Отчаянно.
Послышался скрежет отодвигаемого засова, и дверь раскрылась. Эмили предстала перед ним в одном халате, растрепанная, с размазанной по лицу косметикой, и Томас понял, что вытащил ее из постели. При виде спутанных волос, в живописном беспорядке рассыпавшихся по плечам, он почувствовал такой острый приступ ностальгии, что с трудом удержался от желания обнять ее.
– Господи, Томас! – лихорадочно проговорила она и потянула его в дом, от дождя. – В чем дело? Что-то с Натаном?
Комната завертелась вокруг него: восточные гравюры, которые он купил ей в Лос-Анджелесе, здоровенный цветок в кадке – он появился в доме за неделю до того, как они разошлись, вешалка, которая была у него со времен учебы в колледже и которую ему даже в голову не пришло забрать с собой, диван, обитый плюшем с розочками, на котором он лежал с Натаном на груди, смотря по телевизору старые записи «Эббота и Костелло» и одновременно укачивая сына…
– Нет, – сказал он, и это короткое слово прозвучало в его устах, как скорбный стон. Он не мог винить ее за такую реакцию. Понимал, как он должен выглядеть, что покорность и горе на его лице должны были заставить ее подумать.
– Прости, Эмили, – сказал он, пытаясь сосредоточиться. – Это не… То есть с Натаном все в порядке.
В ее глазах загорелась надежда, и Томас тут же добавил:
– Все без изменений.
Эмили поджала губы, так что по краям образовались морщинки, глаза ее оледенели. Она стояла, теребя туго затянутый пояс халатика, и смотрела, как с его одежды на ковер течет вода. Томас заговорил было, попытался объяснить, но внезапно краем глаза уловил какое-то движение.
– Э-э?
Он стремительно обернулся, гадая, что это окажется. Еще какая-нибудь галлюцинация или преследователь во плоти за окном.
Но мужчина с копной рыжеватых волос стоял не за окном. Он не был преследователем. Судя по всему, он был преподавателем английского по имени Джо Хэйес, тем самым, который в настоящее время спал с бывшей женой Томаса.
– Черт побери, что ты здесь делаешь? – осведомилась Эмили. – Ты должен быть рядом с Натаном.
Томас изо всех сил попытался сохранить достоинство. Он распрямился и чуть повернул шею, чтобы изменить позу. Он с большим тщанием пробежал пальцами по мокрым волосам, стремясь привести их в приличный вид. Прежде чем снова обернуться к Эмили, он бросил быстрый взгляд на Джо.
– Понятно, почему ты так спешила начать ночевать дома, – бросил Томас.
Едва он произнес эти слова, как его замутило. Это было не только жестоко и по-детски, это было несправедливо. Ночевать в больнице попеременно было идеей Гершманна, и они вместе решили, что первой домой отправится она. Но не это главное. Иногда слова – это оружие, не больше и не меньше. Учитывая род его занятий, он понимал это лучше, чем кто бы то ни было.
– Томас… – начала Эмили.
Джо перебил ее.
– Не надо, – сказал преподаватель и, сделав шаг вперед, протянул Томасу руку. – Джо Хэйес.
Какое-то время Томас тупо смотрел на эту руку, совершенно ошарашенный. У Эмили вид был точно такой же. Хэйес никого из себя не строил. Томас внимательно пригляделся к нему и вдруг почувствовал себя скорее идиотом, чем праведным блюстителем нравственности.
– Томас Рэнделл, – произнес он едва ли не раньше, чем сообразил, что пожимает протянутую ему руку.
Хэйес не улыбнулся. Это понравилось Томасу. Никаких глупостей.
– Мне жаль, что вам пришлось познакомиться вот так, – сказала Эмили. – Но уже поздно, Томас. Я никогда бы…
– Проехали, – сказал Томас, отмахнувшись от ее извинений. – Ты права.
Он ощущал на себе взгляд Хэйеса, но не мог заставить себя еще раз посмотреть на него. Не сейчас. Томаса окружали смеющиеся призраки этого дома. Конечно, здесь обитали и призраки боли и грусти тоже, но те, которых он видел сейчас, пришли из счастливых времен. Он знал этот дом как свои пять пальцев, знал каждую половицу в коридоре, расстановку мебели, число ступенек, ведущих на чердак. Он помнил, как гремит вешалка для полотенец в главной ванной и насколько нужно повернуть краны, чтобы добиться идеальной температуры воды для купания Натана.
Томас тяжело опустился в ротанговое кресло-качалку, которую он купил Эмили в «Пиер», когда они только что въехали в этот дом. Он снова пробежал пальцами по волосам, потом по лицу и наконец выдавил из себя слабую задумчивую, улыбку.
– Прости, – сказал он снова, потом поднял глаза на Эмили и увидел, что ее гнев сменился тревогой. Она, конечно, очень красивая. И всегда будет красивой. Но сейчас ему больше всего нужно было поговорить с кем-нибудь, кто знал его по-настоящему.
– Думаю, я не в себе, Эм, – признался Томас. – Боюсь, что все это сводит меня с ума.
Эмили бросила взгляд на своего нового любовника. Томас отвел глаза и принялся разглядывать композицию из сухих цветов у противоположной стены. Она красовалась на антикварном буфете, рядом с которым стояло старое, но крепкое кресло-качалка и большущий цветок, который он заметил от входа. На стене над буфетом висело богато украшенное старинное зеркало. В нем отражалась вся комната. Ну почти вся. Он видел себя в ротанговом кресле-качалке и Хэйеса на другом краю отражения. Между ними стояла Эмили.
– Джо, можешь поставить чайник? – мягко попросила Эмили.
По ее тону Томас заключил, что она не знает точно, какой ответ может получить. Он знал ее достаточно долго, чтобы различать даже тончайшие оттенки интонации. Когда обращал на это внимание. В этом-то и была проблема, так ведь? Слишком часто он не обращал на нее внимания.
Хэйес сделал глубокий вдох и кивнул – еле заметно, Томас даже не был уверен, что сам он это заметил. Глаза у него были странного тусклого цвета, и это придавало ему мудрое выражение. Он был всего на пять лет младше, чем сам Томас, но в эту минуту, глядя на него, Томасу казалось, будто эта разница была куда более существенной. Бремя страха и тревоги заставляло его чувствовать себя ужасно старым Хэйес же до сих пор вел себя с юношеской и дурашливой беспечностью.
Томас уже составил о нем мнение. Хэйес не производил впечатление дурака. Совсем не производил.
– Почему бы вам не поговорить наедине? – после секундной заминки предложил Джо. – А я пока приготовлю чай.
Эмили улыбнулась. Томас захлопал глазами.
На него что-то нашло. Он был не в себе. Осознание того, что только что произошло, запоздало, но теперь, когда оно наступило, он едва поверил этому. Не хочет он, чтобы любовник Эмили готовил ему чай. И Джо Хэйеса в своем доме не хочет, какого бы мнения он о нем ни был.
– Нет, я… – начал он, и Эмили нахмурилась, обернувшись к нему. Томас не договорил и закрыл рот.
Теперь это не его дом.
– Это было бы очень любезно, – сказал он им обоим, своей бывшей жене и мужчине, который теперь делил с ней то, что некогда было супружеским ложем Рэнделлов.
Джо развернулся и толкнул распашную кухонную дверь. Томас внимательно смотрел, как заработали петли. Он выложил за эту дверь немалые деньги. На ней было темно-зеленое украшение, которое Эмили сделала собственными руками. Еще тогда, когда у нее был досуг, который можно было тратить на подобные вещи.
Когда дверь перестала раскачиваться туда-сюда, Эмили подошла к нему. Она присела на подлокотник дивана и сложила руки на коленях, потом наклонилась и заглянула ему в глаза, точно так же как делала с Натаном, когда хотела привлечь его внимание.
– Томас, – сказала она ласково. – Что происходит?
И он рассказал ей. Рассказал ей все без утайки.
К тому времени, когда запел чайник, Джо Хэйес успел проглядеть газету от корки до корки, включая и те статьи, которые уже прочитал утром. Он проверил результаты своих любимых команд, хотя обычно интересовался только очками, которые они заработали накануне. Он порылся в ящиках и обнаружил пачку овсяного печенья, которое почти с полным правом можно было назвать залежалым, но он все равно его съел. Это помогало отвлечься, а в подобной ситуации любой повод отвлечься был хорош.
Она была абсурдной. Даже сюрреалистической. Такое определение было ближе к тому, что он подыскивал. Он не мог винить Томаса Рэнделла за то, что тот так распсиховался, учитывая все случившееся с Натаном. Не мог он винить его и за неловкость. Черт, мужик, скорее всего, до сих пор считает это место своим домом, а Эмили – своей женой. Во всяком случае, какая-то часть его. Это вполне естественно.
Все это заставляло Джо тоже испытывать крайнюю неловкость, и, читая в разделе «Культура» рецензию на какой-то иностранный фильм, который он совершенно точно никогда не увидит, он позволил себе задаться вопросом, какого черта он все еще здесь. Раньше он никогда не связывался с разведенными женщинами и матерями-одиночками. Он всегда полагал, что в его возрасте нужно начинать с кем-то с нуля.
Никакого прошлого. Вот что он искал. Ведь для него все только начинается. Он всю жизнь бежал впереди паровоза, обгонял других сначала в учении, потом в профессиональной деятельности. У него, как и у всех, случались трагедии – его старший брат сломал шею, неудачно нырнув в летнем лагере, когда они оба были мальчишками, и Джо первым понял, что он мертв. А теперь его мать отважно боролась с раком груди, вела войну, в которой, как утверждали доктора, у нее были все шансы победить. В этом смысле у Джо тоже имелось свое прошлое.
Но он всегда считал, что остановится на ком-нибудь точно в таком же положении, ком-нибудь, для кого все еще только начинается. Колледж он окончил в двадцать лет, в двадцать два получил магистра, и даже сейчас, занимая должность адъюнкт-профессора на кафедре английского языка в Мэримаунтском колледже, он готовил почву для получения степени доктора философии. Ему всего двадцать шесть. У него ни разу не было новой машины, он никогда не имел собственного дома, даже личной домашней зверюшки у него не было. Он всегда полагал, что разделит все эти вещи с той, для которой они тоже будут в новинку.
Это было до Эмили. До того, как он влюбился.
Когда они познакомились, он знал, что у нее есть прошлое. Она ничего от него не скрывала. Бывший муж, сын, идущая в гору карьера. Долги. Сомнения. Привязанности, к которым он даже не может надеяться иметь отношение.
Но так было до всего этого. До того, как Натан попал в больницу, до катавасии с этим ненормальным преследователем, до того, как Томас начал вести себя как сумасшедший. Сидя на кухне на жестком дубовом стуле, едва воспринимая слова Энн Лэндерс, Джо Хэйес вполне серьезно задумался, не попытать ли ему счастья где-нибудь в другом месте. Он вполне может это сделать. Взять и сбежать. Никто его не обвинит. Даже Эмили, хотя он был уверен, что это ее ранит. Он не нанимался терпеть все эти боль и страдания, не говоря уж о неловкости положения.
Господи, ему ведь всего двадцать шесть! Эта мыльная опера не рассчитана на человека его возраста.
А теперь и у Томаса начинают немного пошаливать нервишки, а может, и не немного. Все может стать еще хуже.
Джо уткнулся лицом в ладони, уперся локтями в край кухонного стола. Он устал, раздосадован и слишком сильно влюблен. Потому что, когда он представлял себе Эмили, когда обводил взглядом эту кухню, когда думал о Натане, лицо которого видел лишь на фотографиях, как он лежит на больничной кровати… он просто не мог уйти.
Джо Хэйес был не так устроен.
Чайник все заливался – он не спешил его снимать, решив, что его свиста будет достаточно, чтобы позвать Эмили и ее бывшего мужа на кухню. Но теперь он поднялся, снял чайник с конфорки и налил себе чашку чаю. Чай был с ромашкой, и в его сознании этот вкус уже был прочно связан с Эмили.
Под стук дождя по подоконнику в другом конце кухни, держа в руках горячую дымящуюся чашку, Джо готовился пережидать грозу. Что бы ни случилось, пообещал он себе, он обосновался здесь надолго. Или, по крайней мере, до тех пор, пока этого хочет Эмили.
Прохладный ветерок дул с широкого озера за хижиной Ворчуна. На поляне перед хижиной, у самого Путаного пути, стоял генерал Арахисовое Масло, держа в правой руке зеленую фетровую шляпу Ворчуна, а левую положив на эфес спрятанного в ножны меча.
Апельсиновые вопильщики в кои-то веки молчали.
– Почему мы должны тебе доверять? – прорычал Брауни.
Все остальные один за другим согласно забормотали или просто закивали. Генерал прищурился; окружающее представало перед ним расчерченным нитями арахисового масла, протянувшимися от века до века Он этого, разумеется, не замечал: для него в этом не было ничего необычного. Досадливо ворча, генерал принялся пристально разглядывать собравшихся на поляне: среди них, разумеется, был гризли, танцующий медведь, которого все они так долго держали за дурачка; маленький музыкальный дракон – генерал припоминал, что его вроде бы звали Сморчком… нет, Смычком; ворон Дэйв; мистер Тилибом, маленький человечек с колоколом вместо брюха, который, возможно, был единственным уцелевшим в пожаре, уничтожившем край Колокольчиков и Свистулек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45