Был придуман благовидный предлог для путешествия семьи Хильдрид и воинов ее сына на юг от Хладира, Эйрику было сказано, что Орм Регнвальдсон и его матушка отправились в Ферверк, в свое поместье. Второе, в общем, было правдой. Хильдрид действительно предполагала добраться до Ферверка, и уж там решить, что делать дальше.
Она ушла и не почувствовала на себе последний недобрый взгляд Эйрика, и, конечно, не услышала, как он бросил стоящему рядом побратиму в ответ на тихий вопрос: «И что же с ней делать?»
— Я хочу, чтоб ее имя больше никогда не упоминалось. В особенности рядом с именем моего отца, — Кровавая Секира поморщился. — Для гордого имени Харальда, конунга всего Нордвегр, это позорно.
С ним, естественно, никто не спорил.
Но если бы даже Хильдрид вдруг смогла бы услышать его слова, она тоже не стала бы спорить. Ей было, в общем, все равно.
Вечером накануне выступления, викинги, которым предстояло пуститься в путь на север, сидели за столом в трапезной. На стол подали роскошное угощение, и Адальстейн, любезный и внимательный, то и дело подавал знак слугам, чтоб те подливали пива в кружки. Когда допивались прощальные кубки, к Хильдрид снова подошел Хакон. Попросил разрешения присесть, молча посидел с ней рядом на скамье, по своему обыкновению помолчал, а потом заговорил:
— Ты сказала мне, чтоб я выучился правильно говорить на родном языке, — напомнил он. — Что ты имела в виду?
— Родной язык, — недоумевая, ответила она.
Воспитанник Адальстейна помолчал.
— Я плохо говорю? — спросил он.
— Иногда кажется, что северный язык тебе не родной.
— Я постараюсь, — сказал он. Подумал. — А я решил было, что ты имеешь в виду иное.
— Пожалуй, и иное тоже, — спохватившись, согласилась она. — Ты должен понять, что такое старинные обычаи. Обязательно. И блюсти их. Не уподобляйся своему брату — вот что я еще хотела сказать. Умнее учиться на чужих ошибках.
Хакон ответил не сразу.
— Думаю, что это не ошибка.
— Согласна. Эйрику слишком долго везло. Но он — не отец. Их удачи — разное дело. А с тобой будет удача отца, — с этими словами Хильдрид сняла с руки обручье. Браслет — тот самый, подаренный Харальдом — немного переделали, но это, вне всяких сомнений, все еще старый дар конунга. Женщина протянула Хакону украшение.
Воспитанник Адальстейна посмотрел на нее с удивлением. Взял обручье.
— Эту вещь мне подарил твой отец, — пояснила она. — На прощанье. В ней — напутствие и пожелание удачи.
— И ты отдаешь ее мне?
— Я надеюсь, ты будешь хорошим конунгом.
Больше она ничего не сказала: отвернулась и стала осматривать борт драккара — разговаривали они на берегу. Ей не хотелось слушать благодарностей. Да и как отблагодарить за удачу, мистически переданную из рук в руки? Удача приносит славу, долгую жизнь, любовь и признание окружающих… Словом, все, о чем может возмечтать мужчина. За подобный подарок отдарить нечем, поблагодарить — тем более.
Хакон долго молчал. Потом надел браслет и сказал:
— Я надеюсь, потом смогу ответить тебе достойными дарами, — и ушел.
«Из мальчишки может выйти толк», — подумала Хильдрид.
Корабли отбыли из Британии поздним летом, когда на полях пшеница уже выкидывала колос. Время было выбрано с умыслом — не только самое благоприятное для путешествия по морю, но и для появления в Нордвегр. Хакон отдавал себе отчет в том, что хоть он идет на север затем, чтоб сразиться с Эйриком, тем не менее, начать лучше как-нибудь без него. Сперва надо заручиться поддержкой бондов и хевдингов[13], и тогда все будет значительно проще. А в это время года Эйрик, скорее всего, где-нибудь в походе.
Адальстейн был всецело согласен с воспитанником и подсказал, что первым делом необходимо обратиться к тингу, который можно будет собрать в Трандхейме, близ Хладира, поместья конунга Харальда. Традиция, говорящая, что все решает тинг, а не какой-то там сын конунга, пусть и самого Прекрасноволосого, еще не умерла. В глубине своей души люди все еще носили уверенность, что власть лишь тогда законна, когда одобрена всеми, кем она правит. Если тинг решит, что Хакон имеет больше прав, или просто будет более симпатичен, чем Кровавая Секира, в глазах северян, то вести войну с Эйриком будет намного проще.
— Я даю тебе немного войска, да еще меч, достойный руки воина и короля, — сказал король Британский своему воспитаннику. — Большего ты не получишь. Но хороший вождь и сам может найти себе дружину. Взгляни хоть на Вороново Крыло. Запомни — все в этом мире возможно.
Он провожал Хакона, стоя на высоком берегу в окруженье свиты, в отдалении, не касаясь ногой мокрого песка близ прибоя. Спуститься к самой воде, туда, где стояли драккары, вроде бы не позволяло чувство собственного достоинства. Прощание было очень сдержанное, как это и водилось между мужчинами. Присматривая за тем, как последние тюки и корзины укладывают под палубой, Хильдрид лениво поглядывала то на британского конунга, которому служила шесть лет, то на береговые скалы, и лишь потому краем глаза заметила среди воинов свою дочь.
Алов не спешила на драккар, где ее ждала мать, она задержалась у корабля Хакона, подошла к нему, что-то сказала… Не задумываясь о том, ее ли это дело, дочь Гуннара привстала и вытянула шею… Хакон поцеловал девушку в лоб, и Алов в ответ коснулась его плеча. По-особому, как только женщины умеют.
Хильдрид закусила губу и отвернулась. Ну, вот…
Она до сих пор сомневалась, стоит ли брать с собой дочурку, или лучше все-таки оставить ее в Британии. В бой семью не берут, а бой, скорее всего, будет. Но надежда на успех очень велика. Раз так, то Алов лучше сразу поселиться с матерью на севере. Оставлять девушку в чужой стране, без присмотра, мать опасалась. Брат ее, хоть и остается в Британии, постоянно в походах. Что ж она, одна-одинешенька будет жить в Хельсингьяпорте, в обществе слуг и воинов? Ну, нет!
— Алов! Иди сюда! — строго окликнула женщина.
Дочка оглянулась и послушно подбежала.
— Как только появится хоть малейшая опасность, лезь под палубу. Ясно?
Алов кивнула. У нее был странный взгляд. Глаза чуть навыкате, и оттого казалось, что она смотрит слишком пристально, будто ждет чего-то или хочет задать вопрос. Чужая душа — потемки, но в наибольшей степени это относится к собственным детям. Где уж там понять, о чем они думают…
А следом на борт корабля поднялся сын Хильдрид, Орм. Это был крепкий, высокий молодой парень, черноволосый, как мать и отец. Но на этом его внешнее сходство с Регнвальдом практически заканчивалось. Больше всего Орм напоминал матери ее собственного батюшку, Гуннара — и немного брата, Эгиля. Подумать только, дед всего несколько раз держал внука на руках, а такое сходство. Орм был своенравным и цепким, он, как и отец, умел располагать к себе людей, умел убеждать в своей правоте, умел брать на себя обязанность принимать решение. Когда ему было пятнадцать, и он в первый раз поминал погибшего в бою отца, Хильдрид сказала сыну, что он должен поступить на службу к конунгу Харальду. Так же, как и Регнвальд когда-то.
В ответ юноша довольно холодно ответил:
— Прошу, не вмешивайся в мои дела.
И на службу к конунгу не пошел.
Мать поняла, что ее указания больше не нужны. Поняла, что советы Орму теперь стоит давать лишь тогда, когда он спросит ее. Поняла, что сын вырос.
Теперь Орм — совсем зрелый мужчина. У него уже растет сын от девицы-британки, служанки в Хельсингьяпорте. Мальчишке четыре года, на отца похож, как две капли воды. Орм любит сына, с его матерью ласков, но жениться на ней не собирается. Считает, что соединять жизнь надо с соотечественницей.
В общем, он, наверное, прав.
Мать смотрела на сына. Он был в кольчуге и подшлемнике, словно собирался в поход, но Хильдрид подавила неуместное желание приступить к расспросам. Орм служил не Адальстейну, а его брату, и, как можно было понять, наследнику, поскольку законных сыновей у короля Британии не имелось. Как объяснил матери сын, Ятмунд[14] ему нравится больше, чем Адальстейн.
— Ну что ж, — сказал сын, не дождавшись от нее прощальных слов. — Вы выступаете. Удачи!
— И тебе, — она испытующе посмотрела на него и друг призналась. — Боюсь я за тебя.
— Что такое?
— Боюсь, что мы больше не увидимся.
Орм долго молчал — как и отец, он не любил говорить необдуманных или лишних слов.
— Оставь, — мягко произнес он. — Не надо бояться. Мы встретимся.
И перепрыгнул через борт, в воду, неторопливо побрел к берегу. Хильдрид смотрела ему вслед, вспоминала, каким слабым и беззащитным он был двадцать четыре года назад. Каким же независимым он стал теперь… Когда-то сын не мог без нее жить, а теперь оторвался, как лист от ветки. Ей стало тоскливо. Что-то уходило из ее жизни — по крупицам, по шагам, по мелочам — но что-то драгоценное. Что-то важное.
Потом женщина отвернулась от берега и дала знак разбирать весла. Драккар погрузил штевень в морскую волну. Викинги, столкнувшие его на глубокое место, расселись по румам, вставили весла в круглые отверстия на бортах и приготовились выгребать в открытое море. При такой близости к берегу ветер еще не вступил в свои права, он не смог бы толком сдвинуть с места тяжелый корабль. Его царство начиналось дальше, за мысом, где синева неба наполняла море и звенела в воздухе. Хильдрид держала рулевое весло и ждала, когда корабль вступит в мир морского ветра.
От самой Британии и до устья Трандхеймского фьорда путешествие было на редкость спокойным. Впрочем, на отряд из шести кораблей под полосатыми парусами викингов ни один вольный ярл или королевский служака, мечтающий о добыче, в здравом уме не нападет. Алов ни разу не приходилось прятаться под палубой, большую часть времени она проводила у мачты, а по вечерам охотно готовила. Причем готовила отлично, не в пример матери.
Ветер, подгоняющий корабли на север, стихал редко, и чаще всего на драккаре работала одна Хильдрид. Впрочем, она никогда не считала свою работу утомительной. Сидишь, ловишь взглядом какую-нибудь далекую точку на облаке или острове и правишь на нее. Руль чуть вправо, руль чуть влево — по сути, даже при отличном ветре корабль идет маленьким, сильно сглаженным зигзагом, который невозможно увидеть взглядом. В этом сила человека над двумя стихиями — ветром и морем — и деревянным конем, созданным его собственными руками. Не отдавая корабль на волю ветра, и утверждая власть над ним, кормчий способен добиться большей скорости, большей устойчивости… И притом, так безопасней.
Дочь Гуннара правила драккаром, а мысли ее гуляли далеко. Женщина думала то о сыне, то о дочери… О дочери. Что у нее с Хаконом? Поцелуй и прикосновение к плечу были не братскими, не дружескими. Вспомнив, что она на боевом корабле, в боевом походе, Хильдрид ругала себя, заставляла вернуться мыслями к предстоящим сражениям с Эйриком Кровавой Секирой, но получалось ненадолго. Если бы море было бурным, пусть даже не шторм, просто боковой ветер, при котором приходится идти галсами — тогда другое дело. Тогда ей было бы легче.
Засыпая на привалах, закутавшись в теплый плащ, под боком у Альва, Гуннарсдоттер, медленно уплывая в сон, перебирала, как бусинки на нитке, мысли о дочери и сыне. На корабле, когда было опасно, и боковой ветер грозил опрокинуть корабль, она была просто кормчим. В схватке, когда мечи грохотали о щиты, и крики раненых возвещали скорый приход смерти на поле боя, и приходилось прилагать все силы, чтоб не подпустить ее к себе — она была воином. А в минуты спокойные и на грани сна и яви Хильдрид была просто женщиной. Просто матерью. Просто вдовой.
В Трандхейм корабли Хакона прибыли осенью. Младший сын покойного конунга не торопился. Он ненадолго остановился в Хафсфьорде, и здесь узнал, что его старший брат находится в Вике.
— Вик? — он наморщил лоб и посмотрел на Хильдрид, которая стояла неподалеку. С тех пор, как в Британии они беседовали о его отце, ему нравилось, когда она рядом. — Далековато.
— В ближайшие пару месяцев ты с ним не встретишься, — подтвердила женщина. — Очень удачно. У тебя есть время. И предостаточно.
— Где это — Вик? Где-то рядом со Свитьотом?
— Не совсем так. Север Ранрике, южнее Вестготланда. Город близ побережья. Так же называется и вся область.
— Это восточнее Вестфольда? Ну и замечательно, — Хакон вдруг усмехнулся. — Эйрик любит путешествовать. Похоже, он вот-вот проскочит мимо собственной страны.
— Да. Но не оттого, что ему не повезло. Знаешь, почему? — женщина не удержалась, ввернула назидание. — Потому что он относится к Нордвегр, своей вотчине. Но это не так. Страна — не удел.
— Я и сам понимаю.
В Хафсфьорде они не задержались. То, что Эйрика Кровавую Секиру занесло так далеко на восток, успокоило не только Хакона, но и его людей. Хильдрид плохо знала младшего сына покойного Харальда, но она помнила собственного сына в те годы, когда ему было всего пятнадцать. К сыну, потерявшему отца, она присматривалась с откровенным напряжением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Она ушла и не почувствовала на себе последний недобрый взгляд Эйрика, и, конечно, не услышала, как он бросил стоящему рядом побратиму в ответ на тихий вопрос: «И что же с ней делать?»
— Я хочу, чтоб ее имя больше никогда не упоминалось. В особенности рядом с именем моего отца, — Кровавая Секира поморщился. — Для гордого имени Харальда, конунга всего Нордвегр, это позорно.
С ним, естественно, никто не спорил.
Но если бы даже Хильдрид вдруг смогла бы услышать его слова, она тоже не стала бы спорить. Ей было, в общем, все равно.
Вечером накануне выступления, викинги, которым предстояло пуститься в путь на север, сидели за столом в трапезной. На стол подали роскошное угощение, и Адальстейн, любезный и внимательный, то и дело подавал знак слугам, чтоб те подливали пива в кружки. Когда допивались прощальные кубки, к Хильдрид снова подошел Хакон. Попросил разрешения присесть, молча посидел с ней рядом на скамье, по своему обыкновению помолчал, а потом заговорил:
— Ты сказала мне, чтоб я выучился правильно говорить на родном языке, — напомнил он. — Что ты имела в виду?
— Родной язык, — недоумевая, ответила она.
Воспитанник Адальстейна помолчал.
— Я плохо говорю? — спросил он.
— Иногда кажется, что северный язык тебе не родной.
— Я постараюсь, — сказал он. Подумал. — А я решил было, что ты имеешь в виду иное.
— Пожалуй, и иное тоже, — спохватившись, согласилась она. — Ты должен понять, что такое старинные обычаи. Обязательно. И блюсти их. Не уподобляйся своему брату — вот что я еще хотела сказать. Умнее учиться на чужих ошибках.
Хакон ответил не сразу.
— Думаю, что это не ошибка.
— Согласна. Эйрику слишком долго везло. Но он — не отец. Их удачи — разное дело. А с тобой будет удача отца, — с этими словами Хильдрид сняла с руки обручье. Браслет — тот самый, подаренный Харальдом — немного переделали, но это, вне всяких сомнений, все еще старый дар конунга. Женщина протянула Хакону украшение.
Воспитанник Адальстейна посмотрел на нее с удивлением. Взял обручье.
— Эту вещь мне подарил твой отец, — пояснила она. — На прощанье. В ней — напутствие и пожелание удачи.
— И ты отдаешь ее мне?
— Я надеюсь, ты будешь хорошим конунгом.
Больше она ничего не сказала: отвернулась и стала осматривать борт драккара — разговаривали они на берегу. Ей не хотелось слушать благодарностей. Да и как отблагодарить за удачу, мистически переданную из рук в руки? Удача приносит славу, долгую жизнь, любовь и признание окружающих… Словом, все, о чем может возмечтать мужчина. За подобный подарок отдарить нечем, поблагодарить — тем более.
Хакон долго молчал. Потом надел браслет и сказал:
— Я надеюсь, потом смогу ответить тебе достойными дарами, — и ушел.
«Из мальчишки может выйти толк», — подумала Хильдрид.
Корабли отбыли из Британии поздним летом, когда на полях пшеница уже выкидывала колос. Время было выбрано с умыслом — не только самое благоприятное для путешествия по морю, но и для появления в Нордвегр. Хакон отдавал себе отчет в том, что хоть он идет на север затем, чтоб сразиться с Эйриком, тем не менее, начать лучше как-нибудь без него. Сперва надо заручиться поддержкой бондов и хевдингов[13], и тогда все будет значительно проще. А в это время года Эйрик, скорее всего, где-нибудь в походе.
Адальстейн был всецело согласен с воспитанником и подсказал, что первым делом необходимо обратиться к тингу, который можно будет собрать в Трандхейме, близ Хладира, поместья конунга Харальда. Традиция, говорящая, что все решает тинг, а не какой-то там сын конунга, пусть и самого Прекрасноволосого, еще не умерла. В глубине своей души люди все еще носили уверенность, что власть лишь тогда законна, когда одобрена всеми, кем она правит. Если тинг решит, что Хакон имеет больше прав, или просто будет более симпатичен, чем Кровавая Секира, в глазах северян, то вести войну с Эйриком будет намного проще.
— Я даю тебе немного войска, да еще меч, достойный руки воина и короля, — сказал король Британский своему воспитаннику. — Большего ты не получишь. Но хороший вождь и сам может найти себе дружину. Взгляни хоть на Вороново Крыло. Запомни — все в этом мире возможно.
Он провожал Хакона, стоя на высоком берегу в окруженье свиты, в отдалении, не касаясь ногой мокрого песка близ прибоя. Спуститься к самой воде, туда, где стояли драккары, вроде бы не позволяло чувство собственного достоинства. Прощание было очень сдержанное, как это и водилось между мужчинами. Присматривая за тем, как последние тюки и корзины укладывают под палубой, Хильдрид лениво поглядывала то на британского конунга, которому служила шесть лет, то на береговые скалы, и лишь потому краем глаза заметила среди воинов свою дочь.
Алов не спешила на драккар, где ее ждала мать, она задержалась у корабля Хакона, подошла к нему, что-то сказала… Не задумываясь о том, ее ли это дело, дочь Гуннара привстала и вытянула шею… Хакон поцеловал девушку в лоб, и Алов в ответ коснулась его плеча. По-особому, как только женщины умеют.
Хильдрид закусила губу и отвернулась. Ну, вот…
Она до сих пор сомневалась, стоит ли брать с собой дочурку, или лучше все-таки оставить ее в Британии. В бой семью не берут, а бой, скорее всего, будет. Но надежда на успех очень велика. Раз так, то Алов лучше сразу поселиться с матерью на севере. Оставлять девушку в чужой стране, без присмотра, мать опасалась. Брат ее, хоть и остается в Британии, постоянно в походах. Что ж она, одна-одинешенька будет жить в Хельсингьяпорте, в обществе слуг и воинов? Ну, нет!
— Алов! Иди сюда! — строго окликнула женщина.
Дочка оглянулась и послушно подбежала.
— Как только появится хоть малейшая опасность, лезь под палубу. Ясно?
Алов кивнула. У нее был странный взгляд. Глаза чуть навыкате, и оттого казалось, что она смотрит слишком пристально, будто ждет чего-то или хочет задать вопрос. Чужая душа — потемки, но в наибольшей степени это относится к собственным детям. Где уж там понять, о чем они думают…
А следом на борт корабля поднялся сын Хильдрид, Орм. Это был крепкий, высокий молодой парень, черноволосый, как мать и отец. Но на этом его внешнее сходство с Регнвальдом практически заканчивалось. Больше всего Орм напоминал матери ее собственного батюшку, Гуннара — и немного брата, Эгиля. Подумать только, дед всего несколько раз держал внука на руках, а такое сходство. Орм был своенравным и цепким, он, как и отец, умел располагать к себе людей, умел убеждать в своей правоте, умел брать на себя обязанность принимать решение. Когда ему было пятнадцать, и он в первый раз поминал погибшего в бою отца, Хильдрид сказала сыну, что он должен поступить на службу к конунгу Харальду. Так же, как и Регнвальд когда-то.
В ответ юноша довольно холодно ответил:
— Прошу, не вмешивайся в мои дела.
И на службу к конунгу не пошел.
Мать поняла, что ее указания больше не нужны. Поняла, что советы Орму теперь стоит давать лишь тогда, когда он спросит ее. Поняла, что сын вырос.
Теперь Орм — совсем зрелый мужчина. У него уже растет сын от девицы-британки, служанки в Хельсингьяпорте. Мальчишке четыре года, на отца похож, как две капли воды. Орм любит сына, с его матерью ласков, но жениться на ней не собирается. Считает, что соединять жизнь надо с соотечественницей.
В общем, он, наверное, прав.
Мать смотрела на сына. Он был в кольчуге и подшлемнике, словно собирался в поход, но Хильдрид подавила неуместное желание приступить к расспросам. Орм служил не Адальстейну, а его брату, и, как можно было понять, наследнику, поскольку законных сыновей у короля Британии не имелось. Как объяснил матери сын, Ятмунд[14] ему нравится больше, чем Адальстейн.
— Ну что ж, — сказал сын, не дождавшись от нее прощальных слов. — Вы выступаете. Удачи!
— И тебе, — она испытующе посмотрела на него и друг призналась. — Боюсь я за тебя.
— Что такое?
— Боюсь, что мы больше не увидимся.
Орм долго молчал — как и отец, он не любил говорить необдуманных или лишних слов.
— Оставь, — мягко произнес он. — Не надо бояться. Мы встретимся.
И перепрыгнул через борт, в воду, неторопливо побрел к берегу. Хильдрид смотрела ему вслед, вспоминала, каким слабым и беззащитным он был двадцать четыре года назад. Каким же независимым он стал теперь… Когда-то сын не мог без нее жить, а теперь оторвался, как лист от ветки. Ей стало тоскливо. Что-то уходило из ее жизни — по крупицам, по шагам, по мелочам — но что-то драгоценное. Что-то важное.
Потом женщина отвернулась от берега и дала знак разбирать весла. Драккар погрузил штевень в морскую волну. Викинги, столкнувшие его на глубокое место, расселись по румам, вставили весла в круглые отверстия на бортах и приготовились выгребать в открытое море. При такой близости к берегу ветер еще не вступил в свои права, он не смог бы толком сдвинуть с места тяжелый корабль. Его царство начиналось дальше, за мысом, где синева неба наполняла море и звенела в воздухе. Хильдрид держала рулевое весло и ждала, когда корабль вступит в мир морского ветра.
От самой Британии и до устья Трандхеймского фьорда путешествие было на редкость спокойным. Впрочем, на отряд из шести кораблей под полосатыми парусами викингов ни один вольный ярл или королевский служака, мечтающий о добыче, в здравом уме не нападет. Алов ни разу не приходилось прятаться под палубой, большую часть времени она проводила у мачты, а по вечерам охотно готовила. Причем готовила отлично, не в пример матери.
Ветер, подгоняющий корабли на север, стихал редко, и чаще всего на драккаре работала одна Хильдрид. Впрочем, она никогда не считала свою работу утомительной. Сидишь, ловишь взглядом какую-нибудь далекую точку на облаке или острове и правишь на нее. Руль чуть вправо, руль чуть влево — по сути, даже при отличном ветре корабль идет маленьким, сильно сглаженным зигзагом, который невозможно увидеть взглядом. В этом сила человека над двумя стихиями — ветром и морем — и деревянным конем, созданным его собственными руками. Не отдавая корабль на волю ветра, и утверждая власть над ним, кормчий способен добиться большей скорости, большей устойчивости… И притом, так безопасней.
Дочь Гуннара правила драккаром, а мысли ее гуляли далеко. Женщина думала то о сыне, то о дочери… О дочери. Что у нее с Хаконом? Поцелуй и прикосновение к плечу были не братскими, не дружескими. Вспомнив, что она на боевом корабле, в боевом походе, Хильдрид ругала себя, заставляла вернуться мыслями к предстоящим сражениям с Эйриком Кровавой Секирой, но получалось ненадолго. Если бы море было бурным, пусть даже не шторм, просто боковой ветер, при котором приходится идти галсами — тогда другое дело. Тогда ей было бы легче.
Засыпая на привалах, закутавшись в теплый плащ, под боком у Альва, Гуннарсдоттер, медленно уплывая в сон, перебирала, как бусинки на нитке, мысли о дочери и сыне. На корабле, когда было опасно, и боковой ветер грозил опрокинуть корабль, она была просто кормчим. В схватке, когда мечи грохотали о щиты, и крики раненых возвещали скорый приход смерти на поле боя, и приходилось прилагать все силы, чтоб не подпустить ее к себе — она была воином. А в минуты спокойные и на грани сна и яви Хильдрид была просто женщиной. Просто матерью. Просто вдовой.
В Трандхейм корабли Хакона прибыли осенью. Младший сын покойного конунга не торопился. Он ненадолго остановился в Хафсфьорде, и здесь узнал, что его старший брат находится в Вике.
— Вик? — он наморщил лоб и посмотрел на Хильдрид, которая стояла неподалеку. С тех пор, как в Британии они беседовали о его отце, ему нравилось, когда она рядом. — Далековато.
— В ближайшие пару месяцев ты с ним не встретишься, — подтвердила женщина. — Очень удачно. У тебя есть время. И предостаточно.
— Где это — Вик? Где-то рядом со Свитьотом?
— Не совсем так. Север Ранрике, южнее Вестготланда. Город близ побережья. Так же называется и вся область.
— Это восточнее Вестфольда? Ну и замечательно, — Хакон вдруг усмехнулся. — Эйрик любит путешествовать. Похоже, он вот-вот проскочит мимо собственной страны.
— Да. Но не оттого, что ему не повезло. Знаешь, почему? — женщина не удержалась, ввернула назидание. — Потому что он относится к Нордвегр, своей вотчине. Но это не так. Страна — не удел.
— Я и сам понимаю.
В Хафсфьорде они не задержались. То, что Эйрика Кровавую Секиру занесло так далеко на восток, успокоило не только Хакона, но и его людей. Хильдрид плохо знала младшего сына покойного Харальда, но она помнила собственного сына в те годы, когда ему было всего пятнадцать. К сыну, потерявшему отца, она присматривалась с откровенным напряжением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43