И она удалилась.

* * *
О шпионской деятельности каллиграфической мастерской Инаэро узнал далеко не сразу. Поначалу он постигал азы письма, затем его постепенно вводили в курс дела. В конце концов господин Ватар приоткрыл новичку правду.
— Я знаю, что негодяй Эйке уволил тебя, хоть ты и служил ему верой и правдой… Он вышвырнул тебя на улицу, разбив все твои надежды…
— Откуда тебе это известно? — поразился Инаэро.
Ватар тонко улыбнулся.
— Да от тебя самого! Не ты ли, пьяный, рассказывал мне об этом в тот день, когда мы с тобою встретились…
Инаэро густо покраснел. Он не любил вспоминать тот злополучный день. Юноша почти никогда не брал в рот хмельного, и то, что он так напился, говорило не столько о его невоздержанности, сколько об общем неумении употреблять горячительные напитки.
— М… да… — пробормотал он, надеясь отвязаться от неприятного разговора.
— Что ж, рано или поздно подвернется случай поквитаться с этим негодяем, — спокойно продолжал Ватар.
— Поквитаться? — удивленно переспросил Инаэро.
— Разве ты этого не хочешь? Он ведь разбил твою жизнь! Эти богатеи способны уничтожить человека одним небрежным движением руки — из пустого каприза или по невниманию! Им нет дела до чужих страданий…
Инаэро молчал. Потом осторожно заметил:
— Но Эйке — вовсе не такой негодяй, как ты говоришь. Я рассчитывал со временем доказать ему, что он ошибся… Разве я когда-нибудь мечтал о мести?
— Неважно. — Ватар махнул рукой, словно отметая любые сомнения, как ненужный хлам. — Я хочу, чтобы завтра ты пошел вместе с Аксум. Поможешь ей делать записи во время переговоров Эйке с купцами из Кхитая. У него важная встреча, речь идет о поставках шелковых тканей и драгоценных птиц, понимаешь? Девчонка хоть и умна, но может не во всем разобраться, а ты управлял лавкой и знаешь что к чему.
— Не понимаю, — сказал Инаэро. — Я должен шпионить за моим прежним хозяином?
Ватар поморщился.
— Назови это так, если тебе угодно. Речь идет о наблюдении. Пойми, в этой азартной игре на кон поставлены интересы куда более значительные, нежели твоя карьера или даже моя… Если все пойдет хорошо, тебе откроются и другие подробности.
Инаэро не верил собственным ушам.
— Ты хочешь, чтобы я принимал участие в такой подлости?
— Что за выражения… — морщился Ватар. — Держи себя в руках, молодой человек, иначе у тебя возникнут крупные неприятности.
— И Аксум шпионит для тебя?
— Ведет наблюдение — так точнее. И не для меня. Говорю тебе, я служу силе, которая…
Инаэро угрюмо молчал, опустив голову. Вот чем закончились его мечты о том, чтобы выбиться в люди! Однако отступать было некуда.
— Я согласен, — проговорил он, подняв на хозяина пустые глаза. — Объясни, что я должен делать. И дай совет — как держаться, чтобы Эйке не узнал меня.

* * *
Все оказалось проще простого. Занятый Аксум, трогательной в своей детской деловитости, Эйке не обращал внимания на чернокожего слугу, присланного сопровождать мастера каллиграфии, так что вымазанный черной краской Инаэро чувствовал себя в полной безопасности. Эйке выглядел довольным. Похоже, дела его шли хорошо. Он даже не подозревал о том, какие беды нависли над его головой. Инаэро ощутил жалость к прежнему хозяину.
По дороге домой он спросил у Аксум:
— Ты часто приносишь Ватару сведения о заказчиках?
— Не будь ребенком! — фыркнула Аксум. — Всегда! Всегда, понял? Для этого Ватар и держит свою каллиграфическую мастерскую. Он, как паук, сидит в центре паутины, и к нему стекаются сведения, сведения, сведения… Кто с кем встречается, у кого какие любовные свидания, кто что продал, какой товар заказал, сколько взял выше подлинной стоимости, — превосходный материал для шантажа, если потребуется. Или для того, чтобы стравить между собой людей. Но… Знаешь, что я думаю?
— Что?
— Ватар — это только часть заговора. Вот что я думаю! Эти сведения нужны еще кому-то. А мы здесь — самое последнее колесо у самой последней телеги. Если им, тем крупным заговорщикам, понадобится замести следы, они просто уберут нас.
— Аксум… — Инаэро остановился посреди дороги.
Остановилась и девочка.
— Что еще? — Она была явно недовольна задержкой. — Я устала, хочу отдохнуть, выспаться…
— Эйке дал тебе денег, я видел… Щедро отсыпал, полной горстью.
— Ну и что? — Аксум вся так и подобралась. — Это мои деньги, они мне нужны! И если ты вздумаешь их отобрать… или проболтаешься хозяину…
Ее рука скользнула куда-то под складки белого покрывала.
Инаэро невесело рассмеялся.
— Я знаю, что ты прячешь там кинжал. Не стоит запугивать меня, Аксум. Я не стану тебя выдавать. И денег твоих мне не надо. Просто то, чем ты занимаешься, — страшная подлость.
Аксум приблизила свое лицо к лицу Инаэро и прошипела:
— Не смей рассуждать о подлости! Ты-то рожден свободным, захочешь — и уйдешь себе на все четыре стороны…
— Да, и подохну от голода, — криво улыбнулся Инаэро.
— А я бы согласилась подохнуть от голода, лишь бы знать, что вольна делать все, что на ум взбредет! Я собрала уже… — Она прикусила губу, не желая называть сумму.
— Сколько бы ни собрала, — неужели ты думаешь, Ватар позволит тебе откупиться?
— Не позволит, — хмуро согласилась Аксум. — Пойдем. Нас уже заждались в мастерской. И к тому же я действительно страшно проголодалась.
Аксум всегда испытывала жгучий голод после работы. И это — несмотря на то, что Эйке выставлял для каллиграфов угощение: фрукты, сладости.
Весь вечер и половину ночи она торопливо записывала цифры, которые сумела удержать в памяти. А затем заснула и проспала весь следующий день, очнувшись от тяжелого забытья только к вечеру.
Ватар был занят: принимал у себя таинственного господина, державшегося, несмотря на довольно невидную наружность, весьма важно и представительно. Более того, Ватар перед ним явно лебезил.
Еще бы! Нечасто Арифин удостаивал его своими посещениями. Обычно Ватар приносил ему краткие выводы из донесений каллиграфов, осмысленных и переработанных самим Ватаром, а тайный совет Ордена на основании полученных данных уж сам решал: какие союзы между знатными и богатыми людьми Хоарезма разрушить, какие наоборот укреплять, кому из «сильных мира сего» (знали бы они!) помогать и впредь держаться на плаву, а кого попросту утопить.
Но чтобы Арифин явился сам!..
— Речь идет о наиболее перспективном нашем члене, — шипел Арифин. — Несметное состояние, столь же необъятная глупость — и страстное желание отомстить. Нам нужен Церинген! Клянусь семицветными узорами Павлина, среди глазков Птицы этот глазок — один из лучших!
— Не могу же я засылать каллиграфов сам, не имея заказа от клиента! — возражал Ватар. — Эйке затевает новые сделки с кхитайцами.
Господин Арифин собрался уже уходить, когда ему пришла в голову новая мысль.
— Кстати… э-э… почтеннейший мой Ватар… Вопрос несколько щекотливого свойства… Дело, которое мы затеваем, не любит свидетелей… Как лучше поступить с каллиграфом, который сейчас наблюдает за Эйке?
— Проблем не будет, — ответил Ватар. Он уже взял себя в руки и говорил совершенно ясным, твердым голосом. — За ним следит рабыня, девчонка. Избавиться от нее — минутное дело. И главное, никто не будет задавать вопросов.

* * *
Кое в чем «почтеннейший» господин Ватар ошибся: по крайней мере, среди каллиграфов нашлось бы кому задавать вопросы насчет Аксум. И, самое неприятное: этот «кто-то» был не рабом, а свободным человеком. Инаэро, конечно, понимал, что сведения, полученные путем подслушивания, грозят в первую очередь опасностью ему самому, но тут уж ничего не поделаешь.
Ему еле удалось остаться незамеченным, когда Светлейший Арифин спешно покидал каллиграфическую мастерскую. Впрочем, сам Светлейший был слишком занят собственными мыслями, чтобы заметить жалкую фигуру, жмущуюся к стене и кутающуюся в складки тяжелого занавеса возле двери в господские покои, где и происходил разговор. К тому же, уже стемнело.
Дождавшись, пока стихнут шаги, Инаэро крадучись пробрался на рабочую половину дома и проскользнул в комнатку Аксум.
Девочка спала. Сон ее был, судя по всему, полон неприятных видений. Растрепанные волосы разметались по подушке, она непрерывно ворочалась, бормотала непонятные слова, сжимала в пальцах край покрывала. Инаэро вышел в кухню и попросил у стряпухи горячего питья.
Стряпуха глянула на него почему-то с ехидным прищуром:
— Пить, что ли, захотелось?
— Да… и зябко мне.
— Хм, — отнеслась непонятно к чему стряпуха и полезла за горшком, где хранила мед. — Может, с медом горячей воды?
— Чего угодно, только побыстрее… Знобит. Боюсь, чтобы руки дрожать не стали.
— А ты что с ознобом, что без озноба — все едино косорукий, — неожиданно высказалась стряпуха.
Инаэро обомлел.
— Почему ты дерзишь мне? — он попытался возмутиться, но как-то нерешительно. — По какому праву?
— А вовсе без права, — невозмутимо сказала стряпуха, разводя щедрую ложку меда в большом кувшине горячей воды. — Просто высказываюсь. Над тобой ведь смеются. Ничего у тебя не получится. Напрасно и взялся. Ты, говорят, человек вольный — успокоишься насчет каллиграфии и сам уйдешь.
— Вот это новость! — молвил Инаэро. Сердиться на добродушную стряпуху было невозможно: всякий знал — у нее что на уме, то и на языке. — И кто же это обо мне говорит?
— Да девчоночка наша, Аксум, она и говорит…
— Ай да Аксум! — восхитился Инаэро. — Вот ведь змея! А меня обучать взялась!
— Вот потому-то и говорит… Не ученье мне с ним, говорит, а сплошное мученье… Держи кувшин, бедолага…
Инаэро схватил кувшин за бок и тут же отдернул руку. Стряпуха откровенно засмеялась над неловкостью «вольнонаемного» каллиграфа.
— У кувшина сбоку ручка есть, слыхивал? Сейчас покажу тебе, умник. Вот она. Знаешь, для чего она предназначена? И сие открою тебе. Ручка — она, сынок, для того, чтобы олухи, вроде тебя, рук не обжигали…
Совершенно уничтоженный бойкой стряпухой, Инаэро принес горячее питье в комнату Аксум и принялся будить девочку от тяжелого сна.
Она наконец очнулась и несколько секунд моргала, с трудом соображая, кто это перед ней и что ему потребовалось. Наконец расплывчатая фигура в полумраке комнаты обрела более или менее ясные очертания и оказалась непутевым и нелепым Инаэро, о котором «змея» действительно в сердцах говорила как-то, что он «косорукий».
— Ох… Зачем ты сюда явился, Инаэро? — со стоном вопросила Аксум. И вдруг забеспокоилась: — Что, хозяин зовет? Опять работа?
— Нет, я сам пришел, своей волей…
— Ох, я же забыла, ты у нас вольный, не купленный, ты у нас все своей волей делаешь… Оттого и все в тебе вразброд, что всякая рука у тебя свою волю имеет, и всякая нога, и всякая голова…
— Что ты такое несешь, Аксум? — насторожился Инаэро. Ему показалось, что девочка бредит. — Выпей лучше.
Аксум отхлебнула горячего.
— Ух, легче… Что это ты у нас таким заботливым сделался, Инаэро? — И она прищурилась с насмешливым подозрением.
Аксум, конечно, знала, что Инаэро преклонялся перед ее мастерством и готов был ковром стелиться ей под ноги за обучение. Впрочем, из своего мастерства Аксум никогда не делала тайны и охотно делилась всем, что знала, с новыми каллиграфами.
Она хорошо понимала, что превзойти ее никто не сможет, а если и сыщется человек с такой же твердой рукой и буйной фантазией, как у нее, с такой же тренированной памятью и умением вникать в суть каждого написанного текста, — этот человек займет свое место, ибо его фантазия и начертания букв, его мнемонические правила и способы сбора информации будут его собственными. Одолжиться талантом — невозможно, украсть у человека его дар не под силу даже демонам.
Беднягу же Инаэро боги явно позабыли одарить этим талантом. Кроме того, обделили они его и удачливостью. Все, что получил от них Инаэро, было доброе, отзывчивое сердце, да еще робкое желание когда-нибудь вырваться из лютой нужды.
Впрочем, желание это было не таким уж робким. И сколько бы судьба ни отбрасывала парня назад, к первоначальной нищете, ровно столько же раз он поднимался и шел вперед, упорно сокрушая хилой грудью все препятствия, вырастающие перед ним, точно в сказке.
Видя, что Аксум пришла в себя и смотрит вполне осмысленно, Инаэро приступил к главной цели своего посещения.
— Только что к нашему господину Ватару приходил другой господин, закутанный в покрывало и чрезвычайно важный, невзирая на свои ухватки мелкого лавочника…
Аксум поморгала, — Подай мне гребень, — сказала она наконец. — Невозможно привести в порядок мысли, когда на голове такая каша из волос.
Инаэро позволил себе усомниться в том, что существует настолько явная и прямая связь между порядком в голове и порядком на голове, однако спорить с Аксум не приходилось, поэтому он просто подал девочке гребешок. Она принялась задумчиво терзать свои густые косы. Глядеть на это было просто страшно.
— Ухватки мелкого лавочника… Закутанный… — повторяла она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42