тихо-спокойно накачался спиртным. Никто не обратил на это внимание, но что самое приятное – дрожь в руке тут же прекратилась. Возможно, и впрямь всему виной были нервы.
– Что ж, не будем больше отрывать вас от приятных забот, связанных с вашим новым домом, – сказал адвокат в завершение короткого, но довольно шумного обеда. – Мы с Уиллисом можем дойти до вокзала пешком.
Когда мы выходили на улицу, я сказал Уиллису:
– Я чрезвычайно признателен вам за ваш показания. Магнус назвал бы ваше выступление «блестящим номером».
– Да, получилось удачно, – согласился он, хотя вы меня несколько озадачили. К снегу готов не был. Это еще раз доказывает, как прав был мой шеф, когда говорил: «Профан поверит во что угодно, если это сказано достаточно авторитетным тоном».
Он посмотрел на меня из-за очков и негромким голосом добавил:
– Я правильно понял – вы действительно произвели большую чистку всех старых банок? Случайно не осталось чего-то такого, что может представлять опасность для вас или еще кого-нибудь?
– Все похоронено, – заверил я его, – погребено под многовековым хламом.
– Отлично, – сказал он. – Довольно с нас трагедий.
Он поколебался, словно хотел еще что-то добавить, но у выхода нас ждали Вита и адвокат, и возможность была упущена. Обменявшись pукопожатиями, мы расстались. Когда мы шли машине, Вита заявила:
– Я заметила, что как только ты очутился в баре, у тебя перестала дрожать рука. И все же лучше я поведу сама.
– Как хочешь, – сказал я и, надвинув шляпу на глаза, приготовился задремать. Но укоры совести не давали мне покоя. Ведь я солгал Уиллису. Пузырьки А и В были пусты, это верно, однако содержимое пузырька С, который лежал в моем чемодане в гардеробной, оставалось нетронутым.
Глава двадцать первая
Прошло два часа, и мое приподнятое настроение, вызванное дружеским застольем в «Белом олене», улетучилось – теперь я пребывал в весьма свирепом расположении духа и решительно настроился быть хозяином в собственном доме. Дознание позади, и, несмотря на мою промашку со снегом – или, быть может, благодаря ей, – доброе имя Магнуса осталось незапятнанным. Полиция удовлетворена, местные пересуды постепенно улягутся, и опасаться теперь мне было нечего, кроме непрошенного вмешательства моей собственной супруги. С этим нужно было покончить раз и навсегда, и чем скорее, тем лучше. Мальчики отправились кататься верхом и еще не вернулись. Я пошел искать Виту и нашел ее на лестничной площадке у дверей детской комнаты с рулеткой в руке.
– Знаешь, – сказала она, – этот адвокат был абсолютно прав. Ты вполне мог бы оборудовать здесь с полдюжины небольших квартирок, и даже больше, если использовать цокольный этаж. Деньги мы могли бы одолжить у Джо. – Она свернула рулетку и улыбнулась. – Есть идеи получше? Денег на содержание дома профессор тебе не оставил, работы у тебя нет, разве только ты отправишься за океан и Джо подыщет тебе местечко. Так что… Может, для разнообразия спустишься с небес на землю и взглянешь правде в лицо?
Я развернулся и пошел вниз в музыкальный салон. Я надеялся, что она последует за мной, и не ошибся. Я устроился перед камином, как это с незапамятных времен по традиции делает хозяин дома в особо торжественные моменты, и сказал:
– Давай договоримся: это мой дом, и что я буду с ним делать, касается только меня. И я не нуждаюсь ни в каких советах, от кого бы они ни исходили: от тебя, адвокатов, друзей или кого-то еще. Я собираюсь здесь жить, и если тебе не нравится жить здесь со мной, ты вольна поступать, как тебе заблагорассудится.
Вита зажгла сигарету и выпустила густой клуб дыма. Она страшно побледнела.
– Это что, демонстрация силы? – вымолвила она. – Ультиматум?
– Называй, как хочешь, – сказал я ей. – На мой взгляд, это констатация факта. Магнус оставил мне дом, и я намереваюсь жить здесь с тобой и мальчиками, если это тебя устраивает. Яснее я выразиться не могу.
– Значит, ты окончательно отклоняешь предложение Джо занять приличную должность в Нью-Йорке?
– Я никогда всерьез не относился к этой затее. Это была твоя идея.
– И на что же мы, по-твоему, будем жить?
– Не имею ни малейшего понятия, – сказал я, – и даже не думаю сейчас об этом. Я больше двадцати лет проработал в издательстве и кое в чем разбираюсь. Может, сам попробую писать. Для начала возьму и напишу историю этого дома.
– Бог ты мой! – Она расхохоталась и погасила только что зажженную сигарету в первой попавшейся пепельнице. – Что ж, все лучше, чем сидеть без дела. Вот только чем прикажешь заняться в это время мне? Записаться в кружок кройки и шитья или еще куда?
– Ты могла бы делать то, что делают другие жены: приспосабливаться.
– Милый, когда я согласилась выйти за тебя и поселиться в Англии, ты занимал хороший пост в Лондоне. Ты от него отказался безо всякой причины, а теперь хочешь обосноваться здесь, в этой глуши, где ни ты, ни я никого не знаем, вдали от всех наших друзей. Это же абсурд!
Разговор зашел в тупик, и, кроме того, мне неприятно было слышать, как меня называют «милый» в разгаре ссоры, а не любовной страсти. И вообще мне все это надоело. Я высказал ей то, что хотел, и дальнейшая дискуссия была ни к чему. К тому же мне не терпелось подняться в гардеробную и изучить пузырек С. Насколько я помнил, он немного отличался от пузырьков А и В. Быть может, мне следовало отдать его Уиллису, чтобы он проверил содержимое на своих лабораторных обезьянах? Но если бы я доверил ему свою тайну, кто знает, может, он никогда бы не вернул мне его назад.
– Раз уж ты взяла в руки рулетку, – сказал я, – почему бы тебе не сделать замеры под шторы и ковры? Кстати, может напишешь о своих блестящих идеях Биллу и Диане в Ирландию?
Я не имел в виду упражняться в сарказме. Я действительно не возражал, чтобы она по своему усмотрению распорядилась холостяцкой обстановкой, доставшейся нам от Магнуса. Переставлять мебель было ее любимым делом: она с упоением могла часами этим заниматься.
Но моя попытка примирения возымела обратное действие. У нее на глаза навернулись слезы, и она сказала:
– Ты прекрасно знаешь, что я согласилась бы жить где угодно, если бы только была уверена, что ты по-прежнему меня любишь!
Гнев меня не пугает, и я всегда готов ответить ударом на удар. Но я совершенно не выношу слез. Я открыл ей свои объятия, и она тут же прильнула ко мне, совсем как обиженный ребенок.
– Ты так изменился за последние недели, – сказала она. – Я тебя просто не узнаю.
– Я не изменился, – сказал я. – И я люблю тебя.
Правда – это то, что труднее всего бывает объяснить и другим, и себе самому. Я действительно любил Виту – за те мгновения, проведенные вместе в течение многих месяцев и даже лет, за все те взлеты и падения, которые делают совместную жизнь одновременно счастливой и невыносимой, страшно скучной и бесконечно дорогой. Я научился мириться с ее недостатками, она с моими. Слишком часто в пылу спора мы бросали друг другу обвинения, о которых потом сами жалели. Слишком часто, привыкнув и уже не замечая друг друга, мы забывали говорить добрые, ласковые слова. Вся беда была в том, что некая сокровенная сущность оставалась невостребованной, она дремала в ожидании, что ее разбудят. Ни Вите, ни кому-либо еще я не мог раскрыть тайну моего опасного нового мира. Магнусу – да… Но Магнус мужчина, и его нет. А Вита – не Медея, с которой можно отправиться за волшебными травами.
– Дорогая, – сказал я, – пожалуйста, попытайся понять, потерпи немного. У меня сейчас переломный период, и я не в состоянии принять решение относительно нашего будущего. Это как если стоишь на берегу и ждешь прилива, чтобы броситься в воду… Не знаю, как тебе объяснить.
– Я готова броситься куда угодно, лишь бы ты взял меня с собой, – отозвалась она.
– Я знаю… Знаю…
Она вытерла глаза, высморкалась; ее заплаканное лицо стало таким удивительно трогательным, что я и вовсе растерялся.
– Который час? – спросила она. – Мне нужно ехать за мальчиками.
– Поедем вместе, – сказал я, обрадованный возможности продлить перемирие, чтобы оправдаться не только в ее глазах, но и в своих собственных. Вернулось бодрое настроение; атмосфера, накалившаяся было из-за взаимной злобы и неизлитой горечи, разрядилась, и отношения между нами стали почти такими же нормальными, как раньше. Этой ночью я вернулся из ссылки в гардеробной, к которой сам себя приговорил; сделал я это не без некоторых сожалений, однако надо быть дипломатом. Кроме того, я находил тахту несколько жестковатой.
Стояла прекрасная погода, и два дня – субботу и воскресенье – мы провели купаясь, плавая на яхте и выезжая на пикники вместе с мальчиками. Вновь войдя в роль мужа, отчима и хозяина дома, я втайне готовился к следующей неделе. Мне во что бы то ни стало нужен был день, когда я мог бы остаться совершенно один. И Вита, сама того не подозревая, предоставила мне такую возможность.
– Знаешь ли ты, что у миссис Коллинз есть дочь в Бьюде? – спросила она в понедельник утром. – Я обещала, что мы свозим ее туда на машине на этой неделе. Мы оставим ее у дочери, а на обратном пути, ближе к вечеру, заберем. Что скажешь? Мальчикам эта идея нравится, и мне тоже.
– Сейчас самый разгар отпусков. – Я намеренно сделал вид, что не одобряю эту затею. – На дорогах будут пробки, а в Бьюде – толпы туристов.
– Пустяки, – сказала Вита. – Можно выехать пораньше, езды туда каких-то пятьдесят миль…
Я напустил на себя вид загнанного отца семейства, у которого вечно не хватает времени, чтобы разобраться со всеми навалившимися на него делами.
– Если ты не против, я останусь, а вы поезжайте без меня. Бьюд в разгар августовской жары не слишком меня привлекает.
– О'кей… О'кей… Без тебя нам будет даже лучше.
Поездку наметили на среду. Поскольку в этот день посыльные из продуктовых лавок к нам не приезжали, меня это вполне устраивало. Если они отправятся в половине одиннадцатого и заберут миссис Коллинз по дороге назад около пяти, то сюда вернутся часов в семь, не раньше.
День в среду выдался чудесный, солнечный, и, провожая глазами бьюик, увозивший все мое семейство, я думал о том, что у меня есть по меньшей мере восемь часов – на очередное путешествие и последующее восстановление сил. Не теряя времени, я поднялся в гардеробную и достал из чемодана пузырек С. Жидкость в нем была на вид точно такая же, что и у препаратов А и В, однако на дне имелся коричневатый осадок, как у микстуры от кашля, которая простояла всю зиму и о которой не вспомнили до наступления новых холодов. Я вытащил пробку и понюхал содержимое: ничего особенного, по цвету и запаху оно чуть-чуть напоминало воду, которая длительное время оставалась в закупоренной бутылке. Я отмерил четыре деления и перелил жидкость в верхнюю часть трости, затем, решил приберечь это на будущее, завинтил набалдашник и налил новую дозу в мензурку, которую нашел среди склянок на полке в бывшей прачечной.
Странное это было ощущение: вновь оказаться там, зная, что ни в подвале, ни в доме, кроме меня, нет никого из нынешних обитателей – ни Виты, ни мальчиков, – тогда как вокруг, во мраке, возможно, притаились люди из моего загадочного мира, которые лишь ждали часа, чтобы предстать перед моими глазами.
Проглотив содержимое мензурки, я прошел бывшую кухню и сел, подобно зрителю, занявшему свое место в партере перед самым поднятием занавеса и началом такого долгожданного третьего действия пьесы.
Однако на сей раз то ли актеры объявили забастовку, то ли что-то не заладилось у режиссера: занавес моего частного театра не поднимался, на сцене ничего не происходило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51