– В чем дело? – Исо заметно нервничал. – Если ты собираешься кому-нибудь рассказать об этом, я скажу, что ты стащил его вместе со мной. Я скажу, что…
– Да не собираюсь я ничего рассказывать! – Лен рассердился. – У тебя все время было радио, а ты ничего мне не сказал, хотя я не хуже тебя могу хранить тайны.
– Я боялся. Ты ведь еще маленький, Ленни, и должен слушаться отца. К тому же, мы почти не виделись с того дня.
– Это неважно, – сказал Лен.
На самом деле это, конечно, было важно. Лен чувствовал себя оскорбленным и в душе негодовал, что Исо не доверяет ему, но не собирался давать волю своим чувствам.
– Я только что подумал…
– Что?
– Что мистер Хостеттер ведь знал Соумса. Он приехал тогда на проповедь, чтобы попытаться спасти его, потом вытащил этот ящик из фургона. Вполне может быть…
– Да, – сказал Исо. – Я тоже думал об этом. Наверняка мистер Хостеттер из Барторстауна, а вовсе не из Пенсильвании.
Широкие горизонты волнующих и удивительных возможностей открылись перед Леном. Он стоял на берегу реки, на воду тихо опускались золотые и багряные листья, откуда-то раздавалось насмешливое и хриплое воронье карканье, и горизонты ширились и сияли в воображении Лена, пока у него не закружилась голова. Он вдруг вспомнил, зачем он здесь и что отец послал его размышлять и молиться, чтобы он помирился с Господом. Прошло совсем немного времени, и так все изменилось.
Он повернулся к Исо.
– Ты уже что-нибудь слышал?
– Еще нет, но я буду хранить его до тех пор, пока оно не заговорит.
Весь день мальчики безрезультатно пытались извлечь из радио членораздельный звук, осторожно поворачивая то одну, то другую кнопку. Они имели самое смутное представление о работе радио и не понимали, для чего все эти отверстия и кнопочки, и катушка тонкой проволоки. Они могли только пробовать. Непонятный треск – вот все, что им удалось извлечь из таинственной коробки. Но и это было удивительным. Ни Лен, ни Исо никогда не слышали прежде подобных звуков, загадочных, манящих, непонятных. К тому же радио было единственной вещью в этих местах, сделанной машиной.
Мальчики пробыли возле реки почти до захода солнца, оставаться там дольше становилось опасным. Затем Исо осторожно убрал радио в дуплистое дерево, убедившись, что главная кнопка повернута до щелчка и не слышно больше никаких звуков, которые могли привлечь внимание случайного охотника или рыболова.
Это дуплистое дерево стало стержнем, вокруг которого беспрерывно вращались мысли Лена. Если раньше он мог уйти в лес совершенно спокойно, то теперь найти время и предлог было почти невозможно. Стояла, сырая и холодная погода, шел дождь со снегом, затем похолодало, и выпал снег. Нужно было загнать в конюшню животных, убрать за ними и покормить, потом приходило время доить, присмотреть за курятником, а еще нужно было помочь маме сбивать масло, притащить дрова, затопить печь и много другой мелкой работы по дому.
Когда за окном чуть забрезжил рассвет, Лен успел переделать всю утреннюю работу и пошел пешком в деревушку, находившуюся в полутора милях от фермы, то глубоко увязая в грязи, то скользя по тонкой кромке льда, образовавшегося за ночь. В восточной части деревушки, позади кузницы, недалеко от сапожной мастерской, возвышался дом мистера Нордхолта, школьного учителя, в который наведывались все ребятишки Пай-перс Рана. Там Лен корпел над арифметикой, читал до полудня Библию, а затем возвращался домой, где его вновь ждала работа. Частенько Лен чувствовал, что делает по дому гораздо больше, чем отец и брат Джеймс вместе взятые.
Брату Джеймсу уже исполнилось девятнадцать, и он был помолвлен со старшей дочерью мельника, мистера Споффорда. Джеймс во многом был похож на отца: такой же стройный, широкоплечий, преисполненный гордости, что у него начала расти борода. Когда погода была подходящей, отец брал братьев подправить забор, почистить живую изгородь или в лес поохотиться, так как нужны были и мясо, и шкуры. В хозяйстве ничего никогда не выбрасывалось. Они охотились на оленей, енотов, опоссумов, лесных куропаток и белок, когда это было разрешено. Ходили слухи о медведе с холмов Пенсильвании, который запросто мог переместиться в сторону Огайо, и поговаривали, что в случае суровой зимы в северной части озера появятся волки. Лисы держались невдалеке от курятников, крысы – от амбаров, кролики – от молодого фруктового сада.
У Лена просто не было времени думать о радио. С радио были связаны две вещи: воспоминание и мечта. Воспоминанием была смерть Соумса. Время сгладило его черты, и теперь он представлялся Лену таким благородным и бескорыстным, каким не может быть ни один рыжеволосый торговец на свете. Мечтой был, конечно, Барторстаун. Он состоял из отрывочных бабушкиных рассказов, фрагментов проповедей и описания рая. Огромные белые дома поднимались до самого неба. Город был полон ярких красок, света, странно одетых людей. Воображение рисовало Лену роскошь и удовольствия, о которых говорила бабушка.
Самым замечательным в маленьком радио было то, что Лен и Исо знали: это частичка Барторстауна, и если они поймут, как с ним обращаться, то услышат голоса большого города. Они даже смогут узнать, где он находится и как туда можно попасть. Но для Исо уйти в лес было еще сложнее, чем для Лена, и за несколько украденных свободных минут они могли извлечь из радио только бессмысленный шум. О том, как работает радио, можно было расспросить бабушку, но Лен ни за что бы не решился на эти расспросы; к тому же он не был уверен, что ей вообще что-либо известно о работе радио.
– Вот что, – сказал однажды Исо, – нам нужна книга. Книга, в которой написано об этих вещах.
– Да, не помешала бы, – задумчиво протянул Лен. – Но ведь мы нигде не сможем достать ее.
Исо промолчал.
С севера и северо-запада обрушились холодные ветры. Снег то выпадал, то таял, то вновь подмерзал, как только падала температура. Иногда шел холодный серый дождь, тяжелые капли медленно стекали по голым веткам. Навозная куча позади сарая стала похожа на гору соломы.
А Лена одолевали мысли.
Может, виной всему было радио, или он просто становился взрослее, но все вокруг предстало перед ним в новом свете, Лен смотрел на сидящую у огня бабушку и часто думал о том, какой же долгой была ее жизнь, а малышка Эстер только начинала свою.
Лен наблюдал за мамой. Она постоянно была занята: стирала, шила, ткала, готовила еду и накрывала на стол для проголодавшихся мужчин, полная, крепко сложенная женщина, очень добрая и спокойная. Он внимательно присматривался к дому, в котором жил, к знакомым чисто побеленным комнатам, где знал каждую трещинку и щербинку деревянных стен. Дом был старым, бабушка сказала, что построен он всего через год после того, как воздвигли церковь. Полы уже начали прогибаться, но дом был все еще крепок. Срубил его из первосортных бревен самый первый Колтер, пришедший в эти края за много поколений до Разрушения. Дом выглядел почти таким же крепким, как и построенные сравнительно недавно окружавшие его дома, позже обшитые деревом с прорезанными в стенах узкими окошками.
Лен встал на цыпочки и попробовал дотянуться до потолка, отметив, что уже к следующему году он запросто сможет это сделать. Теплая волна любви охватила его, и он подумал: “Я никогда, никогда не покину тебя, отчий дом!” Но проснувшаяся совесть причинила ему почти физическую боль, напомнив о запретном радио и запретной мечте.
Когда Лен впервые по-настоящему понял брата Джеймса, то позавидовал ему. Лицо Джеймса было таким же спокойным и беспристрастным, как мамино, без малейшей тени любопытства. Даже если сразу двадцать Барторстаунов выстроятся на берегу реки, он и глазом не поведет. Все, чего ему хотелось, – жениться на Рет Споффорд и остаться в этом доме до конца своих дней. Лен смутно чувствовал, что Джеймс был одним из счастливчиков, которым не надо молиться за умиротворенное сердце.
Другое дело отец. Ему приходилось бороться. Эта борьба наложила отпечаток на его уже изборожденное морщинами лицо, но глубокие морщины были добрыми. И его довольство отличалось от довольства брата. Отец боролся за него, как за хороший урожай на бедной земле. Это можно было почувствовать даже находясь с ним рядом.
Но возможно ли перестать удивляться этому миру, полному неразгаданных тайн? Возможно ли перестать надеяться услышать голос из ниоткуда, из маленькой квадратной коробочки?
Субботним январским вечером сразу же после Нового года разыгралась целая буря, и когда наутро в понедельник Лен отправился в школу, каждое дерево, каждый кустик, каждая мертвая травинка ослепляли холодным сиянием. Лен во все глаза глядел на знакомый лес, ставший стеклянным.
Лен прошел мимо невысокой гранитной плиты, гласившей, что она воздвигнута жителями Пайперс Рана в память о ветеранах всех войн. Когда-то на ней красовался бронзовый орел, но теперь от него ничего не осталось, кроме груды ржавого металла, по форме напоминавшей когти. Все это ослепительно блестело под солнцем, покрытое коркой льда. Земля под ногами была скользкой. Вскоре Лен подошел к крыльцу мистера Нордхолта, вскарабкался на скользкие ступени и вошел в дом.
Пылающий огонь в камине не смог нагреть большую комнату. Высокие потолки, двустворчатые двери, огромные окна, поэтому тепло не удерживалось, и холодный зимний воздух просачивался сквозь щели. Оштукатуренные стены украшали картины. Ученики сидели за длинными столами на грубосколоченных скамейках без спинок Самые маленькие сидели впереди, постарше – сзади, мальчики – по одну сторону, девочки – по другую, всего – двадцать три человека. Каждый держал небольшую, но тяжелую грифельную доску и скрипучий карандаш. У каждого был коврик. Ничему, кроме закона Божьего и арифметики, их не учили.
В то утро дети сидели неподвижно, опустив на колени руки, и каждому хотелось стать маленьким и незаметным. Мистер Нордхолт стоял перед классом. Дети хорошо знали его лицо, кроткое и строгое одновременно. Обычно его боялись только самые маленькие. Но сегодня он явно был чем-то сильно рассержен. Лицо его выражало такую ярость и негодование, что Лен даже струсил, встретившись с ним глазами, которые метали искры. Мистер Нордхолт был не один: присутствовали и мистер Глессер, и мистер Харкнис, а также мистер Клут с мистером Фенвэем. Они представляли собой закон и власть Пайперс Рана и восседали неподвижно, словно статуи. Взгляды их также метали громы и молнии.
– Потрудитесь-ка занять свое место, мистер Колтер, – изрек мистер Нордхолт.
Лен, не снимая пиджак и шарф, проскользнул на свое место в заднем ряду. Он сел, стараясь выглядеть маленьким и незаметным, удивляясь, что же, в конце концов, произошло, и со страхом думая о радио.
Заставил его очнуться голос мистера Нордхолта:
– Я гостил у сестры в Эндовере в течение трех недель. Раньше я никогда не закрывал на замок дверей своей комнаты, так как считал, что в Пайперс Ране нет воров.
Голос мистера Нордхолта дрогнул, и Лен понял: случилось что-то ужасно неприятное. Он поспешно восстановил в памяти события последних трех дней и убедился, что ничего дурного он не совершил.
– Дело в том, – продолжал мистер Нордхолт, – что кто-то побывал здесь за время моего отсутствия и похитил три книги.
Лен замер. Он вспомнил слова Исо: “Нам нужна книга”.
– Эти книги являются собственностью властей Пайперс Рана и были напечатаны еще до Разрушения, и поэтому они незаменимы. Нельзя допустить, чтобы книги оставались в руках несведущего человека. Я требую их возвращения.
Он отошел в сторону, вперед вышел мистер Харкнис. Невысокий, плотный, с кривыми от постоянного хождения за плугом ногами, хриплым и скрипучим голосом. Маленькими, непроницаемыми глазками он внимательно оглядел учеников, и в его взгляде было столько же расположения, сколько во взгляде гончей, идущей по следу.
– А сейчас, – сказал он, – я подойду к каждому и спрошу, кто взял книги. И предупреждаю: лжи я не потерплю.
И он, начав с левого угла, медленно двинулся вдоль скамеек. Лен с напряжением прислушивался, как однообразное “Не знаю, мистер Харкнис” все приближалось и приближалось. Он покрылся липким потом и, казалось, потерял дар речи. В конце концов, он ведь не знал наверняка, что это был Исо, а поэтому не солжет. А вообще-то, выглядеть виноватым, когда ничего не знаешь, – тоже своего рода ложь. Кроме того, если они внимательно осмотрят окрестности, то смогут обнаружить…
Харкнис указывал пальцем прямо на Лена, и глаза их встретились.
– Не знаю, – пробормотал Лен и поспешно добавил, – мистер Харкнис.
Казалось, все его переживания прозвучали в этих трех словах, но Харкнис пошел дальше. Закончив опрос, он сказал:
– Замечательно. Возможно, все вы говорили мне правду, возможно, нет. Это мы вскоре выясним. А пока я хочу сказать вам вот что: если вы увидите в руках человека книгу, которая ему явно не принадлежит, вы обязаны прийти ко мне, или к мистеру Нордхолту, или к мистеру Глессеру, или к мистеру Клуту независимо от того, кто этот человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28