Что случилось? Денег нет?
— Есть, господин Президент. — Голос информационщика был вялый, унылый. Так мог бы говорить сытый и всем довольный тюлень. — Только они… не берут.
— Это ново…
— Точно так. Не берут. У меня такое ощущение, что им кто-то дал больше.
— Конечно дал, — кивнул Президент. — А вы что думали?! По образованию вы экономист, кажется?
— Да, — в голосе «тюленя» послышались настороженные нотки.
— Тогда готовьтесь стать бухгалтером, если завтра к полудню не прекратятся эти антиправительственные вопли. Напомните им, пожалуйста, что конституционный режим еще никто не отменял. А чем кончится эта смута, они даже представить не могут. Как вы это сделаете, меня не волнует. Теперь все свободны. Александра Степановича попрошу остаться.
Толокошин, словно заранее знавший об этой просьбе, даже не попытался встать.
Когда все вышли, Президент отошел от окна. Сел за стол. Распрямил плечи, с удовольствием помассировал себе шею.
— Какая, однако, получилась ерунда, — тихо сказал глава государства.
Толокошин молчал.
— И осень наступила как-то быстро. Наскоком. Не люблю осень. В школе читал Пушкина: «Унылая пора…» И не понимал. Чем его так поразили эти листья? Не понимаю до сих пор. Скажите мне, Саша, что там у нас в активе.
— В активе, — Толокошин хрустнул пальцами, — у нас ОДОН…
— Дивизия Дзержинского?
— Она самая, — подтвердил Серый Кардинал. — Вероятность лояльности девяносто шесть процентов. В активе у нас, конечно же, Кремлевский полк. Сами понимаете. И еще ОЗГИ. Все Управление. Сейчас они спешно вытаскивают всех, кого могут. Из командировок, из отпусков и так далее.
— А что это нам даст?
— Ну, даже без дзержинцев мы центр удержим.
— Удержим?
— Да, — кивнул Толокошин. — Только удержим. О штурме Белого Дома пока речи не идет.
— А с ОДОНом?
— Появляются шансы. К тому же есть еще спецчасти. И те, кто не перешел на сторону Нового Правительства.
— А что у нас в минус?
— Помимо боевиков из числа гражданского населения и примкнувшей к ним милиции, есть еще один немаловажный момент. — Толокошин нахмурился. — В Министерстве обороны есть достаточно большое количество людей из Нового Правительства.
— Точнее?
— Точнее, сам министр, его зам и несколько сочувствующих.
— Сука… — процедил Президент.
— У нас есть риск, что в Москву будут введены войска мятежников. В ответ на это мы можем рассчитывать на верных нам генералов, которые, в свою очередь, могут двинуть…
— Не могут, — тихо сказал Президент.
— Почему? — У Толокошина было удивленное лицо.
— Вы помните девяносто первый?
— Да, конечно.
— Федералы. Повстанцы. Бэтээры с одной стороны, танки — с другой. Я иногда задумываюсь, почему тогда не было бомбардировок? Это же гражданская война, понимаете? Мы только-только разобрались с этими «борцами с антинародным режимом», дали им землю, уничтожили почти все схроны. Почти каждого держим под контролем. И опять? Нет. Если в Москву придет армия, я покину свой пост.
— Но это же…
— Никаких возражений. Россия не может с каждым новым президентом получать новую гражданскую войну. Со старыми бы разобраться. Пока речь идет о беспорядках, о милиционерах, которые возомнили о себе бог весть что, об оппозиции, которая готова продать все на свете за кусок пирога. Но если мы начнем говорить о действующей армии… Нет. Ни Москве, ни России этого не нужно. Если они хотят, чтобы я ушел со своего места, я уйду.
Толокошин молчал. В кабинете повисла тишина. Откуда-то из-за окна доносилось встревоженное карканье вороны.
Наконец Президент тряхнул головой:
— Но только после того, как они уговорят хотя бы один полк! Что у нас по плану?
Толокошин приободрился:
— По плану у нас, конечно, разведчики! И еще, по моим данным, Новое Правительство не склонно вводить войска. Это крайняя мера.
— Тогда поборемся, — кивнул Президент. — Значит, говоришь, разведчики… Штирлицы. Где они сейчас?
— В соседней комнате, как всегда.
— Пойдемте, Александр Степанович. — Президент встал. — Пойдемте.
Они вышли из кабинета, прошли по небольшому коридору, Толокошин повернул ручку двери, Президент остановился на пороге, рассматривая собравшихся.
— Знакомые все лица, — наконец сказал он.
Глава 50
Из речи Л. Магомаевой в прямом эфире:
«Новое Правительство должно иметь возможность защищать свои интересы. Это необходимо. Более того, есть чего опасаться. Приспешники старой, разваливающейся на глазах власти не спешат расставаться с теплыми, нагретыми местами. Это неудивительно. У старой власти все еще имеются возможности для силового решения конфликта. Не дремлют и пресловутые силовики из ФСБ и ГРУ, чьи руки по самый локоть в крови так долго убиваемой в России демократии. Новое Правительство просто обязано иметь кулаки! Этими кулаками станут добровольческие бригады нового порядка. Пусть в них войдут все те, кто не боится постоять за демократию и либеральные ценности, все те, кто считает себя человеком, имеющим Права! Я обращаюсь к вам, люди доброй воли, надежда и опора новой, свободной России, идите в ближайшее отделение милиции и записывайтесь там в Бригады нового порядка. Там вы получите оружие, форму и удостоверения. Если ближайшее отделение не работает или еще не включилось в работу Нового Правительства, идите в следующее! Помните, демократия нуждается в вас!»
Из новостной ленты:
«Ведущий аналитической программы „Новая история" Максим Свирягин был арестован прямо в студии. Он усомнился
в целесообразности призыва Магомаевой к жителям Москвы. Напомним, что лидер СПП призвала народ к оружию для свержения старого режима. Свирягина обвинили в подрывной работе и взяли под стражу».
«Поступают противоречивые сообщения из города. По уверениям пресс-службы СПП и РКП, контроль над городом находится полностью в руках Нового Правительства. Однако есть свидетельства того, что это далеко не так. Продолжаются столкновения у Главного Управления ОЗГИ. Кремль и прилегающие территории все так же плотно находятся под контролем сил Президента. В Западном округе продолжаются бесчинства. Более того, выходы из здания Останкинской телебашни закрыты. Боевики Нового Правительства не допускают никого ниже второго этажа. Из окон видно, что на прилегающей площади что-то происходит. Ходят упорные слухи о группе „Альфа“, установить контакт с которой Новому Правительству так и не удалось».
На площади перед зданием Управления было пусто. Обманчивая эта пустота настораживала, держала в напряжении. Хотелось действия, какой-то разрядки. Иногда мерещилось, что и воздух напрягся, погустел. Люди, как рыбы, ловили его ртом и не могли надышаться. Все замерло. Так бывает перед неторопливо приближающейся грозой. Дома, улица, фонарные столбы — все вокруг казалось впаянным в прозрачный, неразрушимый янтарь. Сердце бухало где-то у самого горла, накачивая кровь адреналином. Город будто бы нависал над зданием, над каждым человеком внутри него. Давил.
Где-то на улицах, ведущих к площади, тяжело ворочалась техника. В неожиданно обрушившейся на Москву тишине было хорошо слышно, как порыкивают двигатели. Что-то рушится, скрежещет, рвется с визгом и скрипом.
— Может, танки? — осторожно спросил Артем.
Платон покачал головой. Оба стояли около узкой амбразуры окна, с которого по случаю беспорядков сняли стекла.
— Если бы танки, то они были бы уже тут. Что бы там ни было, а ковыряется оно с самого утра. Танки придут сюда быстро.
— А что тогда?
— Трактора, — пожал плечами Звонарев. — Бульдозеры, может быть.
— Зачем?
— Аналитик, — усмехнулся Платон. — Это я у тебя должен спросить. Баррикады, по всей видимости, делают.
— А почему так далеко?
— Нас боятся. Они мусора всякого нагребут и сюда двинут ковшами. Потихоньку, полегоньку, а пододвинутся близко, можешь быть уверен. Тогда и начнется самое интересное.
Рев двигателей доносился все ближе.
К амбразуре подошел Иванов:
— Ну, как у вас? Я сменился. Сейчас посплю немного, если успею, конечно.
— У нас ворочаются. Готовятся хорошо, плотно, но слишком долго. Какие-нибудь новости есть?
— Наши две группы вернулись. От третьей вестей никаких нет. Те, что вернулись, до техники дойти не смогли. Охранение очень плотное. — Сергей показал на правый выход на площадь. — Вот там ближе всего.
— Баррикады? — спросил Артем.
— Они самые. Три бульдозера, все очень организованно. Люди с оружием, форма.
— Откуда денег столько? — покачал головой Платон.
— Да, деньги, вероятно, есть. Подкуп милиции стоит немало. Плюс внеплановые расходы… Кто-то хорошо вложился.
Платон поднял бинокль, присмотрелся к чему-то на той стороне. Раздраженно дернул плечами:
— Не пойму я…
— Чего?
— То ли мерещится, то ли вправду. На той стороне площади, вот тот серый дом… Видите?
— Ну…
— Чердак.
— Вижу чердак, — ответил Артем вглядываясь.
— Ты не высовывайся так… — проворчал Звонарев. — Окошко было вроде бы приоткрыто?
— Не помню. Сейчас настежь открыто.
— То-то и оно. — Платон поднял палец вверх.
— Думаешь, снайпер? — Артем отодвинулся от окошка.
Звонарев развел руками. Мол, все может статься.
— Или наблюдение. — Сергей тоже выглянул из окна, но быстро отодвинулся. — Хотя, опять же, могут быть наши. Третья группа занималась как раз окрестностями.
— А связи с ними нет?
— Нет. Всю Москву накрыло плотно, как колпаком. Радиомолчание. Тоже странно.
Звонарев отошел от амбразуры, тяжело помассировал глаза. Было видно, что он вымотался. В Управлении все находились под постоянным давлением. Все издергались. Устали.
— Иногда я не понимаю, — сказал Платон, не открывая глаз.
— Чего? — оживился Артем. Он сильно нервничал, и ему очень хотелось поговорить.
— Почти что всего. То есть не совсем всего, а в той части, что касается нашей ситуации. Вот мы работаем, чтобы общество стало чище, всякую грязь вычищаем, уродов разных давим. Чтобы людям было легче. Полезное, в общем-то, дело. Опять же, денег с простого человека не требуем. Взятки не трясем. А сейчас мне кажется, что против нас вся Москва стоит. Каждый норовит камнем кинуть.
— Это субъективно, старик, — улыбнулся Сергей. — Так всегда бывает, когда смотришь через амбразуру.
— Пусть. — Платон махнул рукой. — Пусть так. Я не претендую. К тому же устал. Очень может быть, что мне кажется. И простой народ, наоборот, для нас помощник. Но почему мы в этой катавасии за козлов отпущения?
— Тебя чувство справедливости душит? — еще шире улыбнулся Иванов.
Звонарев пожал плечами и не ответил.
— Впрочем, это понятно, — сказал после долгой паузы Сергей. — Когда ты мента берешь на том, что он пайку кокаина подозреваемому подсовывает, не потому что «вор должен сидеть в тюрьме», а потому что у него раскрываемость на участке плохая, хочется человеческую благодарность ощущать.
— Да хрен с ней, с благодарностью. Меня другое волнует. Сейчас эти, — Платон махнул рукой за окно, — подкатят сюда баррикады. И станут нас дерьмом забрасывать. Они идут Президента свергать, а мы у них на пути стоим, как кость в горле. Но ведь… Но ведь завтра мы им снова понадобимся. И что?
— Ну, во-первых, может быть, и не понадобимся. Ты пойми, общество, как любая сложная структура, стремится к собственному уничтожению.
— Энтропия, — подсказал Артем.
— Она самая. — Сергей кивнул. — И только человек, один во Вселенной, обладает волей и силой, чтобы остановить его. Чтобы сказать: нет, мы туда не пойдем. Но общество не хочет останавливаться. Ему гораздо удобней падать, распадаться, мельчать… В небытие. И на человека наваливается вся его масса. Масса безволия на одну его волю, масса бессилия на одну его силу. Страшный вес. Под ним можно сломаться, согнуться. Но ему нельзя подчиняться.
— Но ведь общество состоит из людей. — Платон устало поднял брови. — У которых тоже есть воля…
— Очень немногие обладают волей и силой. Они просто составляют массу. Им очень хочется падать. Потому что это гораздо легче, чем подниматься. Кто-то нашептывает им: не поднимайтесь, падайте, погружайтесь глубже, не напрягайтесь, засыпайте. Очень легко услышать этот голос. Очень легко. Когда я лежал на своей кухне, пьяный и подыхающий от левой сивухи, я тоже слышал его. Мягкий, вкрадчивый… Страшный голос. Если те, кто сейчас командует бульдозерами, слушают его, то они наши естественные противники. Мы будем стоять против них. Не потому, что нынешний президент нам хорош или плох. А потому, что это не по Закону.
На площадь, надсаживаясь в рёве, выползла громада чего-то железобетонного, квадратного, разного… Баррикада.
— Ну, начинается, — пробормотал Платон.
— Вот тебе и энтропия. — Артем высунулся в окно, рассматривая уродливое сооружение. — Как же они все это тащат?
— Я полагаю, с трудом, — отозвался Платон. — Напомни мне, пожалуйста, приказ не изменился? Стреляем по-прежнему этими…
Он презрительно пошевелил пальцами.
— Ими самыми, — подтвердил Артем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51