Люди собирались на Августеоне перед атрием Святой Софии. Дворцовые стражи с подозрением взирали на растущую толпу. Один за другим они уже готовили копья и вынимали мечи из ножен, ожидая худшего.
Мужчины и женщины на площади поносили египетских монахов и выкрикивали свой лозунг:
– Долой иконоборцев! Долой иконоборцев!
Гвардейцы смотрели на свое оружие. Но разбухшая толпа не выказывала агрессивности. Напротив, люди стояли и кричали, и шум все нарастал, как прилив. Аргирос подумал, что этот новый мотив вряд ли понравится Арсакию, находящемуся в храме Святой Софии. Один монах из свиты александрийского патриарха сорвал листовку со стены дома, бросил ее на землю и стал топтать в ярости. Через мгновение сам он был на земле и получал взбучку от константинопольцев. Те кричали между тумаками:
– Богохульник! Безбожник!
Той ночью уже не спал сам Арсакий. Толпа окружила Студийский монастырь, где пребывала александрийская делегация. От шума половина города была на ногах. Но Аргироса это совсем не волновало. Впервые со времени начала 5 Вселенского собора он проспал всю ночь напролет.
Утром на Августеоне собралось еще больше народа, чем накануне. Магистр радовался, что надел самую лучшую одежду. Красивый костюм заставил людей отступить и пропустить его в Святую Софию. Только одна женщина схватила его за руку и попросила:
– Благословите меня, ваше преподобие!
– Первый раз меня приняли за архиепископа, – заметил он Георгию Лаканодракону, войдя в церковь.
– Надо думать, – рассмеялся магистр официорий. – А ты неплохо поработал с этими формами, верно? Ты потратил столько папируса, что наполовину остановил государственные дела.
Магистру приходили в голову куда худшие перспективы. Он лишь ответил:
– Я счел, что положение требовало принятия мер.
– Да уж, – покачал головой Лаканодракон. – Любопытно: маленькие листки папируса объединили народ ради общего дела.
– Куча маленьких листов папируса, – поправил магистр. – Дарас показал, как слова могут подтолкнуть людей к восстанию. И я подумал, что они могут послужить и единению империи, и с большей мощью, чем служили персам. Такое изобретение, как печатные формы, важно использовать в полной мере.
– Так-то оно так. – Лаканодракон не был уверен, что ему нравится замечание Аргироса. Затем он вспомнил случай из прошлого и повеселел. – Цезарь тоже проделывал нечто подобное. Он вывешивал на римском форуме бюллетени о событиях в городе, чтоб народ мог читать их.
– Да, я…
В этот момент подошел алтарный мальчик и спросил, кто из господ Аргирос.
– Я, – ответил магистр.
– Вот, господин. – Мальчик протянул ему записку. – Госпожа просила отдать вам это.
Лаканодракон поднял бровь.
– Госпожа?
Аргирос развернул записку.
– Она не подписана, – сказал он, хотя и не сомневался, что это за госпожа.
В записке говорилось: «Если хочешь, встретимся после обеда напротив лавки Джошуа, сына Самуила, в квартале медников. Приходи один. Имей в виду: если придешь не один, меня не увидишь. Во имя верховного Бога света Ормузда клянусь, что тоже приду одна; чтоб я оказалась в аду Ахримана, если я лгу».
– Старые счеты, – сказал Аргирос магистру официорий.
Он был уверен, что не сможет подкараулить Мирран; если она говорила, что уйдет от засады, – значит, уйдет. Он знал ее ловкость по Дарасу. Чего он не знал – стоило ли доверять ее клятве. Для большинства персов, последователей зороастризма, не было клятвы страшнее. Но многие так называемые христиане могли с готовностью поклясться именем Отца и Сына и Святого Духа ради собственной выгоды.
– Я должен отлучиться после обеда, – сообщил магистр, приняв решение.
Лаканодракон кивнул и усмехнулся. Он подумал, что у Аргироса назначено свидание. Вспомнив иные таланты Мирран, магистр подумал, что это и правда было бы неплохо.
Квартал медников находился недалеко от Августеона, но Аргиросу казалось, что он попал в другой мир. К листовкам магистра здесь отнеслись, как нигде более в городе: на них едва взглянули. Большинство ремесленников-металлистов были евреями; христианские диспуты волновали их лишь потому, что они могли привести к гонениям. Спрашивая дорогу, Аргирос нашел указанную Мирран мастерскую. Прохожие с любопытством смотрели на его нарядную одежду. Мимо прошла старуха с седыми волосами и большим родимым пятном винного цвета на щеке. Магистр ждал с нетерпением, думая о том, что Мирран могла заманить его сюда, а тем временем где-то еще беспрепятственно провернуть какую-нибудь мерзость.
– Неужели я так изменилась, Василий?
Он развернулся на неожиданный, но знакомый и вкрадчивый звук контральто. Прислонившись к стене, старуха дерзко улыбалась ему. Сверкающие карие глаза могли принадлежать женщине, которую он знал, но…
Она рассмеялась, видя его замешательство. Три ее зуба были черны. Она дотронулась до одного из них грязным пальцем.
– Все это смывается. Я не состарилась за ночь на тридцать лет, уверяю, за что спасибо Богу света.
– Хорошее прикрытие, – заслуженно похвалил ее Аргирос, стараясь не выдать своего облегчения.
Красота так редка в мире, чтобы пропадать попусту. Именно поэтому, решил Василий, он и отверг иконоборчество, а вовсе не из теологических соображений. Но Мирран чересчур опасна, чтобы увлекаться ее красотой.
– Какой смертельный замысел намечен на сегодня, раз последние два не увенчались успехом?
– Никакого, как ни жаль, – улыбнулась она. – Какой смысл? Собор уже пошел по ложному пути. Арсакий будет уворачиваться, суетиться и бороться, опираясь на Ветхий и Новый Завет вашей Библии, но проиграет, на что бы он ни рассчитывал. Император и большинство церковников против него. Единственной надеждой было поднять столичную чернь против икон, и это, судя по всему, не удалось… Твоя идея – повсюду распространить листовки?
– Да.
Мирран вздохнула.
– Я много думала. Так жаль, что ты бежал от моих монахов и от убийцы. Я полагала, что ты мог потерять бдительность после первой неудачной атаки.
– Вторая едва не застала меня врасплох, – признал Василий. Он рассказал, как расправился с наземным убийцей; Мирран поморщилась от огорчения.
– Я уверен, что ты бы выскользнула из любой ловушки, какую бы я ни расставил в Ктесифоне или Экбатане; орудовать в родных стенах – это всегда преимущество.
Странно вести такой разговор с врагом. Аргирос много раз работал против агентов Персидской державы, а Мирран – против римлян, но, несмотря на соперничество, из-за их профессии у них было гораздо больше общего друг с другом, чем со своими же согражданами.
Мирран, должно быть, считала так же.
– Жаль, что мы никогда не сможем работать вместе, а не друг против друга.
Василий кивнул.
– Боюсь, это невозможно, – сказал он.
– Никогда не знаешь наперед. Кочевники на северных равнинах бурлят, и они угрожают как Римской империи, так и Персии. Против них мы могли бы преследовать общую цель.
– Может быть, – из вежливости согласился Аргирос, не веря в это. Он сменил тему. – Что ты будешь делать теперь, когда тебе уже не нужна связь с Арсакием?
– Бросить его мне не жаль, – сказала она с кривой усмешкой. – С тобой я получала больше удовольствия там, в Дарасе.
Она рассмеялась, заметив, как сквозь загар на его лице проступил румянец, и вернулась к заданному вопросу.
– Думаю, поеду назад в Персию, посмотрю, куда меня отправит великий визирь: может быть, на Кавказ, чтобы отвратить царя-вассала от Христа и повернуть его к Ормузду.
– Не думаю, – сказал Аргирос и подскочил к ней. Они были одни, это ясно. Он выше, сильнее и быстрее, и она представляла слишком большую угрозу для империи, чтобы позволить ей покинуть Константинополь.
Мирран не попыталась бежать. На мгновение она даже прижалась к нему, когда он схватил ее, и сквозь старое тряпье почувствовал упругое тело. Губы персиянки коснулись его щеки; он услышал ее тихий смех.
А затем она вдруг стала вырываться, точно дикая кошка, и кричать:
– Помогите! Помогите! Этот христианин хочет изнасиловать меня!
Из мастерских по всей улице выскочили мужчины. Они устремились к борющейся паре, некоторые с попавшими под руку инструментами, другие с голыми руками. Они оторвали Аргироса от Мирран с криками:
– Оставь ее!
– Ты, собака, ты думаешь, что у тебя есть деньги и ты можешь овладеть любой женщиной?
– Посмотрим, как это тебе понравится!
– Отойдите от меня! – кричал Аргирос, отбиваясь от обозленных медников. – Я…
Кто-то ударил его в живот, и он на время утратил дар речи. Инстинктивно защищаясь, он схватил одного из противников, повалил его поверх себя и прикрылся им как щитом от кулаков и пинков евреев. Наконец он смог набрать воздуха в легкие.
– Стойте, глупцы! – закричал он из-под укрытия. – Я императорский магистр и провожу арест!
Упоминание должности заставило противников остановиться на секунду.
– Это не было насилие, – продолжил Аргирос среди всеобщего молчания. – Женщина – персидская шпионка и даже не еврейка. Поймайте ее, и я вам докажу. Если вы мне поможете найти ее, я забуду, что вы набросились на меня. Вас ввели в заблуждение.
Со стоном Василий поднялся на ноги и помог встать кузнецу, телом которого прикрывался. Тот держался за ребра и стонал; ему досталось больше тумаков, чем магистру. Остальные медники разбежались кто куда.
Но Мирран уже исчезла.
Лучи солнца, проникавшие сквозь окна в основании купола Святой Софии, были уже не так ярки, как во время начала Вселенского собора два месяца тому назад. Вершина лета прошла, приближалась осень; если священнослужители намеревались вернуться к своим храмам в этом году, им следовало отплыть поскорее, пока не начался сезон штормов.
Вместе со всем двором Аргирос стоял в боковом нефе храма и слушал, как патриарх Евтропий читал решения Собора.
– Отныне любому, кто заявит, что икона – это кумир, – анафема, – нараспев произнес патриарх.
– Анафема, – эхом отозвались священнослужители.
– Отныне любому, кто заявит, что писать образ и почитать образ – это несторианство или монофизитство, – анафема, – продолжал Евтропий.
– Анафема, – согласились клирики.
Аргирос взглянул на Арсакия из Александрии, который с жалким видом присоединился к провозглашаемой анафеме. Только слово «отныне» спасало его. Если бы он не уступил, то вверг бы своих людей в раскол и в еще более страшные раздоры.
– Любому, кто отныне заявит, что наш воплощенный Господь Иисус Христос не может быть изображен, – анафема.
– Анафема.
– Любому, кто отныне заявит… – Анафемы так и сыпались. Когда все они были зачитаны, Евтропий склонил голову и продолжил: – С помощью и под заступничеством Святого Духа мы определили и провозгласили эти истинные и верные догмы нашей святой православной церкви. Анафема любому, кто осмелится противоречить им.
– Аминь, – произнесли все присутствующие в храме прелаты и придворные хором.
Император Никифор поднялся с высокого трона, поклонился клиру и покинул церковь.
– Собор объявляется закрытым, – произнес Евтропий и издал сдержанный вздох облегчения. Когда он спустился с кафедры, священники уже спешили прочь; моряки не отправятся в штормовое море даже ради архиепископов.
Придворные степенно разошлись.
– Еще одно заблуждение искоренили из церкви, – сказал Лаканодракон, удовлетворенно потирая крупные, узловатые ладони.
– Так ли? – с горечью спросил Аргирос. Магистр официорий одарил его острым взглядом. – Как мы можем заявлять, что Святой Дух спустился и вдохновил Вселенский собор? Это персидский план изначально разжег противоречия, и памфлеты помогли повернуть вещи в желательном для императора направлении. Не так уж много простора для божественного вмешательства.
– Не ты ли говорил, что нам нужно помочь Святому Духу? – напомнил ему Лаканодракон. – Бог действует через людей; вот для чего Он их создал – чтобы развернуть Его представление о мире.
Он дотронулся до плеча магистра.
– Ты же сам указал, что Бог стал человеком, чтобы спасти человечество.
Оба перекрестились.
– Да, но то было чудом, – настаивал Аргирос.
– По-твоему, все чудеса так заметны? – спросил магистр официорий. – Святой Афанасий и святой Кирилл Александрийский, если прочесть их труды, выступают в них как грубые и жадные до власти люди. А догме, за которую они боролись, мы следуем до сих пор, хотя один из них умер почти тысячу лет назад, а второй – почти девятьсот. Разве это не чудо?
– Если представить таким образом, полагаю, это чудо. И все же…
– Знаю, – вздохнул Лаканодракон. – При ближнем рассмотрении любое человеческое учреждение несовершенно; при твоей работе ты знаешь это лучше других. Стоит ли сокрушаться, что сказанное справедливо и для церкви? Если ты жаждешь чудес, я тебе покажу еще одно: в Египет, Палестину и Анатолию, во Фракию и на Дунай, в Италию, Карфаген и Испанию с этого Собора вернутся священники и перенесут через моря одну общую доктрину;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44