Островский досадливо поморщился; за волнениями сумасшедшего дня он совсем забыл о странном пациенте.
— Что с ним? — спросил он, вставая.
— Посмотрите сами, — ответила санитарка — простая женщина лет пятидесяти, расплывшаяся и бесформенная.
Ее красные натруженные руки дрожали, а зубы выбивали частую дробь.
— Я с вами, Владимир Николаевич? — сказала Алена.
— Нет. Оставайся здесь.
Островский открыл ящик стола, достал из коробки пару резиновых перчаток и свежую маску.
— Я совсем упустил из виду этого парня, — оправдываясь, сказал он. — Ты лучше вот что, сходи-ка в лабораторию, проверь, готовы ли его анализы. Если готовы — принеси мне. А я — в бокс.
— Хорошо, — ответила Алена.
Лаборатория размещалась в другом корпусе. Туда можно было попасть двумя путями — по улице и по подземным переходам, связывавшим больничные корпуса. Алена выглянула в окно: мелкий дождик, зарядивший с самого утра, усилился. Она выбрала подземный переход, хоть и не любила эти мрачные, гулкие, всегда пустынные тоннели, нпоминавшие катакомбы.
— Владимир Николаевич! Как фамилия больного?
— Ремизов.
— Ясно. Сейчас принесу.
Девушка вышла из кабинета, по коридору прошла до лестницы и стала спускаться в подвал.
Боксы во всех инфекционных больницах устроены одинаково: из коридора дверь ведет в небольшой тамбур, а оттуда — уже в отдельную одноместную палату. Таким образом снижается вероятность распространения инфекции.
Островский некоторое время стоял в тамбуре, наблюдая через стеклянную дверь за молодым черноволосым мужчиной. Ультрафиолетовая лампа, висевшая над кроватью, отбрасывала на лицо больного синеватые отсветы. Островский видел, как черты лица мужчины заострились и стали тоньше. Высокий лоб покрылся испариной, капельки пота искрились, словно кристаллики льда.
Доктор снял халат и взял другой, висевший в специальном шкафу. В отличие от обычного, в нем не было карманов; рукава и воротник наглухо застегивались.
Островский надел на голову шапочку и закрыл лицо маской; затем настала очередь перчаток.
Он походил по тамбуру еще несколько минут, давая УФ-излучению время, необходимое для стерилизации помещения.
Наконец он решил, что пора, и открыл дверь в палату.
Услышав шум, больной поднял голову. Из наружных уголков глаз скатились две розовые слезы. Островский замер на пороге, потрясенный этим зрелищем. В голове замелькали названия страшных заболеваний; каждое из них было опасно и означало смерть.
Он приблизился к постели. От мужчины упругими, почти осязаемыми волнами исходил удушливый жар.
— Ремизов? Алексей? — Островский взял историю болезни, лежавшую на прикроватной тумбочке. Сквозь маску голос звучал приглушенно. — Как вы себя чувствуете?
Пациент закашлялся. На простыню полетели алые прожилки. «ГЛПС», — предположил врач. Пока, внешне, все очень напоминало геморрагическую лихорадку с почечным синдромом.
Мужчина с трудом разлепил тяжелые набрякшие веки. Его глаза будто плавали в густом розовом киселе.
— Кто вы? — спросил черноволосый.
— Я — доктор, — ласково ответил Островский. По его глубокому убеждению, одно это слово способно помочь. — Меня зовут Владимир Николаевич. Как вы себя чувствуете?
Он взял руку больного и ущипнул кожу на предплечье. Складка, появившаяся от щипка, долго не расправлялась.
— Вам нужно больше пить. Вы теряете много жидкости.
Мужчина молчал, и Островский подумал, что он находится в полузабытье, едва осознает, где он и что с ним происходит.
— Мне конец, — прохрипел мужчина. — Я не хотел… Я думал, что прибор поможет…
Эти слова только укрепили Островского в его подозрениях.
«Он совсем плох. Надо проводить интенсивную терапию. В боксе — не самый лучший вариант, но…» Мужчина словно читал его мысли.
— Не надо никого звать, — сказал он. В горле раздалось звонкое бульканье, и мужчина перекатился набок, выплюнув изо рта порцию горячей дымящейся крови.
Островский решительно направился к выходу, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, но мужчина внезапно сказал таким твердым голосом, что старик замер на месте.
— Не выходите отсюда! Нельзя!
— Что вы сказали?
Кривая ухмылка исказила лицо черноволосого.
— Я знаю, о чем вы думаете… ГЛПС? Ха… — он вытер губы тыльной стороной кисти. — Все гораздо хуже!
Некоторое время он молчал, пытаясь поудобнее устроиться на подушках. Затем вытянул руку, показывая на табурет рядом с кроватью.
— Присядьте… Владимир Николаевич.
«В конце концов, я в маске… Здесь ультрафиолет…» — решил Островский и после недолгого колебания сел на табурет. Но больше всего его поразило то, что пациент назвал диагноз, пришедший ему в голову минутой раньше.
— Вы — врач? — спросил Островский.
— Это не геморрагическая лихорадка.
— Тогда что?
Мужчина судорожно сглотнул («собственную кровь», — догадался Островский); от этого движения розовые слезы снова потекли по его щекам.
— Сапожник сам сделал для себя сапоги, — сказал он. — Ну, и что хорошего из этого получилось?
— Алексей… — Островский быстро глянул на обложку серой картонной папки. — Викторович. Вы уверены, что… адекватно оцениваете происходящее?
— Мозги еще не отлетели, — медленно выговорил Ремизов. — Хотя… Судя по всему, у меня начался геморрагический отек легких… Видите кровь?
Островский кивнул.
— Значит, и мозги потихоньку превращаются в малиновое желе… Удивительно, что я еще соображаю.
Доктор сделал движение, собираясь подняться.
— Не уходите, — с мольбой сказал мужчина. — Я умираю… — он закрыл глаза. Повисла пауза.
Островский понимал, что все это выглядит по меньшей мере странно: он сидит у постели умирающего и даже не пытается ему помочь. Но еще более странным было то, что больной сам запрещал делать это.
— Я немного боюсь… — сказал мужчина. — Не оставляйте меня одного.
Островский всем своим грузным телом подался вперед и пожал мужчине руку.
— Ну что вы, голубчик, ей-богу! Все будет хорошо. Я сейчас…
Черноволосый резко открыл глаза и поймал Островского за запястье.
— Вы не уйдете. Если уж вошли, теперь этого делать нельзя. Послушайте меня внимательно, у нас очень мало времени.
Он стал рассказывать, и чем дальше он рассказывал, тем больше старик недоумевал и сам не знал, верить ли тому, что он слышит.
Вернувшись с результатами анализов, Алена заглянула через стеклянные двери и была поражена увиденной картиной: Островский сидел рядом с больным и очень внимательно его слушал.
Он не делал никаких записей в истории, только кивал, соглашаясь с чем-то.
Алена нажала кнопку переговорного устройства.
— Владимир Николаевич!
Островский вздрогнул и обернулся. Он подскочил к микрофону, установленному в боксе:
— Оставь бланки на столике в тамбуре и сейчас же выходи! Не вздумай заходить сюда!
— Как скажете, — с удивлением сказала Алена и сделала, как велел заведующий.
Островский дождался, когда она снова оказалась в коридоре, затем быстро вышел, схватил бланки анализов и вернулся в бокс.
— Ну, и что там? — спросил мужчина. Черные волосы намокли от пота и облепили его бледное лицо. — Вы все еще хотите найти увеличение количества эритроцитов и незначительный лейкоцитоз?
— Признаться, да. Но здесь — все наоборот. Лейкопения, эозинопения и нейтропения. Все как при гриппе.
— Да это и есть грипп, — усмехнулся умирающий. — А-Эр-Си-66, собственной персоной. Неужели вы до сих пор мне не верите?
— Увы, приходится верить. И что я теперь должен делать? Вы многих успели заразить?
— Не думаю. Катаральные симптомы до сегодняшнего утра были выражены не очень четко… Я не так уж и много чихал…
— А сегодня… — начал Островский.
Мужчина перебил:
— Вы уже инфицированы. Но вирус пока в неактивной форме. Вы инфицированы, но еще не больны. И не заболеете, если…
Черноволосый закашлялся, извергая алую пенящуюся мокроту.
Островский не понимал, что ему делать. Голова шла кругом, и он уже не знал, за что хвататься. С одной стороны, он должен был выполнять свой долг. Но с другой… Учитывая то, что сказал этот пациент…
Как ему не хватало сейчас доброго совета!
Островский вышел в тамбур, достал из кармана мобильный телефон и набрал домашний номер Гарина.
— Андрей Дмитриевич! Голубчик! Господи, как же я рад вас слышать! Скажите честно, с вами все в порядке?
— Более или менее, — ответил Гарин. — Спасибо за беспокойство.
— Ой, ну слава Богу! Простите старика, что не позвонил раньше. Не поверите — ни минуты свободной не было! Вы помните Ремизова? Который с лихорадкой неустановленной природы?
Гарин насторожился.
— Что с ним?
— Ой, — Островский вздохнул. — Это не телефонный разговор. Я даже боюсь об этом говорить. Знаете, как раньше? Гонцов, приносящих дурные вести, сажали на кол. Вот и я — ощущаю некоторый дискомфорт в одном месте. С самого утра.
— Что случилось, Владимир Николаевич?
— Андрей Дмитриевич, — Островский замялся. — Не знаю, как и сказать. Не хочу накликать беду, но мне кажется… — он замолчал.
— Что?
— Мне кажется, у нас начинается… эпидемия. Не будете ли вы столь любезны подъехать прямо сейчас и помочь мне кое в чем разобраться. Поверьте, это очень важно.
В трубке воцарилось молчание, и Островский поспешно добавил:
— Андрей Дмитриевич, знаю, что я очень некстати, но все же… Хватайте такси и приезжайте!
— Еду, — ответил Гарин.
Островский сбросил вызов и вернулся в бокс. Первое, что он увидел — это расширенные от ужаса глаза Ремизова. Теперь слезы были не розовыми — красными.
— Зачем?! — прохрипел он. — Зачем вы… — и потерял сознание.
— Алена! — крикнул Островский в интерком. — Стой там и никого не пускай! Слышишь? Никого!
Головная боль, разыгравшаяся пару часов назад, начинала слабеть. Теперь голова была просто тяжелой — настолько, что Карлов сомневался, помнит ли он еще таблицу умножения.
Кудрявцев ускользнул от них, и его поиски до сих пор не принесли никаких результатов. Оставалось надеяться только на чудо.
Генерал продолжал что-то чертить и рисовать. Он перекладывал листы бумаги на столе, располагая их в понятном только ему порядке. Какое-то странное ощущение не давало покоя, словно он что-то пропустил.
Референт дремал, откинувшись на высокую спинку стула. Карлов окликнул его:
— Вадим!
Парень вздрогнул и уткнулся бешеными глазами в мерцающий экран монитора. Затем перевел взгляд на шефа.
— Да?
— Свари-ка еще кофе…
Карлов в который раз принялся черкать и переписывать данные, перенесенные, в нарушение инструкции, с компьютера на бумагу.
Внезапно рука замерла в воздухе. Пальцы нервно стиснули остро заточенный карандаш. Кажется, он напал на след.
Карлов выбрал два нужных листа и положил их рядом. Так и есть. Вот оно!
По его напряженной позе референт понял, что шеф что-то нашел.
— Товарищ генерал?
Карлов отмахнулся и потянулся к телефону без диска. Ждать ответа пришлось совсем недолго: видимо, происходившее не давало покоя не только им.
— Карлов докладывает! Кажется, мы нашли его. Да! Прошу подтвердить мои полномочия. Понял!
Трубка опустилась на рычаги.
— Товарищ генерал… — растерянно повторил референт.
— Смотри! — сказал седоволосый. — Вот список одноклассников Кудрявцева. А вот — список поступивших в инфекционные больницы за последние сутки.
— Да. Ну и что? — референт пробежал взглядом оба листа. Одна и та же фамилия встретилась ему дважды. Ремизов. — Он… Был в контакте с бывшим одноклассником? Но это невозможно. Мы ведь…
— Это он сам. Он назвался чужой фамилией, но выбрал ее осознанно, среди своих знакомых, чтобы не забыть. Я уверен, что мы найдем того, кого ищем.
— Вы думаете… — пожал плечами референт.
— Группу зачистки — во вторую инфекционную. Быстро! — Карлов встал и обогнул стол. — Необходимо исключить утечку информации.
Он пристально посмотрел на референта, и тому стало неуютно.
— Любыми средствами, — глухо добавил генерал.
Гарин решил не пользоваться такси. Он быстро написал от руки доверенность и взял у жены ключи от машины.
— Я скоро вернусь, — сказал он. — Я недолго.
До работы было ровно три минуты езды. Хотя охранники на воротах знали Гарина в лицо, номера Ирининого автомобиля не числились среди тех, кому был разрешен въезд. Он оставил машину на улице и поспешил в свой корпус.
Привычная атмосфера больницы подействовала на него успокаивающе. Пол с истертым линолеумом, стены, облицованные кафелем, недавно побеленные потолки.
Гарин даже не стал надевать халат: для этого потребовалось бы подниматься на второй этаж, в ординаторскую, а, судя по голосу Островского, старик ждал от него немедленной помощи, и Гарин отправился в боксовое отделение.
В коридоре перед боксом Ремизова его ждала Алена.
— Здравствуйте, Андрей Дмитриевич! — сказала она.
— Привет, красавица! — отозвался Гарин. — Алена Игоревна, что у вас стряслось?
Он протянул руку к дверной ручке, но Алена остановила его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33