Она вспомнила его необычайное сватовство, их венчание, первые месяцы брака. Потом подошло время, когда она ждала ребенка и когда наконец родилась маленькая Эдит. Никогда не изгладится из памяти Мод заботливость Мака, его нежность и преданность в пору, которая для каждой женщины служит мерилом любви мужа. Как-то неожиданно вдруг оказалось, что Мак – заботливый и боязливый большой ребенок. Никогда не изгладится из ее памяти это время, когда она постигла истинную меру доброты Мака! Волна любви к нему залила ее душу, и она закрыла глаза. Видения, воспоминания уплыли вдаль, и музыка всецело захватила ее. Ни о чем больше не думая, она вся отдалась чувству…
Внезапная буря звуков, словно грохот обрушившейся стены, донеслась до ее слуха; она очнулась, глубоко вздохнула. Симфония окончилась. Мак уже встал с места и потягивался, опершись руками о барьер. Партер бушевал и неистовствовал.
Мод, немного растерянная, тоже встала, чувствуя головокружение; вдруг она принялась аплодировать изо всех сил.
– Хлопай же, Мак! – просила она вне себя от восторга, с пылающим от волнения лицом.
Аллан смеялся над необычайным возбуждением Мод и, чтобы доставить ей удовольствие, несколько раз громко хлопнул в ладоши.
– Браво! Браво! – звонким высоким голосом кричала Мод, перегнувшись за барьер ложи. Глаза ее были влажны от волнения.
Дирижер вытирал худое, побледневшее от усталости лицо и раскланивался на все стороны. В ответ на неумолкавшие аплодисменты он широким жестом указал на оркестр. Эта скромность была явно лицемерной, и она вновь пробудила в Аллане его постоянное недоверие к артистам, которых он не признавал полноценными людьми. Откровенно говоря, он считал, что можно обойтись и без них. Но Мод горячо присоединилась к новому взрыву аплодисментов.
– Посмотри, Мак, у меня лопнули перчатки! Какой артист! Разве это не чудесно? – Ее губы восхищенно улыбались, глаза сияли, как янтарь, и Мак находил ее необыкновенно красивой в этом экстазе. Он улыбнулся и ответил более равнодушно, чем хотел:
– Да, молодчина.
– Это гений! – воскликнула Мод, продолжая восторженно хлопать. – Ни в Париже, ни в Берлине, ни в Лондоне я не слышала ничего подобного.
Она умолкла, обратив взор к двери, в которую вошел архитектор Хобби.
– Хобби! – крикнула ему Мод, не переставая хлопать; ей, как и тысячам других, хотелось еще раз вызвать дирижера. – Хлопай, Хобби, пусть он еще раз выйдет! Гип, гип, браво!
Хобби зажал уши и свистнул, словно озорной уличный мальчишка.
– Хобби! – рассердилась Мод. – Как ты смеешь! – И она возмущенно топнула ногой.
В этот миг дирижер, обливаясь потом, вытирая платком шею, еще раз показался на эстраде, и Мод снова неистово захлопала. Хобби подождал, пока не утих шум.
– Люди совсем обезумели! – сказал он, звонко смеясь. – Слыхано ли подобное! Я ведь свистнул только, чтобы пошуметь, Мод. Как ты поживаешь, girl?note 4 And how are you, old chap?note 5
Только теперь они смогли спокойно обменяться приветствиями.
Этих троих людей связывала искренняя и на редкость сердечная дружба. Аллан прекрасно знал о прежних чувствах Хобби к Мод, и хотя о них никогда не упоминалось, обстоятельство это вносило в отношения обоих мужчин особую теплоту и своеобразную прелесть. Хобби все еще был немного влюблен в Мод, но у него было достаточно ума и такта, чтобы не выдавать своего чувства. Однако безошибочный женский инстинкт не обманывал Мод. Любовь Хобби, на которую она отвечала искренней привязанностью сестры, возбуждала в ней тайное торжество, иногда сквозившее в теплом взгляде ее карих глаз. В трудные минуты жизни все трое с радостью оказывали друг другу различные услуги. Аллан чувствовал себя особенно обязанным Хобби: несколько лет назад тот раздобыл для него пятьдесят тысяч долларов на технические опыты и сооружение завода, дав при этом свое личное поручительство. Кроме того, в последнее время Хобби защищал интересы Аллана перед железнодорожным магнатом Ллойдом и содействовал предстоящей встрече. Он готов был сделать для Аллана все, что было возможно, так как ценил его чрезвычайно высоко. Даже в ту пору, когда Аллан не создал еще ничего, кроме алмазной стали «алланит». Хобби обычно говорил своим знакомым: «А вы знаете Аллана, изобретателя „алланита“? Ну, вы о нем еще услышите!» Друзья встречались несколько раз в год. Алланы приезжали в Нью-Йорк, или же Хобби навещал их в Буффало. Летом они из года в год проводили вместе три недели в скромном имении Мод – на ферме среди холмов Беркшира. Каждое свидание было для них большим событием. Они мысленно переносились на три-четыре года назад, и все радостные часы, проведенные вместе, воскресали в их памяти.
Всю эту зиму друзья не виделись, и тем радостнее была встреча. Они разглядывали друг друга с головы до пят, как большие дети, и каждый из них радовался, что застает другого в добром здоровье. Мод смеялась над щегольскими лакированными ботинками Хобби с носками из блестящей кожи, загнутыми словно рог носорога, а Хобби высказывал тоном знатока свои суждения о костюме Мод и новом фраке Аллана. Как обычно при свидании после продолжительной разлуки, они засыпали друг друга вопросами и болтали, ни на чем подробно не останавливаясь. С Хобби, как всегда, произошло множество удивительных и невероятных приключений, и теперь он перебирал их в памяти, перескакивая с одного на другое. Потом зашел разговор о концерте, о событиях дня и об общих знакомых.
– Кстати, как вам нравится концертный зал? – спросил Хобби с торжествующей улыбкой, так как он предугадывал ответ друзей.
Аллан и Мод не поскупились на похвалы. Они восторгались всем.
– А фойе?
– Grandnote 6, Хобби!
– Только зал, на мой вкус, слишком пышен, – заметила Мод. – Мне бы хотелось, чтобы он был интимнее.
Архитектор добродушно улыбнулся:
– Конечно, Мод! Это было бы правильно, если бы люди приходили сюда слушать музыку. Но ведь этого у них и в мыслях нет. Они приходят, чтобы чем-нибудь восхищаться и чтобы ими восхищались. «Создайте нам феерию, Хобби, – сказал консорциум, – зал должен затмить все, что было создано до сих пор!»
Аллану были понятны доводы Хобби. Но он удивлялся не столько декоративному блеску построенного Хобби зала, сколько смелой конструкции висячего кольца лож.
Хобби, польщенный, блеснул глазами.
– Это было не так просто, – сказал он. – Тут пришлось поломать голову. Пока монтировали кольцо, все сооружение качалось при каждом шаге. Вот так… – Хобби закачался на носках. – Рабочие натерпелись страху.
– Хобби! – воскликнула Мод с преувеличенным испугом и отступила от барьера. – Мне страшно.
Хобби, улыбаясь, прикоснулся к ее руке:
– Не бойся, Мод. Я сказал моим ребятам: «Подождите, пока кольцо замкнется, тогда никакая сила, разве только динамит…» Алло! – крикнул он вдруг вниз, в партер. Кто-то из знакомых, свернув программку рупором, окликнул его. И Хобби вступил в разговор, который мог бы слышать весь зал, если бы одновременно не велись везде такие же непринужденно громкие беседы.
Все уже заметили характерную голову Хобби. У него были самые светлые волосы во всем зале, блестящие серебристо-белокурые волосы, тщательно расчесанные на пробор и приглаженные, и веселое, худое, мальчишеское лицо ярко выраженного английского типа, с несколько вздернутым носом и почти белыми ресницами. В противоположность Аллану, он был узкоплеч и нежного, почти девического сложения. Мгновенно все бинокли обратились на него, и со всех сторон послышалось его имя. Хобби был одним из самых популярных людей в Нью-Йорке. Экстравагантность и талант быстро создали ему известность. Не проходило и недели, чтобы газеты не рассказывали про него нового анекдота.
В четыре года Хобби гениально изображал цветы, в шесть лет – гениально рисовал лошадей (он мог за пять минут набросать на бумаге целые табуны дико скачущих коней), а теперь он был гением по части железа и бетона и строил небоскребы. У Хобби было немало любовных похождений, а в двадцать два года он уже проиграл в Монте-Карло состояние в сто двадцать тысяч долларов. Из года в год, несмотря на свои громадные доходы, он влезал в долги по самую макушку, но ни на секунду над этим не задумывался.
Хобби среди бела дня прокатился верхом на слоне по Бродвею. Это он год назад четыре дня «разыгрывал из себя миллионера» и отправился поездом «люкс» в Иеллоустонский парк, а вернулся оттуда погонщиком скота. Он побил рекорд продолжительности игры в бридж – сорок восемь часов. Каждый вожатый трамвая знал его и был с ним чуть ли не на ты. Бесчисленные остроты Хобби переходили из уст в уста: он от природы был шутник и чудак. Вся Америка потешалась над шуткой, отпущенной им по поводу авиационного состязания между Нью-Йорком и Сан-Франциско. Хобби принял участие как пассажир в полете известного миллионера и спортсмена Вандерштифта, и повсюду, где можно было заметить скопление народа, он сбрасывал с высоты восьмисот или тысячи метров записки с приглашением: «Поди сюда, нам надо с тобой поговорить»! Хобби сам был в таком восторге от этой шутки, что в течение всего двухдневного пути неутомимо повторял ее. Всего несколько дней назад он снова поразил Нью-Йорк необычайным, столь же гениальным, сколь и простым, проектом: «Нью-Йорк – американская Венеция!» Он, Хобби, предлагал, ввиду того, что земля в деловом квартале очень вздорожала, построить посреди Гудзона, Ист-Ривера и нью-йоркской бухты гигантские небоскребы, целые улицы на бетонном основании, которые соединялись бы подъемными мостами, так что большие океанские пароходы могли бы свободно проходить под ними. «Гералд» опубликовал заманчивые рисунки и чертежи Хобби, и Нью-Йорк был опьянен этим проектом. Хобби один кормил целую ораву журналистов. День и ночь он старался «подавать о себе сигналы», – он не мог жить без непрерывного публичного подтверждения своего существования.
Таков был Хобби. И наряду с этим он был самым талантливым и популярным архитектором Нью-Йорка.
Хобби оборвал свой разговор с партером и снова обратился к друзьям.
– Расскажи, Мод, что поделывает маленькая Эдит? – спросил он, хотя уже справлялся о девочке, своей крестнице.
Ничем нельзя было больше растрогать Мод, как подобным вопросом. В эту минуту она была в восторге от Хобби. Она покраснела и бросила на него благодарный, мечтательный взгляд своих карих ласковых глаз.
– Я уже говорила тебе, Хобби, что Эдит с каждым днем становится все очаровательнее! – с материнской нежностью в голосе ответила она, и глаза ее засияли радостью.
– Ну, она ведь всегда была очаровательна.
– Да, но ты не можешь себе представить, Хобби, какой она становится умницей! Она уже начинает говорить!
– Расскажи ему историю с петухом, Мод! – напомнил Аллан.
– Ах да! – И Мод, сияя счастьем, рассказала забавную маленькую историю, в которой ее девочка и петух играли главные роли. Все трое смеялись, как дети.
– Нужно мне приехать взглянуть на нее, – сказал Хобби. – Через две недели я буду у вас. А в общем, ты говоришь, скучно было в Буффало?
– Deadly dull!note 7 – быстро ответила Мод. – Ох, до чего же скучно, Хобби! – Она подняла тонкие брови, и в эту минуту у нее действительно был несчастный вид. – Что Линдлеи переехали в Монреаль, ты ведь знаешь?
– Да, это очень жаль.
– Грэс Косат с осени в Египте.
И Мод поделилась с Хобби своими горестями. Как долго может тянуться день! И как скучен может быть вечер!
– Ты ведь знаешь, Хобби, какой великолепный собеседник мой Мак! – шутливо-укоризненным тоном добавила она. – Я интересую его еще меньше, чем когда-либо. Иногда он по целым дням пропадает на заводе. Ко всем прелестям прибавилась еще целая армия каких-то экспериментальных буров, день и ночь сверлящих гранит, сталь и бог весть что еще. За этими бурами он ухаживает, как за больными, право, как за больными, Хобби! Ночью он бредит ими…
Аллан расхохотался.
– Не мешай ему, Мод, – сказал Хобби, подмигивая своими светлыми ресницами. – Он знает, чего хочет. Надеюсь, ты, детка, не станешь ревновать его к каким-то бурам?
– Я их просто ненавижу! – воскликнула Мод. – Не думай, что он поехал бы со мной в Нью-Йорк, если бы не дела.
– Ну что ты, Мод! – попытался успокоить ее Аллан.
Упрек в шутливом тоне, брошенный Мод, напомнил Хобби о самом важном, что он хотел сообщить другу. Он нахмурился и взял Аллана за лацкан фрака.
– Послушай, Мак, – понизив голос, сказал он, – я опасаюсь, что ты сегодня напрасно приехал из Буффало. Старик Ллойд не совсем здоров. Час назад я говорил по телефону с Этель Ллойд, и она еще не знала, приедут ли они. Это какой-то злой рок!
– Необязательно в конце концов встречаться именно сегодня, – возразил Аллан, скрывая свое разочарование.
– Я во всяком случае преследую его как дьявол, Мак! У него не будет ни часу покоя! Ну, до скорого свидания!
Через минуту Хобби был уже в одной из соседних лож и громко приветствовал сидевших там трех рыжеволосых девушек с матерью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Внезапная буря звуков, словно грохот обрушившейся стены, донеслась до ее слуха; она очнулась, глубоко вздохнула. Симфония окончилась. Мак уже встал с места и потягивался, опершись руками о барьер. Партер бушевал и неистовствовал.
Мод, немного растерянная, тоже встала, чувствуя головокружение; вдруг она принялась аплодировать изо всех сил.
– Хлопай же, Мак! – просила она вне себя от восторга, с пылающим от волнения лицом.
Аллан смеялся над необычайным возбуждением Мод и, чтобы доставить ей удовольствие, несколько раз громко хлопнул в ладоши.
– Браво! Браво! – звонким высоким голосом кричала Мод, перегнувшись за барьер ложи. Глаза ее были влажны от волнения.
Дирижер вытирал худое, побледневшее от усталости лицо и раскланивался на все стороны. В ответ на неумолкавшие аплодисменты он широким жестом указал на оркестр. Эта скромность была явно лицемерной, и она вновь пробудила в Аллане его постоянное недоверие к артистам, которых он не признавал полноценными людьми. Откровенно говоря, он считал, что можно обойтись и без них. Но Мод горячо присоединилась к новому взрыву аплодисментов.
– Посмотри, Мак, у меня лопнули перчатки! Какой артист! Разве это не чудесно? – Ее губы восхищенно улыбались, глаза сияли, как янтарь, и Мак находил ее необыкновенно красивой в этом экстазе. Он улыбнулся и ответил более равнодушно, чем хотел:
– Да, молодчина.
– Это гений! – воскликнула Мод, продолжая восторженно хлопать. – Ни в Париже, ни в Берлине, ни в Лондоне я не слышала ничего подобного.
Она умолкла, обратив взор к двери, в которую вошел архитектор Хобби.
– Хобби! – крикнула ему Мод, не переставая хлопать; ей, как и тысячам других, хотелось еще раз вызвать дирижера. – Хлопай, Хобби, пусть он еще раз выйдет! Гип, гип, браво!
Хобби зажал уши и свистнул, словно озорной уличный мальчишка.
– Хобби! – рассердилась Мод. – Как ты смеешь! – И она возмущенно топнула ногой.
В этот миг дирижер, обливаясь потом, вытирая платком шею, еще раз показался на эстраде, и Мод снова неистово захлопала. Хобби подождал, пока не утих шум.
– Люди совсем обезумели! – сказал он, звонко смеясь. – Слыхано ли подобное! Я ведь свистнул только, чтобы пошуметь, Мод. Как ты поживаешь, girl?note 4 And how are you, old chap?note 5
Только теперь они смогли спокойно обменяться приветствиями.
Этих троих людей связывала искренняя и на редкость сердечная дружба. Аллан прекрасно знал о прежних чувствах Хобби к Мод, и хотя о них никогда не упоминалось, обстоятельство это вносило в отношения обоих мужчин особую теплоту и своеобразную прелесть. Хобби все еще был немного влюблен в Мод, но у него было достаточно ума и такта, чтобы не выдавать своего чувства. Однако безошибочный женский инстинкт не обманывал Мод. Любовь Хобби, на которую она отвечала искренней привязанностью сестры, возбуждала в ней тайное торжество, иногда сквозившее в теплом взгляде ее карих глаз. В трудные минуты жизни все трое с радостью оказывали друг другу различные услуги. Аллан чувствовал себя особенно обязанным Хобби: несколько лет назад тот раздобыл для него пятьдесят тысяч долларов на технические опыты и сооружение завода, дав при этом свое личное поручительство. Кроме того, в последнее время Хобби защищал интересы Аллана перед железнодорожным магнатом Ллойдом и содействовал предстоящей встрече. Он готов был сделать для Аллана все, что было возможно, так как ценил его чрезвычайно высоко. Даже в ту пору, когда Аллан не создал еще ничего, кроме алмазной стали «алланит». Хобби обычно говорил своим знакомым: «А вы знаете Аллана, изобретателя „алланита“? Ну, вы о нем еще услышите!» Друзья встречались несколько раз в год. Алланы приезжали в Нью-Йорк, или же Хобби навещал их в Буффало. Летом они из года в год проводили вместе три недели в скромном имении Мод – на ферме среди холмов Беркшира. Каждое свидание было для них большим событием. Они мысленно переносились на три-четыре года назад, и все радостные часы, проведенные вместе, воскресали в их памяти.
Всю эту зиму друзья не виделись, и тем радостнее была встреча. Они разглядывали друг друга с головы до пят, как большие дети, и каждый из них радовался, что застает другого в добром здоровье. Мод смеялась над щегольскими лакированными ботинками Хобби с носками из блестящей кожи, загнутыми словно рог носорога, а Хобби высказывал тоном знатока свои суждения о костюме Мод и новом фраке Аллана. Как обычно при свидании после продолжительной разлуки, они засыпали друг друга вопросами и болтали, ни на чем подробно не останавливаясь. С Хобби, как всегда, произошло множество удивительных и невероятных приключений, и теперь он перебирал их в памяти, перескакивая с одного на другое. Потом зашел разговор о концерте, о событиях дня и об общих знакомых.
– Кстати, как вам нравится концертный зал? – спросил Хобби с торжествующей улыбкой, так как он предугадывал ответ друзей.
Аллан и Мод не поскупились на похвалы. Они восторгались всем.
– А фойе?
– Grandnote 6, Хобби!
– Только зал, на мой вкус, слишком пышен, – заметила Мод. – Мне бы хотелось, чтобы он был интимнее.
Архитектор добродушно улыбнулся:
– Конечно, Мод! Это было бы правильно, если бы люди приходили сюда слушать музыку. Но ведь этого у них и в мыслях нет. Они приходят, чтобы чем-нибудь восхищаться и чтобы ими восхищались. «Создайте нам феерию, Хобби, – сказал консорциум, – зал должен затмить все, что было создано до сих пор!»
Аллану были понятны доводы Хобби. Но он удивлялся не столько декоративному блеску построенного Хобби зала, сколько смелой конструкции висячего кольца лож.
Хобби, польщенный, блеснул глазами.
– Это было не так просто, – сказал он. – Тут пришлось поломать голову. Пока монтировали кольцо, все сооружение качалось при каждом шаге. Вот так… – Хобби закачался на носках. – Рабочие натерпелись страху.
– Хобби! – воскликнула Мод с преувеличенным испугом и отступила от барьера. – Мне страшно.
Хобби, улыбаясь, прикоснулся к ее руке:
– Не бойся, Мод. Я сказал моим ребятам: «Подождите, пока кольцо замкнется, тогда никакая сила, разве только динамит…» Алло! – крикнул он вдруг вниз, в партер. Кто-то из знакомых, свернув программку рупором, окликнул его. И Хобби вступил в разговор, который мог бы слышать весь зал, если бы одновременно не велись везде такие же непринужденно громкие беседы.
Все уже заметили характерную голову Хобби. У него были самые светлые волосы во всем зале, блестящие серебристо-белокурые волосы, тщательно расчесанные на пробор и приглаженные, и веселое, худое, мальчишеское лицо ярко выраженного английского типа, с несколько вздернутым носом и почти белыми ресницами. В противоположность Аллану, он был узкоплеч и нежного, почти девического сложения. Мгновенно все бинокли обратились на него, и со всех сторон послышалось его имя. Хобби был одним из самых популярных людей в Нью-Йорке. Экстравагантность и талант быстро создали ему известность. Не проходило и недели, чтобы газеты не рассказывали про него нового анекдота.
В четыре года Хобби гениально изображал цветы, в шесть лет – гениально рисовал лошадей (он мог за пять минут набросать на бумаге целые табуны дико скачущих коней), а теперь он был гением по части железа и бетона и строил небоскребы. У Хобби было немало любовных похождений, а в двадцать два года он уже проиграл в Монте-Карло состояние в сто двадцать тысяч долларов. Из года в год, несмотря на свои громадные доходы, он влезал в долги по самую макушку, но ни на секунду над этим не задумывался.
Хобби среди бела дня прокатился верхом на слоне по Бродвею. Это он год назад четыре дня «разыгрывал из себя миллионера» и отправился поездом «люкс» в Иеллоустонский парк, а вернулся оттуда погонщиком скота. Он побил рекорд продолжительности игры в бридж – сорок восемь часов. Каждый вожатый трамвая знал его и был с ним чуть ли не на ты. Бесчисленные остроты Хобби переходили из уст в уста: он от природы был шутник и чудак. Вся Америка потешалась над шуткой, отпущенной им по поводу авиационного состязания между Нью-Йорком и Сан-Франциско. Хобби принял участие как пассажир в полете известного миллионера и спортсмена Вандерштифта, и повсюду, где можно было заметить скопление народа, он сбрасывал с высоты восьмисот или тысячи метров записки с приглашением: «Поди сюда, нам надо с тобой поговорить»! Хобби сам был в таком восторге от этой шутки, что в течение всего двухдневного пути неутомимо повторял ее. Всего несколько дней назад он снова поразил Нью-Йорк необычайным, столь же гениальным, сколь и простым, проектом: «Нью-Йорк – американская Венеция!» Он, Хобби, предлагал, ввиду того, что земля в деловом квартале очень вздорожала, построить посреди Гудзона, Ист-Ривера и нью-йоркской бухты гигантские небоскребы, целые улицы на бетонном основании, которые соединялись бы подъемными мостами, так что большие океанские пароходы могли бы свободно проходить под ними. «Гералд» опубликовал заманчивые рисунки и чертежи Хобби, и Нью-Йорк был опьянен этим проектом. Хобби один кормил целую ораву журналистов. День и ночь он старался «подавать о себе сигналы», – он не мог жить без непрерывного публичного подтверждения своего существования.
Таков был Хобби. И наряду с этим он был самым талантливым и популярным архитектором Нью-Йорка.
Хобби оборвал свой разговор с партером и снова обратился к друзьям.
– Расскажи, Мод, что поделывает маленькая Эдит? – спросил он, хотя уже справлялся о девочке, своей крестнице.
Ничем нельзя было больше растрогать Мод, как подобным вопросом. В эту минуту она была в восторге от Хобби. Она покраснела и бросила на него благодарный, мечтательный взгляд своих карих ласковых глаз.
– Я уже говорила тебе, Хобби, что Эдит с каждым днем становится все очаровательнее! – с материнской нежностью в голосе ответила она, и глаза ее засияли радостью.
– Ну, она ведь всегда была очаровательна.
– Да, но ты не можешь себе представить, Хобби, какой она становится умницей! Она уже начинает говорить!
– Расскажи ему историю с петухом, Мод! – напомнил Аллан.
– Ах да! – И Мод, сияя счастьем, рассказала забавную маленькую историю, в которой ее девочка и петух играли главные роли. Все трое смеялись, как дети.
– Нужно мне приехать взглянуть на нее, – сказал Хобби. – Через две недели я буду у вас. А в общем, ты говоришь, скучно было в Буффало?
– Deadly dull!note 7 – быстро ответила Мод. – Ох, до чего же скучно, Хобби! – Она подняла тонкие брови, и в эту минуту у нее действительно был несчастный вид. – Что Линдлеи переехали в Монреаль, ты ведь знаешь?
– Да, это очень жаль.
– Грэс Косат с осени в Египте.
И Мод поделилась с Хобби своими горестями. Как долго может тянуться день! И как скучен может быть вечер!
– Ты ведь знаешь, Хобби, какой великолепный собеседник мой Мак! – шутливо-укоризненным тоном добавила она. – Я интересую его еще меньше, чем когда-либо. Иногда он по целым дням пропадает на заводе. Ко всем прелестям прибавилась еще целая армия каких-то экспериментальных буров, день и ночь сверлящих гранит, сталь и бог весть что еще. За этими бурами он ухаживает, как за больными, право, как за больными, Хобби! Ночью он бредит ими…
Аллан расхохотался.
– Не мешай ему, Мод, – сказал Хобби, подмигивая своими светлыми ресницами. – Он знает, чего хочет. Надеюсь, ты, детка, не станешь ревновать его к каким-то бурам?
– Я их просто ненавижу! – воскликнула Мод. – Не думай, что он поехал бы со мной в Нью-Йорк, если бы не дела.
– Ну что ты, Мод! – попытался успокоить ее Аллан.
Упрек в шутливом тоне, брошенный Мод, напомнил Хобби о самом важном, что он хотел сообщить другу. Он нахмурился и взял Аллана за лацкан фрака.
– Послушай, Мак, – понизив голос, сказал он, – я опасаюсь, что ты сегодня напрасно приехал из Буффало. Старик Ллойд не совсем здоров. Час назад я говорил по телефону с Этель Ллойд, и она еще не знала, приедут ли они. Это какой-то злой рок!
– Необязательно в конце концов встречаться именно сегодня, – возразил Аллан, скрывая свое разочарование.
– Я во всяком случае преследую его как дьявол, Мак! У него не будет ни часу покоя! Ну, до скорого свидания!
Через минуту Хобби был уже в одной из соседних лож и громко приветствовал сидевших там трех рыжеволосых девушек с матерью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46