«Бог дал, Бог забран, а поскольку Бога нет, то давайте выпьем». О Снежане, разумеется, никто ничего такого не говорил — даже Гриц, который принципиально ходил только в черном и славился умением не к месту вставлять в разговор свои убойные сентенции. Но все равно о Снежане плакала только Леночка Луговая, которую чаще именовали Пеночкой Луговой и которая ходила за Снежаной хвостом, как собачонка, а все события окружающего мира принимала близко к сердцу, как и положено чувствительной натуре в возрасте двенадцати лет.
А остальные просто выпили за упокой души и за землю пухом, единодушно выразили мнение, что «этого ублюдка надо убить», и выслушали точку зрения отдельных радикалов, считающих, что убить его будет мало. На том и порешили.
Однако существовало одно весьма неприятное обстоятельство. Снежану увезли из-под носа ее шофера и телохранителя рокеры Коли Демина, и вся тусовка была крепко замешана в истории с ее исчезновением.
— Куда ездили? — спросили у рокеров, когда Снежана пропала.
Вопросы задавали грековские охранники, и разговаривали они грубо.
— К Марику на студию, — честно ответили рокеры.
— И что там делали?
— Любили друг друга.
В смысле, на глупые вопросы полагается давать глупые ответы. Чем еще можно заниматься на студии Марика Калганова, кроме как любить друг друга?
На самом деле в большинстве своем гости Марика в тот вечер пили чай с Яной Ружевич и водку с Олегом Ковалем. В студию как таковую — то есть подвал с красным ковром на полу и множеством осветительных приборов под потолком — спустились лишь некоторые. И Снежаны среди них не было.
— Куда она делась? — спросили люди Грекова у рокеров и тусовщиков, а лично шеф грековской секьюрити Добродеев задал тот же вопрос своему коллеге Ковалю.
— Уехала с Детьми Солнца, — уверенно сообщил Коваль, не видя в этом ничего странного или предосудительного. Когда происходил этот разговор, никто еще не знал, что Снежана попала в руки Сайга-Клауса.
— Куда уехала? — был следующий вопрос.
— Кататься на лыжах, — пожав плечами, ответил Коваль.
— Смотреть мессу Угасающего Солнца, — сказала Пеночка Луговая, когда ее догадались об этом спросить.
Пеночке не досталось лыж, и она ехала на санках, в которые впрягли Ляпотапотама, роскошного молодого зверя, помесь ньюфаундленда и кавказской овчарки. Рядом шествовал негидалец, который бубнил себе под нос, что на собаках не ездят, и приводил примеры из личной практики, говоря о себе почему-то в очень множественном числе: «Мы, малочисленные народы Севера…»
Но какая, собственно, разница, где, как и зачем Дети Солнца жгли вечерний костер ровно за десять суток до дня рождения Солнца? Ведь из этого похода Снежана благополучно возвратилась.
В тот момент ее уже искали, но без особого усердия, поскольку случай был не первый и всегда все кончалось нормально. Просто обзванивали знакомых .и всякие тусовочные места. А узнав, что Снежана была на вилле у Марика и отправилась кататься на лыжах, выслали за ней машину.
Когда машина пришла, Снежаны на вилле не оказалось, хотя люди видели, как она вернулась с лыжной прогулки.
Куда она делась?
Коваль не знал. К этому моменту в подвале наступила кульминация оргии, и Олег в состоянии полнейшей душевной и физической расслабленности сидел на пороге подвального помещения, вытянув ноги, и говорил всем, кто пытался через него переступить, одну и ту же фразу:
— Дети до шестнадцати не допускаются. Супермены тоже имеют право изредка расслабиться.
Зато дежурный охранник был трезв и бодр, и своими глазами видел, как Снежана, Пеночка и негидадец в нарушении всех правил втроем взгромоздились на легендарный деминский мотоцикл по имени «Летучая мышь», купленный на деньги, упавшие с неба, взамен «Явы», погибшей в боях за спасение Яны Ружевич из лап похитителей.
Но когда приехала машина от Грекова, на посту стоял уже другой охранник, который отъезда Снежаны не видел и полагал, что она еще не вернулась с лыжной прогулки. В отличие от Коваля, он знал, что месса Угасающего Солнца завершается после полуночи, а двенадцать еще не пробило.
Снежана возвратилась раньше, потому что Пеночка Луговая устала, замерзла и захотела домой.
Только к утру выяснилось, что домой они не поехали, а рванули в аэропорт и потому разминулись с машиной, шедшей со стороны города.
На вопрос, что было дальше, Пеночка, даже через много дней, когда боль уже притупилась, не могла отвечать без слез. Она винила во всем себя.
Просто ребенку на самом деле захотелось домой.
— Я посажу тебя в такси, — сказала Снежана. — Народ Севера, поедешь с ней. Проводи до дома. Отвечаешь головой.
— Но пасаран, — ответил негидалец.
— А ты? — спросила у Снежаны Пеночка.
— Мне надо вернуть мотоцикл. А то Колька меня убьет.
Позже, когда к делу подключилась милиция и тело Снежаны нашли, местное телевидение и газеты обратились ко всем, кто что-либо видел, слышал или знает, с просьбой сообщить об этом. И водитель топливозаправщика, остановивший в ту ночь машину у кромки летного поля, чтобы сходить по малой нужде, увидел на ближнем холме — том самом, где полтора года назад располагался штаб рокеров, участвовавших в освобождении Яны Ружевич — одинокого мотоциклиста неопределенного пола.
Наутро после той ночи, когда выяснилось, что Снежаны нигде нет, все решили, что ей ни с того ни с сего взбрело в голову куда-то улететь. Слишком хорошо все сочеталось — деньги и документы были у Снежаны с собой, плюс аэропорт, плюс непредсказуемый характер и бродячая болезнь.
Друзья и подруги Снежаны пребывали в уверенности, что так оно и есть — села в самолет, и ищи ветра в поле, — до тех самых пор, пока по городу не разнеслась весть о ее гибели. Но грековские охранники уже вечером пятнадцатого знали, что это не так. Ни на один из рейсов, улетевших ночью и утром, Снежана Грекова не зарегистрировалась в качестве легального пассажира, и крайне маловероятно, чтобы какой-нибудь экипаж взял шестнадцатилетнюю девочку на борт в обход кассы.
Тогда возникла версия о похищении с целью шантажа. Но уже на следующий день, шестнадцатого, растаяла и эта последняя надежда.
Пропавшую Снежану нашли. Мертвой.
А вот мотоцикл Коли Демина, черный, с красно-белой молнией по бокам и бело-красной летучей мышью на бензобаке, исчез бесследно.
13
«Странно. Он податлив, как воск», — удивился мысленно человек, называющий себя прокуратором «ордена Нового закона», когда его пропустили в кабинет начальника грековской охраны Добродеева и они поздоровались за руку.
С виду Добродеев вовсе не выглядел податливым, как воск, и рука его была холодной, твердой и сильной, словно стальные тиски.
Но прокуратор думал о другом. «Он податлив, как воск. Дело облегчается».
— Слушаю вас, — сказал Добродеев. — Вы говорили о каких-то сведениях.
«О каких-то сведениях» говорил не сам прокуратop, а его ближайший и лучший друг ученик Гордий. Он и сейчас был здесь — страховал учителя. Если дело обернется плохо, то вдвоем они смогут на несколько мгновений рассеять внимание охранников, чтобы уйти без помех.
Но едва увидев Добродеева, прокуратор понял, что предосторожности излишни. Все пойдет, как надо.
В телефонном разговоре с начальником грековской охраны Гордий сказал, что у него имеются важные сведения по поводу личности Санта-Клауса и места, где он может скрываться.
Такие звонки в резиденции Грекова после того, как в городе объявили, что очередной жертвой Сайга-Клауса стала его дочь, раздавались ежеминутно. Но этот привлек внимание Добродеева тем, что звонивший упомянул про мотоцикл и довольно точно описал его. А было это еще до того, как о мотоцикле сообщили по радио и телевидению. Конечно, про этот мотоцикл и без того знали многие — грековские охранники и члены их семей, вся милиция вместе с чадами и домочадцами, вся безбородовская тусовка, да и мало ли кто еще. Но Гордий подошел к делу с другого конца. Он заявил, что будто бы видел, как некий мужчина остановил на дороге рядом с аэропортом девушку-мотоциклистку и сел к ней на заднее сиденье.
На самом деле в осведомленности прокуратора и иже с ним ничего странного не было. По приказу магистра прокуратор собирал сведения об исчезновении Снежаны одновременно и параллельно с секьюрити, угрозыском и мафией Ткача, и ничуть не менее Успешно. Ко времени этого звонка он уже все знал и про мотоцикл, и про аэропорт, а придумать таинственного незнакомца ничего не стоило.
Добродеев, естественно, на эту удочку клюнул и назначил встречу.
На его первую фразу «насчет каких-то сведений» прокуратор ответил так:
— Разговор конфиденциальный.
При этом он посмотрел Добродееву прямо в глаза, и под этим взглядом зрачки шефа грековской ох раны замерли и помертвели. Но прокуратор отвел глаза, и окаменевшее было лицо Добродеева снова ожило.
— Да, конечно, — сказал он и махнул рукой охраннику, который привел визитеров в кабинет шефа. — Сережа, выйди. Я сам разберусь с этим делом.
Сережа молча вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
— Я рад, что ваш кабинет не прослушивается, — сказал прокуратор. — Не надо включать магнитофон.
— А откуда… — начал Добродеев, но осекся. Он хотел спросить, откуда гостю известно, что кабинет не прослушивается, но был остановлен новым пронзительным взглядом собеседника.
— Мне необходимо побеседовать с самим господином Грековым, — тихим голосом, но повелительным тоном продолжал прокуратор.
— С Сергеем Федоровичем? — удивился Добродеев. — Но вы ведь знаете, что произошло. Его нельзя беспокоить.
— Можно. И нужно, — сказал прокуратор, и в его голосе впервые за время разговора промелькнули типично гипнотизерские нотки. Так гипнотизер говорит подопытному: «Вас ничто не беспокоит. Вы ни о чем не думаете. Вы ничего не чувствуете. Ваше тело полностью расслаблено. Сейчас вы уснете». Но затем голос прокуратора снова стал обычным, вкрадчивым и приглушенным. — Есть вещи, которые мы можем сказать только ему. Желательно здесь, в этом кабинете.
— Да, конечно, — снова сказал Добродеев и поднял трубку внутреннего телефона.
Дело происходило на вилле Грекова в поселке Серебряный Ручей, где обитатели самые богатые люди города. Если в Каштановке были сосредоточены особняки миллионеров, и стояли они поблизости друг от друга, причем многие участки не имели даже заборов, то в Серебряном Ручье находились виллы миллиардеров с крытыми бассейнами, оранжевыми соляриями, отдельными зданиями для охраны и прислуги, несколькими линиями обороны от незваных гостей и внутренними системами связи.
— Сергей Федорович, — сказал Добродеев в трубку. — Ко мне пришли два человека со сведениями о преступнике. То, что они рассказывали, показалось мне важным и убедительным. Но главное они соглашаются сказать только вам лично… Да, именно сейчас…
— Только сейчас, — поправил прокуратор.
— Только сейчас… Да… Нет, они хотят разговаривать в моем кабинете… Да, только сейчас… Хорошо.
Все оказалось достаточно просто. Через несколько минут в кабинет начальника своей охраны вошел Греков.
Внешне он казался человеком мягким, но здороваясь с ним, прокуратор подумал: «Крепкий орешек. Однако не крепче меня».
— Оставьте нас одних, — сказал прокуратор Добродееву.
Греков мог бы возразить, сказав что-нибудь, вроде: «С какой стати вы распоряжаетесь в моем доме?!» Но он промолчал и только кивнул в ответ на вопросительный взгляд начальника охраны.
— Итак? — спросил Греков, когда Добродеев вышел за дверь.
— Главное — спокойствие, — произнес прокуратор гипнотическим голосом.
Греков и так сохранял абсолютное спокойствие. Он был мягким человеком, но сильной личностью. Но прокуратор снова и снова повторял:
— Спокойствие. Полное спокойствие. Вы абсолютно спокойны. Вас ничто не тревожит. Вам ничего Не хочется. Только спать. Спать. Спать. Спать, И видеть сны. Сны. Сны! Я ваш сон!
Гордий обошел стол и встал за спиной Грекова, который бессильно откинулся в кресле, но из последних сил пытался бороться с наваждением.
Прокуратор обладал исключительной гипнотической силой, но лишь по отношению к людям определенного рода — ментально открытым, восприимчивым к внешнему воздействию через подсознание. Таким оказался Добродеев, и это обрадовало прокуратора. Но Греков принадлежал к другому роду людей.
Прокуратор сконцентрировал всю свою силу в единый мощный сигнал. Гордий, встав позади Грекова и приблизив свои ладони к его голове, помогал учителю снять ментальную защиту.
Если бы кто-нибудь вошел в этот момент в кабинет Добродеева, то акция, безусловно, сорвалась бы. Но никто не входил.
Противостоять двум сильным гипнотизерам Греков не мог. Он уснул. Но полностью открыть его сознание для своих команд прокуратор так и не сумел.
— Вы слышите меня?
— Нет, — в полном противоречии с логикой пробормотал Греков.
— Вы понимаете, что это сон?
— Да.
— Это вещий сон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23