Годы не прошли для Альва бесследно. Он уже не был молод, жизнь оставила на его лице свои метки — морщины, складки загрубевшей обветренной кожи и длинный шрам через лоб, рассекавший бровь. На левой щеке у него змеилась полоса еще одного шрама, почти сгладившегося, но она проложила борозду в рыжей бороде, потому была заметна. Эти шрамы делали его почти уродливым, но в глазах — ледяных серо-голубых, при взгляде в которые скандинавы вспоминали высокогорные снега, затянутые дымкой голубоватых облаков — жила юность.
Да и разве способны шрамы изуродовать мужчину? Они — его слава и память о бурных годах, хоть и болезненная память.
Хильдрид опустила ноги на подводные камни, затянутые склизким зеленым налетом, и, даже заметив Альва, ни на миг не заколебалась. Она равнодушно пошла к берегу. Вышла из воды, запустила пальцы в волосы и взъерошила, подставляя их ветру. Она стояла перед ним обнаженная, совсем как в день своего появления на свет, только давно не невинная. На ее теле, уже не таком свежем, как двадцать лет назад, впрочем, по-прежнему стройном, навеки остались следы от первой и второй беременности — бледные рубчики затяжек. Они ее не портили, и сама Хильдрид относилась к ним, как к драгоценной памяти о собственной жизни.
— Зачем ты здесь? — спросила она Альва.
— Я не доверяю британцам, — ответил он. — Их нрав — сперва сделают вид, что радушны, а потом — нож в спину.
— Нас принял их конунг. Он обещал.
— Мало ли. Британцы — не северяне. У них другая честь. Не мужская.
Она помедлила, встряхивая аккуратно свернутый кусок полотна — чтоб осушить тело и голову.
— Знаешь, что они говорят о нас? Жестокие убийцы, алчные звери, кровавые мучители…
— Мне нет дела до того, что они говорят о нас.
Альв смотрел на нее снизу вверх. Потом поднял с земли и протянул ее рубашку, вышитую красной ниткой по вороту и рукавам. Молодая женщина затягивала ремешок на штанах, поэтому руки не протянула. Он встал, шагнул к ней и оказался почти вплотную. И сам не заметил, как положил руку на ее прохладное плечо, покрытое каплями соленой влаги. Огрубевшие пальцы так же остро, как пламя, ощутили нежность округлого крепкого плеча.
Хильдрид спокойно смотрела на викинга. Взяла у него свою одежду, накинула и застегнула на поясе пряжку ремня с ножнами. Такая стройная, что казалась совсем юной. Образ жизни не позволил ей пополнеть после родов, и среди женщин, почти неизбежно расплывающихся к сорока годам, вдова Регнвальда казалась молодой. Холодный и соленый морской воздух словно законсервировал ее облик.
Уже смелее Альв провел рукой по ее спине, бедру — она, казалось, не возражала. Однозначно решив, что его жест принят, он, как привык с теми женщинами, которые у него были прежде, попытался с силой, чуть грубовато, привлечь ее к себе.
И получил сокрушительный удар в живот.
Только с ней он мог так отвлечься, чтоб позволить ударить себя, и только она, бравшая скоростью и ловкостью, могла успеть его ударить. Альв согнулся, с трудом перехватывая ртом воздух. Хильдрид натянула обувь, поправила застежки — и протянула викингу руку.
— Ну, вставай. Неужели настолько сильно?
Не слишком-то сильно для воина, привыкшего ко многому. Его скорее сразила неожиданность ее поступка. Альв заставил себя выпрямиться, качнул головой. Обдергивая рубаху, молодая женщина смотрела на него спокойно, словно ничего не произошло. Больше двадцати лет живя в окружении одних мужчин, она отучилась, если и умела когда-то, мыслить по-женски. Если есть повод для обиды, надо выяснять отношения, если вопрос исчерпан, о нем лучше забыть.
— Пойдем? — спросила она.
Викинг не ответил. Просто пошел за ней вверх по обрывистому склону.
Но вечером женщина сама пришла к нему и осталась до утра. Альв быстро узнал, что попытки хоть каким-то образом распространить на нее свою волю непременно натолкнутся на злое противодействие. Она не позволяла ничего себе приказывать, или распоряжаться собой. Если он пытался настаивать, как поступал когда-то давным-давно со своей ныне покойной женой, то все заканчивалось холодной размолвкой. Нет, она не ссорилась с ним — просто насмешливо улыбалась и прерывала разговор. Она всегда помнила о том, что ничем не зависит от него, от его воли или желаний. В конце концов, закончилось тем, что Альв почувствовал — это он от нее зависит, и никак не наоборот.
Вспоминая все, викинг признался — она не послушает его и сделает все по-своему. Остается лишь одно: если он хочет добиться ее безопасности, должен держаться рядом с ней, не отходя ни на шаг, и драться. Драться с тем, кто попытается причинить Хильдрид вред.
Глава 7
Как и на празднование Йоля, накануне Дистинга, который кельты называли Имболком, к поместью братьев Олафсонов собралось все войско, и оказалось, что теперь под рукой конунга больше пяти тысяч викингов. На этот раз, чтоб не объедать хозяев окрестных поместий, воины привезли с собой уйму припасов. Веселье растянулось на три дня, пиво пришлось везти даже из дальних поместий, на кораблях — слишком много мужчин, жаждущих промочить горло, собралось на одном месте.
Дистинг прошел весело. Пожалуй, лишь для Хильдрид эти празднования были тягостны. Она лакомилась мясом, селедкой и пивом, а думала о том, что надо бы пойти посмотреть корабль, может быть, перебрать такелаж, проверить и просушить паруса, просмолить борта. Прежде она любила праздники, но так было в то время, когда еще жил Регнвальд и не подрос Орм. Дети, само собой, праздники ждали с нетерпением, веселились от всей души и, глядя на них, женщина поневоле начинала радоваться тоже. Но Орм давно вырос, Дистинг он справлял далеко, в Англии, а Регнвальда не было на свете.
Осталась лишь Алов. Но она тоже далеко, в Трандхейме. Рядом друзья — Хольгер, Торстейн и Харальд, и из них троих лишь последний ведет себя, будто сущий мальчишка — затеял игру в мяч на льду ближайшего озерца, а потом и состязание в беге. На вытоптанной площадке перед поместьем один из молодых ярлов Хакона предложил побороться, и тут же вызвалось столько желающих, что не хватило места. Гутхорм предложил побороться и Хильдрид, и это предложение вызвало у окружающих взрыв гомерического хохота. Женщина еще не успела ничего ответить, как еще с десяток мужчин вызвались побороться именно с ней, причем с таким пылом, что у Альва на скулах заходили желваки.
— Ну, нет, — сказала Гуннарсдоттер. — Не пойдет. Чтоб меня еще в снегу валяли!..
— А если на тулупах? — находчиво предложил Гутхорм.
Хильдрид невольно покраснела.
— Договоришься у меня, — буркнул Альв, пытаясь отодвинуть женщину. — Может, хочешь со мной побороться?
— Ну, распетушились, — тихо сказала Гуннарсдоттер. — Хватит!
Но ее слова не возымели действия. Подзуживаемые окружающими, Альв и Гутхорм скинули меховую тяжелую одежду. Викинги, стоявшие рядом, свистели и весело кричали — любой человек не прочь посмотреть, как двое мужчин спорят из-за женщины. То, что спорят именно из-за женщины, не вызывало сомнений. Вздохнув, дочь Гуннара тоже осталась. Она и самой себе не признавалась, насколько ей приятно смотреть на этот полушутливый спор. Посмеиваясь, она с любопытством следила, как Альв с гулким ревом ринулся на своего противника, повалил на снег, и они принялись мутузить друг друга. Впрочем, было видно, что они не всерьез, и, хотя во время борьбы, как и во время учебных поединков случалось, что состязающиеся гибли, здесь никакой угрозы не чувствовалось. Хлопая себя по бедрам, викинги, наблюдавшие за схваткой, выкрикивали советы и остроты. Вскоре посыпались и шутливые намеки — как в адрес Хильдрид, ждущей, кто же победит, так и в адрес дерущихся.
— Хватит, поваляли друг друга! — крикнула Гуннарсдоттер, увидев, что Гутхорм прижал Альва к земле и вцепился ему в плечи. — Не надоело?
Альв, извернувшись, спихнул с себя противника и, навалившись, окунул его лицом в снег. А потом отпустил и поднялся, тяжело дыша.
— Эй, а награду победителю? — весело выкрикнул Харальд. — А, Равнемерк?
— Завидуешь, сопляк? — проворчал Альв, который был его старше лет на одиннадцать. Подобная фраза в адрес тридцатидевятилетнего матерого викинга звучала, как плоская шутка.
Харальд не обиделся. Он вообще не привык обижаться.
Все ожидали, что сразу после Дистинга, как и предполагал, конунг прикажет готовить корабли, но получилось иначе. Отряд вновь рассеялся по области и собрался вновь лишь после Весеннего Равноденствия.
— Хватит объедать гостеприимных соседей, — сказал, улыбаясь, юный конунг. — Пора бы и отправляться дальше.
Лед с берегов давно сошел, и на гальке недалеко от линии прибоя запахло дымком и смолой. Вскоре после праздника корабли были спущены на воду, и армада конунга отправилась на север, к Вестфольду, где скорее можно было узнать какие-нибудь новости об Эйрике. Хакон не торопился — каждый вечер он останавливался на берегу, каждый раз близ нового поместья. Эстфольд показался Хильдрид огромной областью — если следовать всем изгибам берега, как это делал Воспитанник Адальстейна, то не хватит двух недель, чтоб миновать ее. Впрочем, она допускала, что у конунга могут быть свои резоны. Да и зачем торопиться, в самом деле? Битва за власть над всей страной не минует ни одного из претендентов.
В Вестфольде Хакон задержался еще дольше. Он казался задумчивым, но больше молчал, а если и говорил, то вовсе не о своем настроении или планах. И когда он подошел к Хильдрид, во время каждой стоянки возившейся на своем драккаре то с петлями, крепящими рулевое весло, то с деревянными талрепами[24] и веревками, она сперва решила, что беседа и на этот раз пойдет о чем-нибудь второстепенном.
— Славная погода, верно? — спросил ее Воспитанник Адальстейна и, прищурившись, посмотрел на небо. Оно было ясное, бледно-голубое и ласковое. Хильдрид, удивленная, тоже подняла голову, втянула носом воздух. Слабый ветерок, аромат соли в ветре.
— Верно. Отличная погода для путешествия.
— Путешествие и в самом деле будет. Пока только в Скирингссаль. А оттуда, видимо, отправимся обратно в Трандхейм.
— В Трандхейм? — Хильдрид встревоженно нахмурилась. — Что-то случилось? Почему ты возвращаешься в Трандхейм?
— Дело в том, что я узнал, где Эйрик.
— Он в Трандхейме?
— Нет. В том-то и дело, — Хакон пожал плечами. — Эйрик покинул Ослофьорд две недели назад. Я узнал об этом, когда мы были в Эстфольде.
— Ты не будешь его преследовать?
— Нет, не буду, — Воспитанник Адальстейна внимательно смотрел на Гуннарсдоттер. — Не буду, потому что, судя по всему, он не хочет встречаться со мной в бою. И знаешь, почему? Мне сказали, что он не смог набрать себе войско. Против моих пяти тысяч воинов… уже больше, чем пять тысяч… Против моих пяти тысяч у него триста человек.
Хильдрид с интересом покосилась на морскую даль. Оттуда несся ветер, напоенный соленой влагой и запахом водорослей — самый сладостный аромат для викинга. Над головой парили чайки, белые, как комки снега, они то взлетали к облакам, то падали к самым волнам — ловили рыбу. Погода — мечта для того, кто пускается в путь. Достаточно лишь пошире растянуть парус драккара — и вперед, к далеким берегам.
— Меня нисколько не удивляет эта ситуация, — сказала она негромко. — Тебя признали тинги всех областей Нордвегр. Если Эйрик и мог бы набрать воинов, то лишь из числа молодежи свободных бондов. А какой бонд отпустит своего сына воевать за конунга, лишенного власти, за правителя, который обидел его или кого-то из друзей, родственников, соседей. Кровавая Секира сам виноват, — она помолчала. — Ты знаешь, куда он направляется?
— Потому и собираюсь остановиться в Скирингссале. Там я смогу все узнать. Я должен быть уверен, что Эйрик не появится в Нордвегр через пару месяцев — палить поместья и убивать бондов.
— Бонды тоже не беззащитны. Если Эйрик примется разорять страну, тинг соберет армию даже без твоего приказа.
— Пусть так. Но если у него будет пять тысяч воинов…
— Тогда подоспеешь ты, — Хильдрид затянула узел на веревочной петле и отпустила рулевое весло. Встала. — Я очень рада, что все так обернулось.
Хакон пожал плечами.
— Полагаю, что часть моих людей будет разочарована, — он улыбался, и Хильдрид поняла, что это шутка.
— Наименее разумная. Кроме того, уверена, поводов помахать мечом у них еще будет немало.
В Скирингссале известие о том, что могучий Эйрик Кровавая Секира, жестокий и умелый воин, сын и наследник Харальда Прекрасноволосого бежал из страны со всей своей семьей, стало известно всем воинам Воспитанника Адальстейна. Сперва известие восприняли с недоверчивым недоумением — подобного от Эйрика никто не ожидал — но когда стало ясно, что новость — абсолютная правда, когда об этом рассказали люди, заслуживающие уважения, в ответ зазвучал хохот. И в самом деле, вот так дело, Кровавая Секира просто сбежал. Сбежал от собственного брата, не решившись скрестить с ним мечи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43