— Веселитесь, — сказала Снежана в этом сне. — Пойте, танцуйте, радуйтесь жизни. Я не в обиде. На этом празднике я буду с вами. А если он не состоится — не будет для меня обиды страшнее.
А потом закружила вьюга и унесла Снежану, скрыла за снежной пеленой, и кто-то белобородый в красном колпаке и красной шубе захохотал громко и так страшно, что аж мороз по коже — и показалось Грекову, будто с шубы и шапки белобородого капает на снег алая кровь…
От всего этого Греков вскрикнул испуганно и проснулся. А проснувшись, потянулся сразу к телефону, но опомнился, потому что как раз в этот момент кукушка в стенных ходиках трижды сказала свое «ку-ку».
Больше в эту ночь Греков не заснул. До утра у него было достаточно времени, чтобы еще раз прокрутить в голове таинственный сон и обдумать действия, с ним связанные.
Вообще-то Греков был человеком здравомыслящим. Время, когда он верил в колдунов, магов, астрологию и вещие сны, давным-давно прошло. И скорее всего он не стал бы предпринимать никаких действий — мало ли что может присниться. Но только все время до конца этой ночи его мучила тревожная мысль: «А что, если все-таки бывают вещие сны? Что, если Снежана права, и, отменив праздник, ее отец никогда не узнает, кто виноват в ее смерти? И наоборот, вдруг на этом празднике все каким-то чудесным образом откроется, и преступник получит по заслугам?» Уж об этом можно не беспокоиться! Если станет известно, кто убийца Снежаны Грековой, то лютой смерти ему не избежать. Даже в том случае, если он уйдет от грековской секьюрити и попадет в руки законопослушной милиции, Ткач позаботится, чтобы возмездие было полным.
Ночной порыв немедленно позвонить людям, ответственным за подготовку праздника, и распорядиться продолжать стихийно угасшие работы — с тем, чтобы они были завершены в срок, к двадцать пятому числу — к утру прошел, и когда начался новый день, Греков еще не принял никакого решения.
Но когда он вышел в холл, где стоял гроб с телом Снежаны, ему показалось, будто мертвая девочка улыбается. Совсем как та, живая, в его сегодняшнем сне.
А между тем, это был день похорон, 19 декабря. В этот день непогода разыгралась вовсю. Буран, обрушившийся на город, был подобен тому, который приснился Грекову накануне ночью. Но похороны все равно получились грандиозными. Слишком много было в городе людей, чем-то обязанных Грекову или Ткачу, либо желавших заручиться их поддержкой. А еще было много друзей у самой Снежаны. Правда, их сначала пытались не допустить до участия в похоронах. По этому поводу Ткач сказал Грекову так:
— Это из-за них она погибла. Если бы она развлекалась в нормальных кабаках и найт-клубах, а не в их вонючих подвалах, ничего бы не случилось.
— Но они — друзья моей дочери, — возразил Греков и приказал пропустить тех, с кем Снежана провела последний день своей жизни.
А уж потом, во время поминок, Греков сказал Ткачу:
— Знаешь, я решил не отменять праздник.
— Какой праздник? — не понял сначала Ткач.
— Открытие гостиницы. Представляешь, она сама пришла сегодня ко мне и попросила об этом.
— Кто, гостиница? — Ткач был уже изрядно под газом и соображал с трудом.
— Нет, Снежана. Во сне.
— Во сне, говоришь… А с каких это пор ты веришь в сны?
— А вот с этих самых и верю. Понимаешь, а вдруг там, — он показал рукой вверх, — что-то все-таки есть? Вдруг там рай, и моя Снежана? И она оттуда смотрит на нас и хочет этого праздника. Представляешь, вся в белом и с крылышками…
— Скажи честно, ты свихнулся?
— Не исключено, — пожав плечами, ответил Греков.
16
В тот день, когда хоронили Снежану Грекову и город целый день находился во власти непогоды, молодой художник Денис Арцеулов искал натурщицу для своей новой работы. То есть сначала он вышел на улицу просто потому, что с утра его мучили будуны и хотелось пива. После пива в голове посветлело, а буран подсказал идею картины со Снежной Королевой в качестве главного действующего лица. А может, причиной был вовсе не буран, а тридцатитрехэтажная белая громадина — новый отель, возле которого уже начали работать ларьки. В одном из них Арцеулов как раз и купил свое утреннее пиво.
Натурщицу он нашел несколько часов спустя, уже под вечер, совсем в другом месте и будучи уже в том градусе подпития, когда скрытая в глубине подсознания наглость прорывается наружу и берет верх над природной скромностью.
Блондинка с холодным аристократическим лицом была не одна. Но художник не обратил совершенно никакого внимания на мужчину, идущего рядом с нею, Решительно преградив обоим путь, он обратился к женщине так, как если бы никакого мужчины не было в помине.
— Здравствуйте, — сказал он. — Я художник, и вы должны мне позировать сегодня вечером.
Он всегда говорил именно эту фразу, и, как ни странно, многие действительно соглашались ему позировать. Вернее, чаще всего отвечали так: «Вы сумасшедший?»
Но на это Арцеулов заявлял без тени смущения:
«От сумасшедшего до гения один шаг», — и дамам было нечем крыть.
Нет, конечно, его нередко посылали на три буквы, иногда били по щеке или по обеим, а то и просто по морде, но процент давших согласие позировать — и отнюдь не всегда в одежде — был достаточно высок для того, чтобы не отказываться от этой практики.
Блондинка в ответ на слова Арцеулова не произнесла ничего — просто остановилась как вкопанная, глядя на него непонимающе. А вот ее спутник повел себя странно. Он не возмутился, как следовало бы ожидать, и не сделал ничего, что полагается делать в таких случаях. То есть не набил нахалу морду, не оскорбил его словесно, не попытался сдать куда следует и даже не счел нужным просто проигнорировать приставания и побыстрее увести даму, как это делают в подобных ситуациях рафинированные интеллигенты, не склонные к дракам и нецензурным выражениям.
Ничего этого спутник сногсшибательной блондинки не сделал. Он бросил спутницу на произвол судьбы, а сам быстрым шагом направился к стоящим неподалеку красным «Жигулям».
На это Арцеулов тоже не обратил внимания, но тут блондинка попыталась догнать мужчину. Ей это не удалось, зато «Жигули» резко рванули с места навстречу, чуть не сбили ее, и не заметить этого художник не мог при всем желании.
Арцеулов помог упавшей девушке подняться и сам , задал вопрос, который обычно адресовали ему:
— Он что, сумасшедший?
— Кто? — удивленно спросила блондинка.
— Ну, этот тип в «Жигулях».
— Не знаю, я не заметила.
— Понятно. Кто из нас пьяный, ты или я?
— Наверное, ты, — ответила девушка, но все-таки пошла с Денисом рядом, а еще через несколько минут согласилась ему позировать…
— Интересно, что я скажу мужу, — пробормотала она на следующее утро, зевая и потягиваясь.
— А у тебя есть муж? — удивился Арцеулов.
— К несчастью, — ответила девушка, которую, как выяснилось еще накануне вечером, звали Мариной.
— Так это он вчера уехал так поспешно и не попрощавшись?
— Куда уехал?
— Откуда я знаю. Вдоль по проспекту Гагарина на красных «Жигулях».
— Не понимаю, о чем ты говоришь.
— Вчера, когда мы с тобой познакомились, с тобой был какой-то тип. Он уехал на красных «Жигулях» и чуть тебя не задавил.
— Разве? Не помню.
— Да? И часто у тебя это бывает?
— Что?
— Ретроградная амнезия. Провалы в памяти.
— Никогда ничего такого у меня не бывает. И вообще, мне идти пора.
И она ушла, оставив вопрос об амнезии открытым, но дав художнику надежду разрешить эту проблему в будущем. Когда они целовались на прощанье в прихожей, Марина дала понять, что эта встреча не последняя и она непременно придет позировать еще, причем очень скоро. Муж позированию не помеха, и пора ему привыкать.
А на следующий день, ближе к ночи, уставший от трудов праведных и трезвый от безденежья Арцеулов решил посмотреть американский триллер про маньяков по местному телеканалу. Но включил ящик слишком рано и попал как раз на белокаменские новости.
— Интересное предположение относительно логики действий маньяка высказал известный в нашем городе психиатр, доктор медицинских наук Борис Абрамович Медник, — бодро сказал телерепортер, и на экране появилось благообразное лицо психиатра.
— Любой серийный убийца обязательно следует некоторой логике, но подчас она понятна только ему одному. В нашем случае это не совсем так. Обратите внимание на цвет волос жертв Санта-Клауса. Ирина Маелова — брюнетка. У Галины Петренко — русые волосы. У Снежаны Грековой — золотистые. Последняя жертва, о которой стало известно сегодня — блондинка. Правда, не натуральная, а крашеная — но все равно закономерность налицо. И она каким-то образом связана с характером мании этого человека.
— Вы хотите сказать, что для каждого преступления Санта-Клаус выбирает более светловолосую жертву?
— Это совершенно очевидно.
— Но тогда не логично ли будет предположить, что четвертое убийство окажется последним? Ведь у блондинок самые светлые волосы.
— Ручаться за это нельзя. Есть ведь еще и натуральные блондинки. А кроме того, он может выстраивать не прямую, а что-то вроде синусоиды — сначала от темного к светлому, потом наоборот, и так далее…
Слушая эту беседу, Денис задумчиво наматывал на палец длинный белый волос Марины. Она была натуральной блондинкой. Но думал Денис не столько о Марине, сколько о том типе в красных «Жигулях». Гордившийся своей фотографической памятью художник никак не мог вспомнить его лицо.
17
— Жалко Снежану.
— Как любого перспективного клиента.
— Ты циник, и это плохо. Неужели тебе не жаль ее просто по-человечески?
— По-человечески мне жаль всех. Даже себя. Но не ты ли проповедуешь, что после смерти все мы перенесемся в мир, где всегда тепло, сияет солнце и цветут орхидеи? У нас с тобой разделение труда. Тебе — бог, мне — бизнес. Чего стоит церковь без денег? Это только Христос гонял торгующих из храма, да и то его последователи сообразили, что зря.
— Если бы христианские заповеди кто-нибудь выполнял, им бы цены не было…
— Сомневаюсь.
— Ладно, я не о том хотел поговорить. Ты заметил, последняя жертва не имеет к нам никакого отношения. Как и вторая.
— Но в отличие от первой и третьей.
— Вот именно.
— Да. Не лишено своеобразия. Впрочем, у инквизиторов должен быть иезуитский ум. Только какова цель?
— Нагие девушки на снегу. Это тебе ничего не напоминает?
— А что это должно мне напоминать?
— Вспомни, до чего у нас осталось четыре дня.
— До дня рождения Солнца. Ну и что?
— А теперь вспомни канон мессы Торжествующего Рассвета. Ты ведь сам участвовал в его составлении.
— Ты хочешь сказать?..
— Именно это я и хочу сказать.
— Да, но ведь их же никто не привязывает к деревьям и не морозит насмерть.
— Это знаем мы с тобой. А представляешь, что скажут простые обыватели, когда узнают, как проходит ночная месса дня рождения Солнца?
— А они узнают?
— Ну, раз мы решили стать открытой церковью и допустить к своим службам непосвященных, то значит, не будет и тайн. Так вот, обыватели скажут, что это кто-то из наших свихнулся на почве разврата и языческих заблуждений. А могут и всю церковь обвинить в человеческих жертвоприношениях.
— Думаешь, до этого дойдет?
— А что, очень может быть. Мы ведь кто? «Вредная языческая секта, чуждая историческим традициям российского народа и враждебная христианским ценностям». Цитирую по памяти, так что за точность не ручаюсь.
— Его преосвященство?
— Разумеется. Воскресная телепроповедь. Предостережение молодым, дабы боялись лживых обольстителей.
— А что, скажешь, ты не обольститель?
— Я не лживый.
— Не доказано, поскольку недоказуемо. Как и само бытие Божие вместе с мистической силой Солнца. Итак, ты думаешь, кто-то хочет нас подставить?
— Очень похоже на то.
— Кто? Инквизиторы?
— Разве у нас мало недругов?
— Однако насилие по отношению к нам применяли пока только они. Остальные до сих пор обходились словами.
— Я знаю твое отношение к инквизиторам. Я их тоже не люблю. И все-таки что не доказано, то не факт. Кстати, твои слова.
— Мои. Я согласен — давай отвлечемся от инквизиторов. И вообще от недругов. Ты не допускаешь, что это все-таки кто-то из наших? Ведь может же человек взять и сойти с ума. И не только на почве языческих заблуждений.
— Все может быть. Но подстава все же вероятнее. И это грозит нам большими неприятностями.
— Какими именно?
— Принимая во внимание, что большинству населения на религию наплевать, а доказательств человеческих жертвоприношений нет и быть не может… Думаю, массовых наездов не будет. Уже который год кричат: «Бей сектантов!», а народ — ноль внимания. Вот если кто-то сфабрикует улики…
— Разве толпе нужны улики?
— Толпу еще надо собрать. Нет, в Варфоломеевскую ночь я не верю. Россия постиндустриальной эпохи для этого неподходящее место. Но возможны неприятные вылазки одиночек и мелких агрессивных групп. И органы нас будут трясти наверняка. И очень возможно, что нашу церковь попытаются под этим соусом ликвидировать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23