Я подхватил наши ружья и пошел следом, не навязывая, однако, свою помощь. Как вдруг мы вышли к небольшой изолированной полянке – кусочку саванны, покрытой перемежающимися участками короткой и высокой травы, – а по ней там и сям были разбросаны на влажной почве довольно высокие кусты с крупными листьями. Это природное местообитание длинноногих лягушек, куда наша лягушка и скакала со всей доступной ей скоростью. Попав в свою стихию, она, не останавливаясь, помчалась вперед громадными прыжками, но Альма от нее не отставала. Обе скрылись в куртине высокой травы.
Я немного отстал и оказался левее, потому что шел по прямой.
Когда лягушка, а следом за ней и Альма нырнули в кусты, с другого конца мелькнуло что-то довольно крупное, желтое и скрылось в соседней куртинке. Высокая трава мешала видеть, и я уловил только быстрое движение. Положив на землю ружье Альмы, я как можно тише стал подкрадываться ко второй куртине, ничего не говоря, чтобы не спугнуть второе животное. Когда я подошел ко второй куртине, Альма (очевидно, вместе с лягушкой, которую я не видел) выскочила из первой и нырнула во вторую у меня под носом, прежде чем я успел остановить ее жестом. Затем все повторилось. Что-то мелькнуло как молния и перебежало из второй куртины в третью, более обширную.
Я быстро и молча двинулся к новому убежищу, но в это время Альма внезапно перестала сокрушать кусты. В наступившей тишине мне было слышно почти одинаковое пыхтение из второй и из третьей куртин. На этот раз я решил опередить события и обошел большую куртину. Там я затаился за кустиком, выжидая, что будет делать Альма.
Следующий ее ход, к моему прискорбию, оказался неожиданным. Она громко и пронзительно закричала, и тот, другой пыхтелка мгновенно вырвался из-под укрытия и бросился прямо ко мне. Я изготовился, зверь выскочил из высокой травы, я выстрелил, как только заметил, что там что-то движется, и, разумеется, промазал. На открытое место выскочила желтая, пятнистая кошка. Она встала как вкопанная боком ко мне, и у меня хватило времени для того, чтобы восхититься ее грациозным силуэтом, но не для того, чтобы прицелиться. Поразительно, как медлишь стрелять, когда еще не принял решение, но на этот раз мне повезло: если бы я выстрелил второй раз, я мог бы безвременно овдоветь.
Длинноногая кошка, называемая Leopardus weidii, считается родственницей оцелота. С чисто научной точки зрения родство несомненно, но оцелот – гибкое, лазающее по сучьям древесное животное, а его родственница больше всего напоминает африканского сервала. Она стоит на прямых, стройных, длинных ногах. Уши насторожены, хвост опущен вниз дугой, как у гепарда. Шкура желтая, не очень блестящая, с довольно правильно расположенными черными пятнами.
Кошка застыла всего на мгновение, потом бросилась вправо и скрылась в высокой траве; я послал ей вслед бесполезный выстрел – наугад, по шевелящейся траве.
В ответ на мой выстрел разразилась форменная канонада в гулкой глубине леса, дальше к северу. Как Фред успевал так молниеносно перезаряжать, сказать не могу – я там не был, но выстрел следовал за выстрелом. Тут подоспела и Альма, желавшая знать, что произошло; хотя рассказываю я долго, все это заняло несколько секунд, не больше. Я вкратце сообщил ей обо всем, пока бежал назад за ее ружьем, и мы снова вошли в лес по другую сторону поляны, где скрылась убегавшая кошка, в напрасной надежде ее нагнать.
Битых полчаса мы шарили вокруг, но поиски были тщетны, и мы уже собирались их прекратить, когда увидели красного, как рак, потного дымящегося Фреда, который пробивался сквозь первозданный лес с неподражаемым упорством, свойственным англичанам.
– Эй, ты куда это идешь? – спросили мы его.
Бедняга чуть не свалился в обморок. Он подпрыгнул вертикально вверх и приземлился, держа ружье в первой позиции для штыкового боя. Он-то нас не заметил и, насколько я понимаю, сам не очень точно знал, где находится.
– Ох! Привет! – сказал он с идиотским видом, который напускает на себя человек, которого застали врасплох.
– Привет, старина! Как дела?! – в шутку крикнул кто-то из нас.
В ответ над головой нашего друга разразился дикий концерт и целая банда животных, ломая сучья, с адским шумом бросилась бежать по деревьям.
– Хэй, вон они! – заорал Фред. Это было ясно и без того.
Мы бросились следом за ними, но не догнали. Но когда подошли к Фреду, он показал мне добычу такую редкостную, что я задрожал от восторга.
Мы передавали ее из рук в руки, поворачивая, любуясь. И пришли к выводу, что это обезьяна, хотя с тем же успехом это могло быть и любое другое животное. Прекрасное существо, размером примерно с кошку, было одето в длинный, блестящий, густой и черный, как вороново крыло, мех. Хвост у него был более пушистый, чем у лисицы, ручки и ножки – обезьяньи, а шея и плечи скрывались под широкой черной накидкой. Но лицо! Здесь у меня не хватает слов, и я ограничусь сравнениями.
Контраст между желтовато-оранжевым пятнистым мехом на лице, похожим на короткий густой ворс простенького шерстяного ковра, и длинным антрацитово-черным мехом на туловище казался невероятным. Само животное было загадкой, к которой можно привыкнуть не сразу. Я до сих пор не до конца освоился с его диковинным видом.
Мы присели перекурить, и Фред рассказал, что мой первый выстрел спугнул стаю таких обезьян. Они сидели в засаде на дереве у него над головой. Потом отошли недалеко и снова затаились, и Фред не ожидал, что последует второй выстрел, который их опять спугнет. Увидев, что это необыкновенные звери, он палил вовсю. Наконец одного убил, подобрал и бросился преследовать стаю.
Животное оказалось обезьянкой-саки, принадлежавшей к виду Pithecia pithecia (обыкновенные чертовы обезьянки), но я раньше был знаком с ними только по музейным чучелам, и пришлось менять мнение об их наружности. Обыкновенная чертова обезьянка была меньше похожа на обыкновенную обезьянку, чем любая мармозетка, в том числе и львиная игрунка.
За несколько недель мы купили у местных охотников еще несколько чертовых обезьянок, в том числе и самочек, у которых шерсть зеленовато-серая с проседью, а личики черные, обрамленные редкими, тускло-желтыми бакенбардами. Эти обезьянки обоего пола на жаргоне местных жителей Суринама называются «таки-таки», «бела-лисы уанаку» и «черна-лисы уанаку», что соответственно можно перевести примерно как «белолицые уанаку» и «чернолицые уанаку».
Наше пребывание в саванне подходило к концу, но тут вмешалась сама судьба. Самые крупные тушки животных подвергаются в дождливую погоду большой опасности. В отсутствие жаркого солнца кисти передних и стопы задних лапок не успевают высохнуть, и личинки мух принимаются за свое дело. Мы познали это на горьком опыте, поэтому в ненастную погоду вводили в конечности тушек формалин при помощи громадного шприца. Одного из наших драгоценных саки мы ненароком пропустили, и когда я как-то утром пощупал его лапки, они оказались пугающе мягкими. Я сказал об этом Фреду, и он начал обычный утренний ритуал с инъекции этому экземпляру, который необходимо было сохранить. Игла застряла в кости, и Фред, изо всех сил стараясь ее вытащить, одновременно дернул шприц и случайно нажал на поршень – рука соскользнула, игла осталась в кости, соскочив с насадки шприца, а сильная струя страшно едкой, жгучей жидкости, ударив в канюлю иглы, брызнула обратно, прямо ему в глаза.
Можно себе представить, какая это была дикая боль – веки у него покрылись большими пузырями, глазные яблоки были обожжены, тонкая слизистая оболочка внутри, под ресницами, была съедена начисто – до кровоточащих алых полосок. В таких случаях даже горячее сочувствие бессильно, и мы, облегчив по мере сил его страдания при помощи подручных средств и лекарств, поспешили доставить его в Парамарибо. А там я – надо же случиться такой глупости! – подхватил инфлюэнцу, свалился в постель и на некоторое время выбыл из строя.
XII. Среди тростников
Странная рыба, гигантская выдра и плоские жабы
Свой следующий временный дом мы построили, как нам показалось, на заросшем тростником берегу реки. Речушка, по которой мы поднимались вверх с натужным пыхтением, многие мили текла среди высокого леса, и вдруг мы вышли из зеленого коридора в пойму, где река вилась среди безлесных берегов. Вместо деревьев здесь росли гигантские тростники и травы, и, хотя безлесные участки тянулись всего ярдов на сто вдоль реки, вглубь леса они простирались больше чем на милю. Это был неожиданный, странный уголок, где потоки солнечного света, стрекотание миллионов насекомых и густой аромат прибрежных растений смешивались в почти осязаемый воздушный настой, действовавший одновременно на все органы чувств. За то время, что мы там пробыли, ветерок ни разу не тронул листву деревьев. Мне частенько казалось, что зелень вокруг растет буквально на глазах, со скоростью, грозящей в будущем задушить нас и стереть с лица земли наш след. Тростники и трава вымахали на наших глазах почти на целый фут!
Собственно говоря, мы попали сюда проездом, намереваясь работать гораздо дальше, а в этом местечке собирались только переночевать. Кроме того, проклятый цилиндр, единственная наша тягловая сила, подгадал как раз к тому моменту, когда мы вышли из леса, и со зловещим шипением и скрежетом отказался работать. Когда замерли лязганье и стук единственного поршня, а труба испустила последний гулкий вздох, кругом воцарилась полнейшая тишина. По открытой травянистой долине раскатистое эхо разносилось и вправо, и влево. Радостное стрекотание насекомых поднялось со всех сторон в предзакатном сиянии, но оно скорее усиливало, чем нарушало, тишину затерянного мирка. Когда мотор заглох (а это у него вошло в привычку), никто из нас долго не находил слов. Всех, особенно Фреда, удручала реальная перспектива провести долгие нудные часы за копанием в грязных, истекающих маслом внутренностях мотора. Мы начали было привыкать к безмолвию, когда Фред внезапно громко чертыхнулся, и тут даже Андре едва не потерял равновесия – таким громом прокатилось по обоим берегам, бесконечно повторяясь, слово «черт». Представьте, что вы от всей души выпалили это слово и услышали, как его со всех сторон повторяют с той же интонацией окружающие вас величавые деревья-великаны.
Наш маленький караван лениво плыл по инерции и наконец тихо приткнулся к небольшой илистой отмели. Громадные сердцевидные листья фантастического гигантского арума двинулись нам навстречу, пробираясь между нами, будто хотели ощупать наши лица. Золотой свет вечернего солнца создал такое мистически-прекрасное освещение, что мы сидели молча, созерцая закат. В цивилизованном мире непременно надо действовать, особенно в такие минуты, когда у вас произошла поломка в машине и это грозит перевернуть все ваши тщательно продуманные планы. Вся прелесть тропиков в том, что наслаждение красотой там неизмеримо важнее всех дел, а так как у нас было полно еды, воды и времени, то нам просто не пришло в голову, что можно или нужно что-нибудь предпринять.
Стая синих с красным ара, громко крича, пролетела над вершинами деревьев и опустилась на почти лишенные листьев ветви акации прямо у нас над головой. По свойственной им привычке они расселись парочками и принялись лущить длинные зеленые стручки, которые природа словно нарочно развесила гирляндами для их пропитания. Они болтали и перекликались крякающими голосами – ни дать ни взять, конкурс чревовещателей. Болтовня оказалась прилипчивой – Андре и Ричи бойко вступили в общий хор, и волшебное очарование рассеялось.
Со вздохом Фред открыл кожух мотора и заглянул в его дымное чрево. В эту минуту я глубоко ему сочувствовал, сознавая свою никчемность, так как помочь был не в силах. Я ничего не понимаю в машинах; научиться тоже не сумел, хотя, бог свидетель, старался как мог. Поэтому Фреду предстояло в одиночестве воскрешать наш сдохший цилиндр. А если ему это чудо не удастся, нам придется пройти на веслах до Парамарибо удручающе многозначное число миль. Бедняга Фред! Я преклоняюсь перед истинно британским упорством, с которым он снова и снова чинил треклятый цилиндр. Но на этот раз сочувствие меня одолело.
– Брось эту чертову штуку, – сказал я самым командирским голосом, какой смог из себя выжать.
Фред продолжал мрачно глядеть в недра мотора. Он редко отвечает, особенно когда сердит – а на этот раз он был сердит не на шутку.
– Право, не стоит, – уговаривал я. – Эта жестянка не заведется раньше чем через два часа. Посмотри, какая красота кругом. Заночуем здесь, и все. Брось, отвлекись.
– Ума не приложу, что еще там стряслось, – угрюмо пробормотал Фред. – Хоть бы кто мне сказал, что ему от меня нужно.
– Хррр-грак, хрр-грак, – послышалось в ответ из ближайшей заросли тростника.
Ответ подоспел настолько вовремя, что все мы покатились со смеху. Это подбодрило невидимого запевалу и компанию его приятелей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Я немного отстал и оказался левее, потому что шел по прямой.
Когда лягушка, а следом за ней и Альма нырнули в кусты, с другого конца мелькнуло что-то довольно крупное, желтое и скрылось в соседней куртинке. Высокая трава мешала видеть, и я уловил только быстрое движение. Положив на землю ружье Альмы, я как можно тише стал подкрадываться ко второй куртине, ничего не говоря, чтобы не спугнуть второе животное. Когда я подошел ко второй куртине, Альма (очевидно, вместе с лягушкой, которую я не видел) выскочила из первой и нырнула во вторую у меня под носом, прежде чем я успел остановить ее жестом. Затем все повторилось. Что-то мелькнуло как молния и перебежало из второй куртины в третью, более обширную.
Я быстро и молча двинулся к новому убежищу, но в это время Альма внезапно перестала сокрушать кусты. В наступившей тишине мне было слышно почти одинаковое пыхтение из второй и из третьей куртин. На этот раз я решил опередить события и обошел большую куртину. Там я затаился за кустиком, выжидая, что будет делать Альма.
Следующий ее ход, к моему прискорбию, оказался неожиданным. Она громко и пронзительно закричала, и тот, другой пыхтелка мгновенно вырвался из-под укрытия и бросился прямо ко мне. Я изготовился, зверь выскочил из высокой травы, я выстрелил, как только заметил, что там что-то движется, и, разумеется, промазал. На открытое место выскочила желтая, пятнистая кошка. Она встала как вкопанная боком ко мне, и у меня хватило времени для того, чтобы восхититься ее грациозным силуэтом, но не для того, чтобы прицелиться. Поразительно, как медлишь стрелять, когда еще не принял решение, но на этот раз мне повезло: если бы я выстрелил второй раз, я мог бы безвременно овдоветь.
Длинноногая кошка, называемая Leopardus weidii, считается родственницей оцелота. С чисто научной точки зрения родство несомненно, но оцелот – гибкое, лазающее по сучьям древесное животное, а его родственница больше всего напоминает африканского сервала. Она стоит на прямых, стройных, длинных ногах. Уши насторожены, хвост опущен вниз дугой, как у гепарда. Шкура желтая, не очень блестящая, с довольно правильно расположенными черными пятнами.
Кошка застыла всего на мгновение, потом бросилась вправо и скрылась в высокой траве; я послал ей вслед бесполезный выстрел – наугад, по шевелящейся траве.
В ответ на мой выстрел разразилась форменная канонада в гулкой глубине леса, дальше к северу. Как Фред успевал так молниеносно перезаряжать, сказать не могу – я там не был, но выстрел следовал за выстрелом. Тут подоспела и Альма, желавшая знать, что произошло; хотя рассказываю я долго, все это заняло несколько секунд, не больше. Я вкратце сообщил ей обо всем, пока бежал назад за ее ружьем, и мы снова вошли в лес по другую сторону поляны, где скрылась убегавшая кошка, в напрасной надежде ее нагнать.
Битых полчаса мы шарили вокруг, но поиски были тщетны, и мы уже собирались их прекратить, когда увидели красного, как рак, потного дымящегося Фреда, который пробивался сквозь первозданный лес с неподражаемым упорством, свойственным англичанам.
– Эй, ты куда это идешь? – спросили мы его.
Бедняга чуть не свалился в обморок. Он подпрыгнул вертикально вверх и приземлился, держа ружье в первой позиции для штыкового боя. Он-то нас не заметил и, насколько я понимаю, сам не очень точно знал, где находится.
– Ох! Привет! – сказал он с идиотским видом, который напускает на себя человек, которого застали врасплох.
– Привет, старина! Как дела?! – в шутку крикнул кто-то из нас.
В ответ над головой нашего друга разразился дикий концерт и целая банда животных, ломая сучья, с адским шумом бросилась бежать по деревьям.
– Хэй, вон они! – заорал Фред. Это было ясно и без того.
Мы бросились следом за ними, но не догнали. Но когда подошли к Фреду, он показал мне добычу такую редкостную, что я задрожал от восторга.
Мы передавали ее из рук в руки, поворачивая, любуясь. И пришли к выводу, что это обезьяна, хотя с тем же успехом это могло быть и любое другое животное. Прекрасное существо, размером примерно с кошку, было одето в длинный, блестящий, густой и черный, как вороново крыло, мех. Хвост у него был более пушистый, чем у лисицы, ручки и ножки – обезьяньи, а шея и плечи скрывались под широкой черной накидкой. Но лицо! Здесь у меня не хватает слов, и я ограничусь сравнениями.
Контраст между желтовато-оранжевым пятнистым мехом на лице, похожим на короткий густой ворс простенького шерстяного ковра, и длинным антрацитово-черным мехом на туловище казался невероятным. Само животное было загадкой, к которой можно привыкнуть не сразу. Я до сих пор не до конца освоился с его диковинным видом.
Мы присели перекурить, и Фред рассказал, что мой первый выстрел спугнул стаю таких обезьян. Они сидели в засаде на дереве у него над головой. Потом отошли недалеко и снова затаились, и Фред не ожидал, что последует второй выстрел, который их опять спугнет. Увидев, что это необыкновенные звери, он палил вовсю. Наконец одного убил, подобрал и бросился преследовать стаю.
Животное оказалось обезьянкой-саки, принадлежавшей к виду Pithecia pithecia (обыкновенные чертовы обезьянки), но я раньше был знаком с ними только по музейным чучелам, и пришлось менять мнение об их наружности. Обыкновенная чертова обезьянка была меньше похожа на обыкновенную обезьянку, чем любая мармозетка, в том числе и львиная игрунка.
За несколько недель мы купили у местных охотников еще несколько чертовых обезьянок, в том числе и самочек, у которых шерсть зеленовато-серая с проседью, а личики черные, обрамленные редкими, тускло-желтыми бакенбардами. Эти обезьянки обоего пола на жаргоне местных жителей Суринама называются «таки-таки», «бела-лисы уанаку» и «черна-лисы уанаку», что соответственно можно перевести примерно как «белолицые уанаку» и «чернолицые уанаку».
Наше пребывание в саванне подходило к концу, но тут вмешалась сама судьба. Самые крупные тушки животных подвергаются в дождливую погоду большой опасности. В отсутствие жаркого солнца кисти передних и стопы задних лапок не успевают высохнуть, и личинки мух принимаются за свое дело. Мы познали это на горьком опыте, поэтому в ненастную погоду вводили в конечности тушек формалин при помощи громадного шприца. Одного из наших драгоценных саки мы ненароком пропустили, и когда я как-то утром пощупал его лапки, они оказались пугающе мягкими. Я сказал об этом Фреду, и он начал обычный утренний ритуал с инъекции этому экземпляру, который необходимо было сохранить. Игла застряла в кости, и Фред, изо всех сил стараясь ее вытащить, одновременно дернул шприц и случайно нажал на поршень – рука соскользнула, игла осталась в кости, соскочив с насадки шприца, а сильная струя страшно едкой, жгучей жидкости, ударив в канюлю иглы, брызнула обратно, прямо ему в глаза.
Можно себе представить, какая это была дикая боль – веки у него покрылись большими пузырями, глазные яблоки были обожжены, тонкая слизистая оболочка внутри, под ресницами, была съедена начисто – до кровоточащих алых полосок. В таких случаях даже горячее сочувствие бессильно, и мы, облегчив по мере сил его страдания при помощи подручных средств и лекарств, поспешили доставить его в Парамарибо. А там я – надо же случиться такой глупости! – подхватил инфлюэнцу, свалился в постель и на некоторое время выбыл из строя.
XII. Среди тростников
Странная рыба, гигантская выдра и плоские жабы
Свой следующий временный дом мы построили, как нам показалось, на заросшем тростником берегу реки. Речушка, по которой мы поднимались вверх с натужным пыхтением, многие мили текла среди высокого леса, и вдруг мы вышли из зеленого коридора в пойму, где река вилась среди безлесных берегов. Вместо деревьев здесь росли гигантские тростники и травы, и, хотя безлесные участки тянулись всего ярдов на сто вдоль реки, вглубь леса они простирались больше чем на милю. Это был неожиданный, странный уголок, где потоки солнечного света, стрекотание миллионов насекомых и густой аромат прибрежных растений смешивались в почти осязаемый воздушный настой, действовавший одновременно на все органы чувств. За то время, что мы там пробыли, ветерок ни разу не тронул листву деревьев. Мне частенько казалось, что зелень вокруг растет буквально на глазах, со скоростью, грозящей в будущем задушить нас и стереть с лица земли наш след. Тростники и трава вымахали на наших глазах почти на целый фут!
Собственно говоря, мы попали сюда проездом, намереваясь работать гораздо дальше, а в этом местечке собирались только переночевать. Кроме того, проклятый цилиндр, единственная наша тягловая сила, подгадал как раз к тому моменту, когда мы вышли из леса, и со зловещим шипением и скрежетом отказался работать. Когда замерли лязганье и стук единственного поршня, а труба испустила последний гулкий вздох, кругом воцарилась полнейшая тишина. По открытой травянистой долине раскатистое эхо разносилось и вправо, и влево. Радостное стрекотание насекомых поднялось со всех сторон в предзакатном сиянии, но оно скорее усиливало, чем нарушало, тишину затерянного мирка. Когда мотор заглох (а это у него вошло в привычку), никто из нас долго не находил слов. Всех, особенно Фреда, удручала реальная перспектива провести долгие нудные часы за копанием в грязных, истекающих маслом внутренностях мотора. Мы начали было привыкать к безмолвию, когда Фред внезапно громко чертыхнулся, и тут даже Андре едва не потерял равновесия – таким громом прокатилось по обоим берегам, бесконечно повторяясь, слово «черт». Представьте, что вы от всей души выпалили это слово и услышали, как его со всех сторон повторяют с той же интонацией окружающие вас величавые деревья-великаны.
Наш маленький караван лениво плыл по инерции и наконец тихо приткнулся к небольшой илистой отмели. Громадные сердцевидные листья фантастического гигантского арума двинулись нам навстречу, пробираясь между нами, будто хотели ощупать наши лица. Золотой свет вечернего солнца создал такое мистически-прекрасное освещение, что мы сидели молча, созерцая закат. В цивилизованном мире непременно надо действовать, особенно в такие минуты, когда у вас произошла поломка в машине и это грозит перевернуть все ваши тщательно продуманные планы. Вся прелесть тропиков в том, что наслаждение красотой там неизмеримо важнее всех дел, а так как у нас было полно еды, воды и времени, то нам просто не пришло в голову, что можно или нужно что-нибудь предпринять.
Стая синих с красным ара, громко крича, пролетела над вершинами деревьев и опустилась на почти лишенные листьев ветви акации прямо у нас над головой. По свойственной им привычке они расселись парочками и принялись лущить длинные зеленые стручки, которые природа словно нарочно развесила гирляндами для их пропитания. Они болтали и перекликались крякающими голосами – ни дать ни взять, конкурс чревовещателей. Болтовня оказалась прилипчивой – Андре и Ричи бойко вступили в общий хор, и волшебное очарование рассеялось.
Со вздохом Фред открыл кожух мотора и заглянул в его дымное чрево. В эту минуту я глубоко ему сочувствовал, сознавая свою никчемность, так как помочь был не в силах. Я ничего не понимаю в машинах; научиться тоже не сумел, хотя, бог свидетель, старался как мог. Поэтому Фреду предстояло в одиночестве воскрешать наш сдохший цилиндр. А если ему это чудо не удастся, нам придется пройти на веслах до Парамарибо удручающе многозначное число миль. Бедняга Фред! Я преклоняюсь перед истинно британским упорством, с которым он снова и снова чинил треклятый цилиндр. Но на этот раз сочувствие меня одолело.
– Брось эту чертову штуку, – сказал я самым командирским голосом, какой смог из себя выжать.
Фред продолжал мрачно глядеть в недра мотора. Он редко отвечает, особенно когда сердит – а на этот раз он был сердит не на шутку.
– Право, не стоит, – уговаривал я. – Эта жестянка не заведется раньше чем через два часа. Посмотри, какая красота кругом. Заночуем здесь, и все. Брось, отвлекись.
– Ума не приложу, что еще там стряслось, – угрюмо пробормотал Фред. – Хоть бы кто мне сказал, что ему от меня нужно.
– Хррр-грак, хрр-грак, – послышалось в ответ из ближайшей заросли тростника.
Ответ подоспел настолько вовремя, что все мы покатились со смеху. Это подбодрило невидимого запевалу и компанию его приятелей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41