Она возобновила уроки и прилежно упражнялась. Как много она позабыла! Несколько недель подряд она посещала все интересные концерты и два раза в месяц играла в общежитии продавщиц и швей. Но к наслаждению, которое приносила ей музыка, все чаще примешивалась мучительная тоска. От этого Мод все реже и реже стала подходить к роялю и в конце концов совсем забросила музыку. Она посещала лекции по воспитанию детей, гигиене, этике и защите животных. Ее имя мелькало даже в списках покровительниц разных обществ по призрению инвалидов и воспитанию сирот – этих современных амбулаторий, где перевязывают раны, нанесенные в немилосердной борьбе за хлеб насущный.
Но она ощущала какую-то внутреннюю пустоту, пустоту, в которой клокотали гнев и желание.
Под вечер она неизменно вызывала Мака по телефону, и ей становилось легче от одного звука его голоса.
– Мак, ты приедешь сегодня к обеду? – спрашивала она и напряженно ждала его ответа, еще не докончив фразы.
– Сегодня? Нет, сегодня это невозможно! Но завтра я приеду, я это устрою. Как поживает Эдит?
– Лучше, чем я, Мак! – Но она говорила это смеясь, чтобы не расстраивать его.
– Пусть она подойдет к телефону, Мод.
И Мод, счастливая, что он вспомнил о ребенке, поднимала девочку, а Эдит лепетала несколько слов в телефон.
– Ну, до свидания, Мак! Не беда, что сегодня не вышло, но завтра тебе не будет пощады, слышишь?
– Да, я слышу. Завтра – непременно. Спокойной ночи, Мод!
Но впоследствии часто случалось, что Лайону никак не удавалось вызвать Мака к телефону, так как он не мог оторваться от делового разговора.
И Мод, несчастная и рассерженная, нервно швыряла трубку, с трудом удерживаясь от слез.
По вечерам Мод читала. Она прочла целые шкафы книг, но быстро убедилась в том, что большинство книг не содержало ничего, кроме лжи. No, my dearnote 38, жизнь – нечто совсем другое! Но иногда ей попадалась книга, изображавшая ее же горе во весь его рост. Глубоко расстроенная, со слезами на глазах, блуждала она взад и вперед по пустым и безмолвным комнатам. Наконец ее осенила замечательная мысль самой написать книгу. Совсем особенную – такую, чтобы она стала сюрпризом для Мака. Эта мысль захватила ее. Несколько часов она бегала по городу в поисках такой тетради, какую она представила себе накануне. Наконец, нашла то, что хотела. Это был дневник, тонкой желтоватой бумаги, в переплете из крокодиловой кожи.
После обеда Мод приступила к работе. На первой странице она написала: «Жизнь моей маленькой дочурки Эдит и то, что она говорила. Написано ее матерью Мод».
«Да хранит ее бог, мою драгоценную Эдит», – написала она на второй странице. А на третьей уже начиналось описание жизни Эдит: «То begin with my sweet little daughter was born…»note 39
Книгу она собиралась подарить Маку на рождество. Эта работа приводила ее в восторг, и она скоротала за нею много одиноких вечеров. Она добросовестно записывала каждую мелочь из жизни своей маленькой Эдит. Все забавные словечки, все наивные и мудрые вопросы, замечания и мысли ее девочки.
Иногда она отвлекалась от работы, углублялась в собственные заботы и размышления.
Она жила от воскресенья до воскресенья, когда Мак приезжал к ней. Воскресенья для нее были праздником. Она украшала дом, придумывала особое меню, которое должно было вознаградить Мака за всю неделю. Но иногда Аллан не мог вырваться и в воскресенье.
В один воскресный день он был внезапно вызван на сталелитейный завод в Буффало. А в следующее воскресенье он привез с собой в Бронкс некоего Шлоссера, начальника стройки на Бермудах, и Мод не получила от приезда Мака почти никакого удовольствия, так как мужчины использовали этот день для обсуждения технических вопросов.
И вот в один прекрасный день Мод явилась в необычное время в здание синдиката и попросила Лайона передать Маку, что ей необходимо немедленно с ним поговорить.
Она ждала в столовой, рядом с кабинетом Мака, и слышала, как чей-то хриплый, жирный голос перечислял названия банков:
– «Манхэттен»… «Морган и Компания»… «Шерман»…
Она узнала голос С.Вульфа, которого терпеть не могла. Вдруг голос замолк, и Мод услышала слова Мака:
– Сию минуту. Скажи, Лайон, что сию минуту.
Лайон вышел и шепотом передал ответ.
– Я не могу ждать, Лайон!
Китаец смущенно заморгал глазами и тихо вышел из комнаты.
Тотчас же появился Мак, разгоряченный работой, в наилучшем настроении.
Заливавшаяся слезами Мод закрывала лицо платком.
– Мод, что с тобой? – испуганно спросил он. – Что-нибудь с Эдит?
Мод заплакала еще сильнее. Эдит, Эдит… А о ней он и не подумал. Разве с ней ничего не могло случиться?.. Ее плечи вздрагивали от рыданий.
– Я просто больше не в силах выносить это! – всхлипывала она, прижимая платок к лицу.
Ее рыдания все усиливались. Она уже не могла перестать, как расплакавшийся ребенок. Вся ее злоба, вся печаль рвались наружу.
Мак стоял совершенно растерянный. Потом дотронулся до плеча Мод и сказал:
– Послушай, Мод, я ведь не виноват, что Шлоссер испортил нам воскресный день. Он приехал со своего участка и никак не мог пробыть больше двух дней.
– Не в одном этом воскресенье дело! Вчера вот был день рождения Эдит… Я ждала… Я думала…
– День рождения Эдит? – смущенно переспросил Аллан.
– Да. Ты забыл о нем!
Мак стоял пристыженный.
– Как же это так? – пробормотал он. – Еще позавчера я помнил об этом! – Помолчав, он продолжал: – Послушай, дитя мое, мне о стольких вещах приходится помнить эти дни. Ведь так будет только пока все наладится…
Мод вскочила и топнула ногой. Покраснев от гнева, она смотрела на мужа сквозь залившие ее лицо слезы:
– Ты без конца это говоришь, уже месяцы ты это говоришь! О, что за жизнь!
Всхлипывая, она снова бросилась на стул и закрыла лицо. Мак окончательно растерялся. Он стоял, как провинившийся школьник, и краснел. Никогда еще не видел он Мод в таком волнении.
– Послушай, Мод! – снова начал он. – Иногда оказывается работы больше, чем человек ожидает, но все это скоро изменится…
И он просил ее потерпеть еще, рассеяться, заняться музыкой, посещать концерты, театры.
– Ах, все это я уже пробовала, скучно! Я сыта всем этим по горло! Все только ждать и ждать!..
Мак покачал головой и беспомощно посмотрел на Мод.
– Да, так что же нам с тобой придумать? – тихо спросил он. – Не поехать ли тебе на несколько недель в деревню? В Беркшир?
Мод вскинула голову и взглянула на него еще влажными, расширенными глазами.
– Ты хочешь совсем от меня отделаться? – спросила она.
– Да нет же, нет! Я думал только о твоей пользе, дорогая Мод! Мне тебя жаль, искренне жаль…
– Я не хочу, чтобы ты меня жалел, не хочу…
И снова неудержимо полились эти глупые слезы.
Мак посадил ее к себе на колени и старался ласками успокоить.
– Вечером я приеду в Бронкс! – сказал он наконец, как будто этого обещания было достаточно, чтобы загладить его вину.
Мод вытерла заплаканное лицо:
– Хорошо. Но если ты приедешь позже половины девятого, я разведусь с тобой! – Сказав это, Мод тотчас густо покраснела. – Я часто об этом думала, не смейся, Мак! Так нельзя обходиться с женой. Я не шучу!
Она обняла Мака, прижалась своей горячей щекой к его загорелому лицу и прошептала:
– Ведь я так тебя люблю, Мак, так люблю!
Ее глаза блестели, когда она спускалась в лифте с тридцать второго этажа. Она чувствовала себя хорошо, на сердце у нее стало так тепло, но вместе с тем ей было немного стыдно. Она вспомнила смущение Мака, огорчение в его взоре, его беспомощность и скрытое удивление, что она не могла понять, как необходима эта работа.
«Я себя вела как дура. Ужасно глупо! – досадовала она. – Что Мак теперь подумает обо мне? Что у меня не хватает бодрости и терпения и что я не способна понять его работу… И как глупо было лгать, что я уже часто думала о разводе!»
Мысль о разводе пришла ей в голову только во время разговора с мужем.
– Да, право, дура! – пробормотала она, садясь в автомобиль, и улыбнулась, чтобы справиться с неприятным ощущением стыда, которое вызвало в ней ее поведение.
Аллан поручил Лайону в три четверти восьмого «выкинуть его из конторы». Точно! Около восьми часов он забежал в магазин, накупил груду подарков для Эдит и несколько вещей для Мод, не особенно тщательно выбирая, так как ничего не смыслил в этих делах.
«Мод права», – думал Аллан, в то время как автомобиль мчался по шестимильной, прямой как стрела, улице Лексингтона. Он ломал себе голову над тем, как ему устроиться в будущем, чтобы можно было больше времени посвящать семье. Но ни к какому решению он не пришел. Все дело было в том, что количество работы с каждым днем возрастало, а не убывало.
«Что же мне делать? Если бы я мог кем-нибудь заменить Шлоссера, – он так беспомощен!»
Мак вспомнил, что у него в кармане лежит несколько спешных писем, перечел и подписал их. У Гарлем-Ривера он покончил с этим и велел остановить автомобиль, чтобы опустить письма. Было двадцать минут девятого.
– Сверни на Бостонскую дорогу, Энди, let her ripnote 40, но не сбей никого!
И Энди помчался по Бостонской дороге так, что прохожие шарахались в сторону, а конный полицейский галопом бросился им вдогонку. Мак положил ноги на противоположное сиденье, зажег сигару и, утомленный, закрыл глаза. Он уже засыпал, когда автомобиль сразу остановился. Весь дом был празднично освещен.
Мод, как ребенок, сбежала с лестницы и бросилась Маку на шею. Еще из палисадника она закричала:
– О, какая я дура, Мак!
Ее не смущало, что шофер слышит ее.
Да, теперь она вооружится терпением и никогда не будет жаловаться.
– Клянусь тебе в этом, Мак!
6
Мод сдержала слово, но это далось ей нелегко.
Она больше не жаловалась, если Мак не приезжал в воскресный день или если он привозил с собой столько работы, что едва мог уделить минутку жене. Мак взял на себя сверхчеловеческий труд, – она это понимала, – труд, какого не выдержал бы никто на его месте. От нее зависело не взваливать на его плечи лишней обузы. Напротив, она должна была стремиться к тому, чтобы дать ему возможность вполне насладиться коротким досугом.
Она была весела и беззаботна, когда он приезжал, и ничем не выдавала тоску, томившую ее в его отсутствие. И странно – он, Мак, никогда не спрашивал об этом, ему и в голову не приходило, что она страдает.
Настало лето. Пришла осень, в бронкском парке пожелтели листья, и деревья перед домом сбрасывали свой зеленый убор, не ожидая вмешательства ветра.
Мак спросил Мод, не хочет ли она переехать в Туннельный город. Она скрыла свое удивление. Ему, пояснил он, придется раза два в неделю бывать там, и он намерен устраивать по воскресным утрам нечто в роде аудиенций, когда всякий, инженер или рабочий, мог бы высказывать ему свои пожелания и жалобы.
– Если хочешь, Мак…
– Мне кажется, что так будет лучше всего, Мод! Вообще я собираюсь, как только представиться возможность, перевести всю свою контору в Туннельный город. Боюсь, впрочем, что тебе покажется там скучно.
– Хуже, чем в Бронксе, не будет, Мак! – с улыбкой ответила Мод.
Переезд должен был состояться весной. Но, готовясь к нему, Мод часто задумывалась: «Что я буду делать в этой цементной пустыне?..»
Необходимо было взяться за какое-нибудь дело, которое захватило бы ее и прогнало бы глупые мысли и мечты.
Наконец в голову Мод пришла чудесная мысль, и она ревностно взялась за ее осуществление. Эта мысль оживила ее, она повеселела и улыбалась так таинственно, что даже Маку это бросилось в глаза.
Мод некоторое время наслаждалась любопытством Мака, но не сумела долго хранить свою тайну. Дело в том, сказала она, что ей необходимо чем-нибудь заняться, необходимо найти себе настоящую работу, и такую, чтобы это не было пустой игрой. И вот ей пришла в голову мысль работать в госпитале Туннельного города.
– Не вздумай смеяться надо мной, Мак! Это совершенно серьезное намерение.
Она, впрочем, уже начала слушать курс лекций, пояснила Мод, в детской клинике доктора Вассермана.
Мак задумался.
– Ты в самом деле уже слушаешь лекции, Мод? – недоверчиво спросил он.
– Да, Мак, вот уже месяц, как я их посещаю. Когда весной я переберусь в Туннельный город, у меня будет определенное занятие. Без этого я не могу.
Мак был смущен, стал задумчив и серьезен. Он изумленно моргал, не находя слов. Мод потешалась над ним.
– Может быть, это и неплохо, если ты чем-нибудь займешься, Мод! – задумчиво сказал он, кивая и растягивая слова. – Но почему непременно в госпитале?..
Вдруг он весело рассмеялся. Он представил себе свою маленькую Мод в костюме сестры милосердия.
– Ты что же, потребуешь большой оклад?
Мод была недовольна его шутливым тоном. Мак принял ее намерение за каприз, за шутку, он не верил в ее выдержку. Он совсем не понимал, что работа стала для нее потребностью. Мод оскорбляло это нежелание понять ее.
«Раньше такое отношение нисколько не огорчало меня, – подумала она на другой день. – Очевидно, я изменилась». И Мод, терзавшаяся днем и ночью потерей веры в свое счастье, пришла к заключению, что женщина не может удовлетворяться только любовью и поклонением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Но она ощущала какую-то внутреннюю пустоту, пустоту, в которой клокотали гнев и желание.
Под вечер она неизменно вызывала Мака по телефону, и ей становилось легче от одного звука его голоса.
– Мак, ты приедешь сегодня к обеду? – спрашивала она и напряженно ждала его ответа, еще не докончив фразы.
– Сегодня? Нет, сегодня это невозможно! Но завтра я приеду, я это устрою. Как поживает Эдит?
– Лучше, чем я, Мак! – Но она говорила это смеясь, чтобы не расстраивать его.
– Пусть она подойдет к телефону, Мод.
И Мод, счастливая, что он вспомнил о ребенке, поднимала девочку, а Эдит лепетала несколько слов в телефон.
– Ну, до свидания, Мак! Не беда, что сегодня не вышло, но завтра тебе не будет пощады, слышишь?
– Да, я слышу. Завтра – непременно. Спокойной ночи, Мод!
Но впоследствии часто случалось, что Лайону никак не удавалось вызвать Мака к телефону, так как он не мог оторваться от делового разговора.
И Мод, несчастная и рассерженная, нервно швыряла трубку, с трудом удерживаясь от слез.
По вечерам Мод читала. Она прочла целые шкафы книг, но быстро убедилась в том, что большинство книг не содержало ничего, кроме лжи. No, my dearnote 38, жизнь – нечто совсем другое! Но иногда ей попадалась книга, изображавшая ее же горе во весь его рост. Глубоко расстроенная, со слезами на глазах, блуждала она взад и вперед по пустым и безмолвным комнатам. Наконец ее осенила замечательная мысль самой написать книгу. Совсем особенную – такую, чтобы она стала сюрпризом для Мака. Эта мысль захватила ее. Несколько часов она бегала по городу в поисках такой тетради, какую она представила себе накануне. Наконец, нашла то, что хотела. Это был дневник, тонкой желтоватой бумаги, в переплете из крокодиловой кожи.
После обеда Мод приступила к работе. На первой странице она написала: «Жизнь моей маленькой дочурки Эдит и то, что она говорила. Написано ее матерью Мод».
«Да хранит ее бог, мою драгоценную Эдит», – написала она на второй странице. А на третьей уже начиналось описание жизни Эдит: «То begin with my sweet little daughter was born…»note 39
Книгу она собиралась подарить Маку на рождество. Эта работа приводила ее в восторг, и она скоротала за нею много одиноких вечеров. Она добросовестно записывала каждую мелочь из жизни своей маленькой Эдит. Все забавные словечки, все наивные и мудрые вопросы, замечания и мысли ее девочки.
Иногда она отвлекалась от работы, углублялась в собственные заботы и размышления.
Она жила от воскресенья до воскресенья, когда Мак приезжал к ней. Воскресенья для нее были праздником. Она украшала дом, придумывала особое меню, которое должно было вознаградить Мака за всю неделю. Но иногда Аллан не мог вырваться и в воскресенье.
В один воскресный день он был внезапно вызван на сталелитейный завод в Буффало. А в следующее воскресенье он привез с собой в Бронкс некоего Шлоссера, начальника стройки на Бермудах, и Мод не получила от приезда Мака почти никакого удовольствия, так как мужчины использовали этот день для обсуждения технических вопросов.
И вот в один прекрасный день Мод явилась в необычное время в здание синдиката и попросила Лайона передать Маку, что ей необходимо немедленно с ним поговорить.
Она ждала в столовой, рядом с кабинетом Мака, и слышала, как чей-то хриплый, жирный голос перечислял названия банков:
– «Манхэттен»… «Морган и Компания»… «Шерман»…
Она узнала голос С.Вульфа, которого терпеть не могла. Вдруг голос замолк, и Мод услышала слова Мака:
– Сию минуту. Скажи, Лайон, что сию минуту.
Лайон вышел и шепотом передал ответ.
– Я не могу ждать, Лайон!
Китаец смущенно заморгал глазами и тихо вышел из комнаты.
Тотчас же появился Мак, разгоряченный работой, в наилучшем настроении.
Заливавшаяся слезами Мод закрывала лицо платком.
– Мод, что с тобой? – испуганно спросил он. – Что-нибудь с Эдит?
Мод заплакала еще сильнее. Эдит, Эдит… А о ней он и не подумал. Разве с ней ничего не могло случиться?.. Ее плечи вздрагивали от рыданий.
– Я просто больше не в силах выносить это! – всхлипывала она, прижимая платок к лицу.
Ее рыдания все усиливались. Она уже не могла перестать, как расплакавшийся ребенок. Вся ее злоба, вся печаль рвались наружу.
Мак стоял совершенно растерянный. Потом дотронулся до плеча Мод и сказал:
– Послушай, Мод, я ведь не виноват, что Шлоссер испортил нам воскресный день. Он приехал со своего участка и никак не мог пробыть больше двух дней.
– Не в одном этом воскресенье дело! Вчера вот был день рождения Эдит… Я ждала… Я думала…
– День рождения Эдит? – смущенно переспросил Аллан.
– Да. Ты забыл о нем!
Мак стоял пристыженный.
– Как же это так? – пробормотал он. – Еще позавчера я помнил об этом! – Помолчав, он продолжал: – Послушай, дитя мое, мне о стольких вещах приходится помнить эти дни. Ведь так будет только пока все наладится…
Мод вскочила и топнула ногой. Покраснев от гнева, она смотрела на мужа сквозь залившие ее лицо слезы:
– Ты без конца это говоришь, уже месяцы ты это говоришь! О, что за жизнь!
Всхлипывая, она снова бросилась на стул и закрыла лицо. Мак окончательно растерялся. Он стоял, как провинившийся школьник, и краснел. Никогда еще не видел он Мод в таком волнении.
– Послушай, Мод! – снова начал он. – Иногда оказывается работы больше, чем человек ожидает, но все это скоро изменится…
И он просил ее потерпеть еще, рассеяться, заняться музыкой, посещать концерты, театры.
– Ах, все это я уже пробовала, скучно! Я сыта всем этим по горло! Все только ждать и ждать!..
Мак покачал головой и беспомощно посмотрел на Мод.
– Да, так что же нам с тобой придумать? – тихо спросил он. – Не поехать ли тебе на несколько недель в деревню? В Беркшир?
Мод вскинула голову и взглянула на него еще влажными, расширенными глазами.
– Ты хочешь совсем от меня отделаться? – спросила она.
– Да нет же, нет! Я думал только о твоей пользе, дорогая Мод! Мне тебя жаль, искренне жаль…
– Я не хочу, чтобы ты меня жалел, не хочу…
И снова неудержимо полились эти глупые слезы.
Мак посадил ее к себе на колени и старался ласками успокоить.
– Вечером я приеду в Бронкс! – сказал он наконец, как будто этого обещания было достаточно, чтобы загладить его вину.
Мод вытерла заплаканное лицо:
– Хорошо. Но если ты приедешь позже половины девятого, я разведусь с тобой! – Сказав это, Мод тотчас густо покраснела. – Я часто об этом думала, не смейся, Мак! Так нельзя обходиться с женой. Я не шучу!
Она обняла Мака, прижалась своей горячей щекой к его загорелому лицу и прошептала:
– Ведь я так тебя люблю, Мак, так люблю!
Ее глаза блестели, когда она спускалась в лифте с тридцать второго этажа. Она чувствовала себя хорошо, на сердце у нее стало так тепло, но вместе с тем ей было немного стыдно. Она вспомнила смущение Мака, огорчение в его взоре, его беспомощность и скрытое удивление, что она не могла понять, как необходима эта работа.
«Я себя вела как дура. Ужасно глупо! – досадовала она. – Что Мак теперь подумает обо мне? Что у меня не хватает бодрости и терпения и что я не способна понять его работу… И как глупо было лгать, что я уже часто думала о разводе!»
Мысль о разводе пришла ей в голову только во время разговора с мужем.
– Да, право, дура! – пробормотала она, садясь в автомобиль, и улыбнулась, чтобы справиться с неприятным ощущением стыда, которое вызвало в ней ее поведение.
Аллан поручил Лайону в три четверти восьмого «выкинуть его из конторы». Точно! Около восьми часов он забежал в магазин, накупил груду подарков для Эдит и несколько вещей для Мод, не особенно тщательно выбирая, так как ничего не смыслил в этих делах.
«Мод права», – думал Аллан, в то время как автомобиль мчался по шестимильной, прямой как стрела, улице Лексингтона. Он ломал себе голову над тем, как ему устроиться в будущем, чтобы можно было больше времени посвящать семье. Но ни к какому решению он не пришел. Все дело было в том, что количество работы с каждым днем возрастало, а не убывало.
«Что же мне делать? Если бы я мог кем-нибудь заменить Шлоссера, – он так беспомощен!»
Мак вспомнил, что у него в кармане лежит несколько спешных писем, перечел и подписал их. У Гарлем-Ривера он покончил с этим и велел остановить автомобиль, чтобы опустить письма. Было двадцать минут девятого.
– Сверни на Бостонскую дорогу, Энди, let her ripnote 40, но не сбей никого!
И Энди помчался по Бостонской дороге так, что прохожие шарахались в сторону, а конный полицейский галопом бросился им вдогонку. Мак положил ноги на противоположное сиденье, зажег сигару и, утомленный, закрыл глаза. Он уже засыпал, когда автомобиль сразу остановился. Весь дом был празднично освещен.
Мод, как ребенок, сбежала с лестницы и бросилась Маку на шею. Еще из палисадника она закричала:
– О, какая я дура, Мак!
Ее не смущало, что шофер слышит ее.
Да, теперь она вооружится терпением и никогда не будет жаловаться.
– Клянусь тебе в этом, Мак!
6
Мод сдержала слово, но это далось ей нелегко.
Она больше не жаловалась, если Мак не приезжал в воскресный день или если он привозил с собой столько работы, что едва мог уделить минутку жене. Мак взял на себя сверхчеловеческий труд, – она это понимала, – труд, какого не выдержал бы никто на его месте. От нее зависело не взваливать на его плечи лишней обузы. Напротив, она должна была стремиться к тому, чтобы дать ему возможность вполне насладиться коротким досугом.
Она была весела и беззаботна, когда он приезжал, и ничем не выдавала тоску, томившую ее в его отсутствие. И странно – он, Мак, никогда не спрашивал об этом, ему и в голову не приходило, что она страдает.
Настало лето. Пришла осень, в бронкском парке пожелтели листья, и деревья перед домом сбрасывали свой зеленый убор, не ожидая вмешательства ветра.
Мак спросил Мод, не хочет ли она переехать в Туннельный город. Она скрыла свое удивление. Ему, пояснил он, придется раза два в неделю бывать там, и он намерен устраивать по воскресным утрам нечто в роде аудиенций, когда всякий, инженер или рабочий, мог бы высказывать ему свои пожелания и жалобы.
– Если хочешь, Мак…
– Мне кажется, что так будет лучше всего, Мод! Вообще я собираюсь, как только представиться возможность, перевести всю свою контору в Туннельный город. Боюсь, впрочем, что тебе покажется там скучно.
– Хуже, чем в Бронксе, не будет, Мак! – с улыбкой ответила Мод.
Переезд должен был состояться весной. Но, готовясь к нему, Мод часто задумывалась: «Что я буду делать в этой цементной пустыне?..»
Необходимо было взяться за какое-нибудь дело, которое захватило бы ее и прогнало бы глупые мысли и мечты.
Наконец в голову Мод пришла чудесная мысль, и она ревностно взялась за ее осуществление. Эта мысль оживила ее, она повеселела и улыбалась так таинственно, что даже Маку это бросилось в глаза.
Мод некоторое время наслаждалась любопытством Мака, но не сумела долго хранить свою тайну. Дело в том, сказала она, что ей необходимо чем-нибудь заняться, необходимо найти себе настоящую работу, и такую, чтобы это не было пустой игрой. И вот ей пришла в голову мысль работать в госпитале Туннельного города.
– Не вздумай смеяться надо мной, Мак! Это совершенно серьезное намерение.
Она, впрочем, уже начала слушать курс лекций, пояснила Мод, в детской клинике доктора Вассермана.
Мак задумался.
– Ты в самом деле уже слушаешь лекции, Мод? – недоверчиво спросил он.
– Да, Мак, вот уже месяц, как я их посещаю. Когда весной я переберусь в Туннельный город, у меня будет определенное занятие. Без этого я не могу.
Мак был смущен, стал задумчив и серьезен. Он изумленно моргал, не находя слов. Мод потешалась над ним.
– Может быть, это и неплохо, если ты чем-нибудь займешься, Мод! – задумчиво сказал он, кивая и растягивая слова. – Но почему непременно в госпитале?..
Вдруг он весело рассмеялся. Он представил себе свою маленькую Мод в костюме сестры милосердия.
– Ты что же, потребуешь большой оклад?
Мод была недовольна его шутливым тоном. Мак принял ее намерение за каприз, за шутку, он не верил в ее выдержку. Он совсем не понимал, что работа стала для нее потребностью. Мод оскорбляло это нежелание понять ее.
«Раньше такое отношение нисколько не огорчало меня, – подумала она на другой день. – Очевидно, я изменилась». И Мод, терзавшаяся днем и ночью потерей веры в свое счастье, пришла к заключению, что женщина не может удовлетворяться только любовью и поклонением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46