Развязавшись с военной бодягой, я переменил множество занятий. К тому времени можно было уже найти любую работу, какая только в голову взбредет. Работал частным детективом, дезинсектором, барменом. Трудился на заводах и в конторах, параллельно ошиваясь в околоуголовной среде. Но чем бы я ни занимался, каждый месяц имел свой минимум в сто пятидесят долларов как штык. В принципе, мне не нужно было делать деньги, поэтому рисковать своей свободой ради совершения поступков, расцениваемых как преступления, казалось романтическим сумасбродством. Как раз в то время, и при таких условиях, я повстречался с морфой и стал наркоманом. Сразу же возник приевшийся мотив – настоящая потребность в деньгах, доселе мною не испытываемая.
Один из самых распостраненных вопросов: «Почему человек становится наркоманом?» Ответ предельно прост – обычно он не рассчитывает, что станет им. Невозможно однажды встать утром с постели и сразу решить стать наркоманом. Чтобы хоть как-нибудь сесть с полного чистяка, надо ширяться по крайней мере три месяца, дважды в день. И никогда по настоящему не узнаешь, что такое морфяная ломка, пока не пройдешь через несколько подсадок. Я пер до первого привыкания аж полгода, да и тогда отходняк был довольно слабым. Думаю не будет преувеличением сказать – требуется около года и несколько сот иньекций, чтобы тот или иной субъект состоялся как наркоман.
Можно конечно спросить: «А почему вы вообще пробовали наркотики? Почему вы продолжали употреблять их достаточно долго для того, чтобы стать наркоманом?» К наркотикам привыкаешь, потому что в других сферах деятельности нет особо сильных желаний, привязок, стимулов, нет мотивации. Джанк заполняет собой пустоты. Попробовал я его, главным образом, из любопытства. И поплыл по течению, ширяясь, когда только мог затариться. А закончил подсевшим. У большинства говоривших со мной наркоманов всё протекало по схожему сценарию. Они не могут вспомнить какой-либо конкретной причины, по которой они стали употреблять наркотики. Это происходило само собой… Они просто торчали, пока не подсели. Если ты никогда не ширялся, то не сможешь чётко осознать, что значит нехватка джанка при особой потребности наркомана в нём. Не ты решаешь стать ли тебе наркоманом. Однажды просыпаешься, и на тебе – ломка, готово, парень, приехали.
Я никогда не сожалел о своих наркотических опытах. Думаю, что благодаря джанку нахожусь сейчас, чисто физически, в гораздо лучшем состоянии, нежели то, в котором находился, если бы никогда не был наркоманом. Когда перестаешь расти, начинаешь умирать. Наркоман же никогда не перестает расти. Большинство торчков периодически слезают, вызывая этим усыхание организма и замену джанкозависимых клеток новыми. Опиоман, в своём повседневном круговращении от потребности в уколе до её удовлетворения, пребывает в состоянии беспрерывного усыхания и роста организма.
Многие наркоманы выглядят гораздо моложе своих лет. Ученые недавно ставили опыты на червях: они лишали их питания и исследовали процесс усыхания. Благодаря тому, что делалось это с интервалами, и организм находился в состоянии непрерывного роста, жизнь червя затянулась на неопределенное время, поправ все отпущенные ему сроки. Если джанки сможет поддерживать в себе цепь таких беспрерывных рывков, то, возможно, станет феноменальным долгожителем.
Джанк подобен уравнению, на уровне клеточного строения, через которое постигаешь фундаментальные законы действительности. Потребляя джанк, я очень многому научился – увидел жизнь, выверенного под углом зрения, отраженного в каждой капле раствора морфия. Во время ломки познал мучительность лишения и наслаждение от облегчения, когда истомленные жаждой джанка клетки впитывают из иглы живительную влагу. Вероятно, все виды наслаждений приносят облегчение. Я познал стоицизм на том физическом уровне, которому джанк учит потребителя. Я видел тюремные камеры, битком набитые изломанными джанки, безмолвными и неподвижными в своем особом страдании. Они знали о бессмысленности жалоб и движений. Они знали, что по существу никто не сможет помочь кому-либо другому. И нет решений задачи, нет тайны, которую её владелец может тебе доверить.
Я познал формулу джанка. Опиаты – это не способ увеличить удовольствие от жизни, подобно алкоголю и траве. Джанк – не стимулятор, это образ жизни.
Джанки. Исповедь неисправимого наркомана
Впервые я познакомился с джанком во время войны, где-то в 1944 – 1945 году, сдружившись с человеком по прозвищу Нортон, работавшим в то время на верфи. Настоящая фамилия Нортона, уволенного в запас ещё в мирное время за подделку платежного чека, и, очевидно, по причине дурного склада характера получившего статью «4-ЭФ», была что-то типа Морелли. Он походил на Джорджа Рафта, только ростом был повыше. С моей посильной помощью Нортон пытался усовершенствовать свой английский и научиться вести себя как принято в приличном обществе. Хорошие манеры, тем не менее, плохо ему прививались. По возвращении в привычную атмосферу его речь становилась груба и вульгарна, и даже не глядя на него можно было понять, что он по сути своей жлоб, таким и останется.
Будучи вором-работягой, Нортон не мог успокоиться, пока в течение дня не стянет хоть что-нибудь со своей верфи. Таскал всё, что под руку попадалось – инструменты, консервы, спецодежду. А однажды позвонил мне, сообщив, что украл пистолет-пулемет. Смогу ли я найти для него покупателя? «Может быть. Тащи штучку сюда», – ответил я.
Давала знать о себе нехватка жилья. За грязную и узкую как трап квартирку, куда никогда не заглядывало солнце и, которая выходила прямо на лестницу, я платил пятнадцать долларов в неделю. Обои отклеились, по причине незамедлительного просачивания пара из батареи, как только там появлялось что-то способное просачиваться. Окна были наглухо забиты и заклеены от холода газетами. В помещении кишмя кишели тараканы, а изредка, в списке моих бытовых жертв, мелькали не бог весть какие клопы.
Когда Нортон постучал в дверь, я сидел у батареи, немного взмокший от пара. Распахнул дверь, и вот он уже стоит в прихожей, под мышкой – большой сверток, обернутый в коричневую бумагу. Поздоровался со мной, расплылся в улыбке. «А-а, Нортон, входи, только пальто сними», – говорю. «Томми» (пистолет-пулемет) распаковали, собрали, передернули затвор. Я сказал, что постараюсь найти покупателя.
– Ах да, – спохватился Нортон. – Ведь я раздобыл кое-что ещё.
Это была плоская жёлтая коробка, входившая в комплект воинской аптечки для оказания первой помощи, с пятью полграновыми ампулами тартрата морфия.
– Пока просто образчик, – сказал он. – У меня дома пятнадцать таких упаковок. Сумеешь сплавить, ещё достану.
– Ладно, я посмотрю, что смогу сделать.
* * *
До этого момента я никогда ничего из опиатов не пробовал, даже в голову не приходило попробовать. Получилось так, что именно благодаря поискам покупателей на эти два товара я вышел на Роя и Германа.
В числе моих знакомых был один молодой хулиган из северного Нью-Йорка, стряпавший с целью «расслабиться», как он объяснял, специальные заказные блюда в «Райкере». Дозвонившись до него и доложив про жареный товар, забил стрелу в баре «Энгл» (Угловой) на Восьмой Авеню рядом с Сорок второй улицей.
Этот бар был местом встреч местных аферистов, своеобразной породы пробавляющихся по мелочам приблатненных типов. Такие субъекты вечно в поисках «организатора» – того, кто разработает операции, разжевав им их функции до мельчайших деталей. А так как изначально ни один «организатор» не будет связываться со столь явно безмазовым и безфартовым фуфлом, они начинают искать сами, сочиняя нелепые байки о своих немыслимых бандитских подвигах, «расслабляясь» под видом мойщиков посуды, продавцов газировки, официантов, изредка кидая пьяных и робких педиков, высматривая, вечно высматривая «организатора» с крупным дельцем, который придёт и скажет: «Я наблюдал за тобой. Ты именно тот, без которого мне в этой задумке не обойтись. А теперь, слушай сюда…»
Джек – парень через которого я познакомился с Роем и Германом, не принадлежал к этому стаду потерянных овечек, мечущихся в поисках пастуха с бриллиантовым перстнем на пальце и пушкой в кобуре за пазухой, с суровым, уверенным в себе, голосом, подкрепленным обертонами многочисленных заказчиков и исполнителей, мозга-покровителя, делающего слово «ограбление» звучащим проще, роднее и вселяющим уверенность в успехе. Время от времени ему улыбалась фортуна, и тогда он обязательно появлялся в новом прикиде, даже на новой тачке. Впрочем, тоже был непроходимым брехуном, вравшим больше для себя самого, а не для присутствующих. Его резко очерченное, здоровое деревенское лицо не служило, правда, зеркалом внутрителесной гармонии. Наоборот, вокруг него витало нечто необычайно заразное. У Джека случались неожиданные перепады в весе, как у диабетика или печеночника. Эти перепады сопровождались неконтролируемыми приступами двигательно-речевой активности, после чего он исчезал на несколько дней.
Эффект был жутким. Совсем недавно вы видели перед собой внешне бодрого паренька. Неделю спустя, а то и больше, он появлялся настолько похудевшим, пожелтевшим и постаревшим, что запросто можно было обознаться, и уж, во всяком случае, приходилось повнимательнее к нему присмотреться. Его физиономию переполняло страдание, которое не выражали только его глаза. Страдали лишь клетки, а он сам – сознательное Эго, поглядывавшее по сторонам стеклянными, настороженно-нагловатыми, хулиганскими глазами – ничего не собирался предпринимать по отношению к действу бракованной части своего организма – нервной системе, плоти, внутренностям и клеткам.
Незаметно скользнув за столик, где я сидел, Джек заказал порцию виски. Залпом выпил, поставил стакан и, откинувшись чуть назад, слегка наклонив голову, взглянул на меня:
– Ну и что этот чувак достал?
– Пистолет-пулемет и около тридцати пяти гранов морфия.
– Морфий я могу скинуть прямо сейчас, а с Томми придётся немного повозиться.
В бар зашли два детектива и подвалив к стойке заговорили с барменом. Джек судорожно дернулся в их сторону:
– Легаши… Давай-ка прогуляемся.
Я двинул из бара вслед за ним. Покачиваясь на выходе, он выполз на улицу и сказал:
– Я сведу тебя с парнями, которым нужен морфий. Адрес этот постарайся забыть.
Спустились на платформу подземки, ветки «Независимая». Голос Джека, обращенный к его невидимой аудитории, гудел неумолкая. Грузил профессионально, метя прямо в твое сознание. Заткнуть его не мог никакой внешний шум.
– Каждый раз будешь давать мне тридцать восемь. Убери на хер свой молоток и дай ей пройти. Любого, кто дернется, сброшу с 500 футов… Да насрать мне на твои слова… У моего братца в Айове отложены на чёрный день два пулемета тридцатого калибра.
Выбравшись из подземки, запетляли по заснеженным тротуарам между многоквартирными домами.
– Чувак долгое время мне должен был, понимаешь? Я-то знал – бабки у него имелись, просто отдавать не собирался. Вот я и ждал, пока он закончит работу. А с собой прихватил колбаску с пятицентовиками. Зато за американскую наличность в кармане никто тебе ничего не пришьет. Сказал, что на нуле… Ха… Я сломал ему челюсть и вытряс-таки свои деньги. Там ещё двое его дружков стояли, но так и остались жаться в сторонке. Я выкидушку на них наставил.
Мы поднимались вверх по лестнице. Ступеньки из истертого чёрного металла. Остановились напротив узкой, окованной железом двери и Джек, пригнувшись к полу как заправский взломщик, простучал условный сигнал. Дверь открыла огромный, размякший педрила в последнем приступе молодости, с татуировками на предплечьях и даже на тыльных сторонах ладоней.
– Это Джои, – представил его Джек.
– Ну, здравствуй, – отозвался Джои. Джек, выудив из кармана пятидолларовую купюру, протянул ему: «Слушай Джои, может сгоняешь за квартой Шенли?». Тот натянул пальто и вышел.
В большинстве многоквартирных домов входная дверь открывается прямо в кухню. Этот не был исключением, и мы оказались именно там.
Когда Джои вышел, я поймал на себе чей-то взгляд и заметил стоявшего рядом другого парня. Его большие карие глаза источали флюиды враждебности и недоверия, отдаленно напоминая свечение включенного ящика. Прохватило, почти как от предстоящей драки. Он был небольшого роста, худющий, верхние пуговицы рубашки расстегнуты. Цвет лица от почти коричневого поблек до пятнисто-жёлтого. Будто пытаясь скрыть кожную сыпь, его активно напудрили блинной мукой, а рот весь растянулся в гримасе нестерпимого раздражения.
– А это кто? – спросил он, указывая на меня. Позже я узнал, что его зовут Герман.
– Мой приятель. Хочет скинуть немного морфы…
Герман пожал плечами и сунул руки в карманы. «Не думаю, что буду из-за этого трепыхаться».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25