Лен испуганно посмотрел на Шермэна, и тот улыбнулся.
– Ты подумал о том, что паровой котел отделяет от реактора лишь бетонная стена? Так вот, я хочу, чтобы вы свыклись с этим и забыли о страхе.
“Так ли это, – думал Лен, – или нас еще раз проверяют, сможем ли мы преодолеть свой страх, сможем ли научиться жить рядом с этой штукой?”
– А теперь идите, – сказал Шермэн, – Джим ждет вас.
Лен и Исо поднимались по пыльной дороге, которая петляла среди валунов, к Барторстауну. У ворот они остановились, оба нервничали, ожидая, кто первый решится открыть их.
– Не думал, что ты такой трус, – сказал Лен.
– Дело не в этом. Просто поблизости работают люди. Ну вот, теперь все в порядке. Идем.
Исо осторожно вставил в замок ключ и повернул его. Замок открылся, и они вошли. Лен тщательно закрыл ворота.
“Ну вот, я и закрылся вместе с ним, с этим огнем, который обрушился с неба много лет назад”, – пронеслось в голове Лена.
Вслед за Исо он спустился в туннель, вошел во внутреннюю дверь, миновал комнату сторожа, где юный Джонс кивком головы приветствовал их. Боялся ли он чего-нибудь? Нет, Джонс никогда не знал, что такое страх, как и Эд Хостеттер. И он живет себе спокойно, сторожит Барторстаун в полном здравии. И Господь не покарал его. Господь позволил спастись Барторстауну, разве это не доказывает, что эти люди выбрали правильный путь? Однако неисповедимы пути Господни, у каждого в жизни наступит момент, когда…
– О чем ты там замечтался? – подтолкнул его Исо. – Пойдем быстрее.
Над его верхней губой выступили бисеринки пота, он заметно нервничал, спускаясь по ступенькам, которые гулко звенели под ногами. Юноши миновали этаж с большим компьютером, и мимо турбин и генераторов вошли в широкую, просторную пещеру возле бетонной стены.
Джиму Сиднею пришлось дважды окликнуть их, прежде чем молодые люди очнулись от своих мыслей. И Лен подошел к громадному котлу, чувствуя себя маленьким и ничтожным рядияя с этой всемогущей силой. Он стиснул зубы, внутри что-то сжалось: “Это потому, что ты боишься преодолеть свой страх, – подумал Лен, – но ведь другие, такие же люди, как ты, не боятся. Они верят в то, что делают, гордятся тем, что правительство доверило им эту работу. Бабушка была бы рада за меня. “Никогда не бойся знаний”, – говорила она. И я не буду бояться. Не буду. Я сольюсь с этим миром, поверю в него. И Эд Хостеттер поможет мне в этом. На него можно положиться”.
И Лен принялся за работу, за день он даже не взглянул в сторону бетонной стены. Но он чувствовал ее, чувствовал почти физически, чувствовал даже тогда, когда вернулся в Фол Крик и улегся спать. А когда он заснул, ему приснился реактор.
Лен ничего не мог поделать с этим. Тот же кошмар мучил его и на следующий день, и через день, и еще долгое время. Лен переставал думать о страшной силе лишь по вокресеньям в церкви или во время прогулок с Джоан Вепплоу. Поэтому он стал охотнее бывать в церкви. Его успокаивали слова проповедника о том, что Господь благословил их деяния, что они должны быть терпимыми ко всему. Да и слова Шермэна, казалось, оправдывались: с каждым днем Лен все меньше и меньше боялся ужасной стены. Он уже немного освоился, знал основные принципы работы прибора и контроля за ним.
Иногда они с Исо болтали и смеялись, представляя себе реакцию жителей Пайперс Рана, если бы они увидели их за работой: мистера Нордхолта, который считал, что очень много знает, и так скудно делился своими знаниями, отца и дядю Дэвида, которые ремнем отвечали на любой вопрос. Лен слишком хорошо знал, что сказал бы отец, поэтому не любил об этом думать. Зато часто вспоминал судью Тэйлора. Из-за его страха был убит человек, сгорел почти весь город, и Лен сотни раз проигрывал сцену, как скажет ему, что Барторстаун существует, что он, Лен Колтер, не боится больше силы атома, что в нем не больше зла, чем в кухонном ноже или холостом ружейном патроне. Зло лишь в том, как использовать его, зло, однажды совершенное, уже не повторится никогда. Господи, какое счастье, что закончились казавшиеся бесконечными ночи холода, отчаянья, жары и москитов, страха и голода, на протяжении которых они грезили о Барторстауне.
Но реальность оказалась иной. В их мечтах все было светлым и удивительным, как рассказы бабушки, в них не было зла.
“Теперь я действительно преодолел свой страх” – удовлетворенно подумал Лен.
Его растолкал Хостеттер:
– Что тебе снилось?
– Я не знаю. Просто странный сон. – Он встал с постели, глотнул воды, затем непринужденно осведомился: – Я что-нибудь говорил?
– Нет, просто постанывал.
Лен поймал себя на мысли, что Хостеттер смотрит на него по-особому задумчиво, словно знает, что было в его ночном кошмаре.
Исо переживал происходящее не так глубоко, как Лен. Все сводилось лишь к убеждению, что кости его могут разрушиться, но, в конце концов, он тоже привык к реактору. Иногда Лен скрашивал:
– Ты никогда не задумывался над тем, что если бы не было реактора, исчезла бы и необходимость отвечать на подобные вопросы.
– Ты ведь слыхал слова Шермэна: могут быть и другие реакторы в руках наших врагов. К тому же, он не вредит никому. Шермэн говорит, что рано или поздно кто-нибудь все равно откроет секрет атома.
“Возможно, он прав, а может, и нет. Возможно, он хочет оправдаться в собственных глазах. Так или иначе, этот поиск не может длиться вечно, и мне столько не прожить”.
– Моя жена – просто класс! – Исо рассмеялся.
Лен почти не общался с Эмити. Они относились друг к другу с прохладцей, и такая обоюдная неприязнь отнюдь не скрашивала их встречи. Поэтому Лен уточнил:
– Это как?
– Когда она впервые услышала об атомной энергии, ужасно испугалась и клялась, что потеряет ребенка от таких переживаний. А знаешь, что она говорит теперь? Все, что здесь делается, чрезвычайно важно, и она, мол, может это доказать.
– Интересно, как?
– Каждый знает, на что способна атомная сила, и если за ней не следить, каньона не было бы – только кратер, как рассказывал судья Тэйлор. Ей легче жить с такими мыслями, – Исо улыбнулся. – Я почему-то уверен, что у меня будет сын. Может быть, я так и не научусь работать на этой большой машине, тогда это сделает он.
Клементина действовала на Исо, как удав на кролика. Она гипнотизировала и зачаровывала его. Он проводил возле нее все свободное время, задавал вопросы Эрдманну даже при встрече на улице. Частенько к машине подходил и Лен. Он стоял неподвижно, глядя на мертвые приборы, и нервничал. Ему казалось, что он стоит у постели спящего, который вовсе и не спит, а пристально наблюдает за ним исподтишка.
“Но ведь это не настоящий мозг”, – думал он.
По ночам его частенько посещали кошмары – создания с огромным мозгом и сердцем.
Вообще же Лен упорно работал, и другое создание частенько посещало его мысли, не оставляя покоя душе, создание из плоти и крови – девушка по имени Джоан.
Глава 25
Время для Исо и Лена летело незаметно. Фол Крик уже три раза посетили чужеземцы, оставаясь ненадолго поторговать. Дважды наведывались небольшие группки смуглых охотников за мустангами, менявших жеребцов на муку, сахар и пшеничный виски. В третий раз приезжали нью-ишмалайтцы. Они не захотели ночевать в Фол Крике и остановились на окраине городка, словно боялись чего-то. Шермэн прислал то, что они просили, и начались молитвы, крики. Половина населения Фол Крика пришла поглазеть на это зрелище. Лен с Джоан были среди них.
– Смотри, один из них, кажется, собирается читать проповедь, – сказала Джоан, – этого-то все и ждут.
– Я наслушался за свою жизнь достаточно проповедей, – угрюмо пробормотал Лен, но все же остался.
С заснеженных горных вершин дул ледяной ветер, все были одеты достаточно тепло, кроме нью-ишма-лайтцев. Сквозь их лохмотья проглядывало посиневшее тело.
– Они очень страдают зимой, – сказала Джоан. – Мрут, как мухи, от голода и холода. Весной часто находят их околевшие тела, иногда даже несколько. Особенно страдают дети, – она окинула оборванную толпу холодным, презрительным взглядом. – Мне кажется, они должны дать шанс выжить хотя бы детям. Пусть вырастут и решают сами, обязательно ли им замерзать до смерти.
Худые, словно скелеты, посиневшие от холода, бегали дети, размахивали ручонками и что-то кричали. Даже в старости у них никогда не будет собственного мнения. Обычаи, стадное чувство, среда, в которой они растут, – все обязательно скажется на их сознании.
Из толпы выступил человек и начал проповедь. Его волосы и длинная борода были грязно-серыми, и Лен подумал, что он не такой уж старый, как кажется. Нью-ишмалайтцы почти не доживают до старости. На проповеднике была козья шкура, засаленная и отвратительно грязная, волосы спутались и свалялись. Ребра, похожие на стальные прутья, выпирали так, что их без труда можно было сосчитать. Он погрозил в сторону населения Фол Крика кулаком и воскликнул:
– Покайтесь, покайтесь, заклинаю вас именем Господа! Вы, живущие ради своей плоти, близится ваш конец. Господь низвергнет с небес гром и пламя, земля разверзнется и поглотит грешников. Но сейчас Господь, в безграничной милости своей лишь дал вам еще немного времени, дабы вы успели покаяться и замолить грехи свои. Посмотрим, что вы скажете, когда снизойдет Господь на землю вершить свой суд. Как будете вы тогда ползать и рыдать, умоляя о пощаде, и что тогда будет значить вся ваша роскошь и суетность? Только лишь пламя ада. Огонь, сера и боль, длящиеся вечно, – вот что грозит вам, если не искупите вы грехи свои.
Слова проповедника потонули в сильном ветре, он относил их куда-то в сторону:
“Покайтесь, покайтесь!” – навязчивым эхом отдавалось где-то в каньоне.
“Интересно, – думал Лен, – что сделал бы этот ненормальный, если бы шепнуть ему на ушко, что находится под горой в полумиле отсюда. Вон, вон, сумасшедший старик, прекрати свою глупую проповедь!”
Наконец проповедник замолчал, удовлетворенный своей платой за дары, преподнесенные жителями Фол Крика, присоединился к остальным, и все двинулись вверх по дороге, к перевалу. Ветер становился все сильнее, угрюмо завывая в скалах, и Лен невольно содрогнулся.
– Вначале мне тоже было жалко их, – сказала Джоан, – но лишь до тех пор, пока я не почувствовала, что они могут в любой момент растерзать кого-нибудь из наших. – Она критически оглядела себя: коричневое пальтишко, длинная шерстяная юбка, ботинки… – Роскошь! Излишество! – она рассмеялась как-то невесело. – Грязный, старый болван. Он даже не знает, что значат эти слова. – Джоан посмотрела Лену в глаза. В них горел озорной огонек. – А ведь я могу показать тебе, Лен, что значат эти слова.
Лена всегда волновал ее взгляд, такой проницательный, что, казалось, она насквозь видит его. Он чувствовал: Джоан сейчас бросила вызов, поэтому ответил:
– Ну что ж, покажи.
– Для этого нам нужно идти домой.
– Я так или иначе приду, к вам обедать, ты ведь не забыла?
– Нет, идти нужно прямо сейчас.
– Ладно, – пробормотал он.
Дома было тихо и тепло, лишь две мухи монотонно жужжали возле оконной рамы. Джоан сняла пальто.
– Думаю, мои не скоро вернутся, – сказала она, – это тебя не смущает?
– Нет, – ответил Лен.
Он тоже снял пальто и устроился на стуле. Джоан подошла к окну, безуспешно попыталась прихлопнуть муху. Когда возвращались домой, она очень торопилась, теперь же от этой спешки не осталось и следа.
– Тебе все еще нравится работать в Дыре?
– Конечно, – ответил Лен, – это просто замечательная работа.
Молчание.
– Они уже нашли ответ?
– Нет пока, но как только Эрдманн… А почему ты задала этот вопрос? Сама ведь прекрасно знаешь ответ на него.
– А тебе говорил кто-нибудь, сколько им нужно еще времени?
– Это ты тоже знаешь сама.
Вновь молчание. Одна из мух замертво упала на пол.
– Почти столетие, – тихо сказала она, задумчиво глядя в окно. – Как это долго. Трудно предположить, проживем ли мы еще одно столетие.
Лен поднялся, стараясь не смотреть ей в глаза:
– Наверное, я лучше пойду.
– Почему?
– Ну, твоих дома нет, и…
– Они вернутся только к обеду.
– Но до обеда еще куча времени.
– А разве ты не хочешь увидеть то, ради чего я притащила тебя сюда? – Она рассмеялась. – Подожди немного.
Джоан скрылась за дверью соседней комнаты. Лен вновь опустился на стул. Он сжал руками колени, его бросило в жар. Однажды он уже испытывал нечто подобное в беседке судьи Тэйлора, где он сидел с Эмити. Он слышал возню Джоан за дверью. Прошло уже довольно много времени, и Лен начал нервничать, не понимая, что она там делает так долго, прислушиваясь к шорохам на крыльце. Вместе с тем он знал, что, не будь у них достаточно времени, Джоан не заварила бы эту кашу.
Дверь в соседнюю комнату распахнулась.
Джоан была в красном платье. Немного великоватое, оно долго лежало на дне сундука и безнадежно помялось, но это не имело значения. Оно было огненно-красным, сшитым из какого-то тонкого, блестящего материала, шелестело при каждом движении и спадало до самого пола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28