Скорее всего, позывные скрина действительно знакомы лишь самым близким друзьям. Формально Костадиса никто не может обвинить в сопричастности к убийству Милены Харвик, его фирма не нуждается в ежедневном присутствии шефа, у грека нет в Петербурге близких родственников. Он исчез, переслав лично мне кусок записи. Его взрослый сын живет с семьей в Париже и на запросы об отце ответил встречными вопросами.
Может статься, что и у сына нет этого номера. Пока Изабель записывает, я двадцать раз повторяю последовательность цифр про себя. Теперь остается гадать, успела ли она передать координаты тем, кто ее послал. Я вспоминаю мужчин на военном катере. Эти люди спокойно возили с собой крупнокалиберное огнестрельное оружие. Эти люди намеревались нас прикончить среди бела дня, и не в глухой тайге, а на виду у сотен отдыхающих. Я думаю о том, что Костадису даже не надо отвечать на сигнал вызова; после того как федералы обязали население ежегодно перерегистрировать все скрины, в схему приборов добавилась пассивная дополнительная антенна с соответствующим набором электронных прибамбасов. Как только прибор включается в электросеть для подзарядки, антенна автоматически выдает сигнал о своем местоположении.
Помнится, в Думе шли острые дебаты, и находились умники, возражавшие против тотального контроля за компьютерами. Но весьма «удачно» подоспела серия вокзальных терактов, именно с участием скринов. Тогда террористы ничего не взрывали, а запустили в сети сразу десяток опаснейших «червей»… Еще хуже, если Тео оставил Ласкавому позывной от «левого» скрина. При первой же попытке выйти на связь ближайший ретранслятор выдаст сигнал федералам, и к месту сигнала вылетит вооруженная группа. Правда, только на территории страны, и на Урал они будут добираться довольно долго. Но Костадис вроде бы улетел на юг…
— Эй, почему ты такой грустный? Светлый праздник, малыш. Ну-ка, немедленно прекрати дуться… Ой, ты за что-то на меня сердишься?
В лице и даже позе Изабель происходит разительная перемена. Она снова котенок, мягкий послушный зверек, готовый шалить и обниматься.
— Я совсем не сержусь…
— А когда мы снова будем играть с твоими друзьями? Светлый праздник, малыш. Ой, они все такие славные и замечательные… — Она изгибается у меня на коленях и, цепляясь одной рукой за мою шею, машет кому-то внизу. — Только кажется, ты меня при-рев-но-вал? Светлый праздник, малыш. Меня нельзя ревновать, ведь мне нужен только Петечка…
С первого этажа спортзала ей отвечают. Я вижу мельком белозубые улыбки, потные плечи, зажатую в тиски тренажеров мускулатуру. Там разминаются наши мальчики, наши сочные помощники второго эшелона.
— И вовсе я тебя не ревновал! — хохоча, я задираю на ней платье.
Гвоздь выпадает из ее кулачка и катится на пол.
— Что это за железяка? — изумленно спрашиваю я; мои руки замирают на ее оголившихся бедрах.
— Вот так штука-а… Понятия не имею, — с неподдельным удивлением отвечает Изабель и приподнимается, чтобы облегчить мне работу.
Она стоит, широко расставив загорелые ножки, на брезентовом мате. Она тянет вверх руки. Я стягиваю с нее платье через голову, под ним ничего нет, кроме двойной цепочки на талии. По узенькой лесенке на балкон уже поднимаются мальчики.
Тот я, который лежит на кушетке, запутавшись в проводах, нажимает на кнопку сброса. Ему предостаточно на сегодня чужого секса. Тем более что стоит пожелать другую женщину, как возвращаются болезненные мысли о Ксане.
Мне слишком больно хотеть других, пока есть она.
Я освобождаю голову от захватов и некоторое время привыкаю к свету. Рядом шумно пыхтит Гирин и дышат еще человек шесть, не меньше. Все они проявляют вежливость, не торопят. Так у нас принято — никогда не торопить сенсорика после выхода из чужого сценария. Мы создаем впечатление, что после выхода требуется отдых. Мы изображаем усталость и намекаем на срыв нервной системы.
Мы творим легенду о первопроходцах.
Очень скоро все изменится, наши головастые инженеры найдут способ безболезненно «перекачивать» стрим из одного мозга в другой, и тогда, чтобы выслушать чужую драму или снять показания, будет достаточно прилечь на соседской кушетке…
Мы сможем залезть друг к другу в самые постыдные закоулки сознания.
Я боюсь себе даже представить…
…Они все ждут, что я скажу. А я лежу на кушетке и думаю о двух важных вещах. Первая мысль становится навязчивой. Кто меня продал на Родосе?
За тележками с аппаратурой, помимо инженеров и сценаристов, сидят парни Клементины, это Гирин на свой страх и риск выписал им пропуска в лабораторию. А еще там сидят другие парни, из нашего отдела безопасности. Их никто не звал, они ни черта не понимают в технике отдела, но нюх у ребят не хуже, чем у сторожевых псов. Они пришли без спроса, потому что почуяли скандал. А я думаю, как и что сказать, мне ведь надо выйти отсюда живым. После того, что я увидел, вдвойне хочется остаться в живых, просто мания какая-то…
Вторая мысль — о том, что каждого актера-перформера лично утверждает Гирин. То есть, не он один, там целая комиссия из психологов, врачей и режиссеров, но утверждает своей подписью Карлович. Члены комиссии имеют дело с теми данными, которые им предоставляет секретариат, но подноготная каждого человека известна только председателю. Я ловлю его взгляд. Гирин пыхтит и чешется, словно знает, что я сейчас скажу.
— У нее «синий флажок», — говорю я, внимательно наблюдая за его пухлой самодовольной харей. — Кстати, вы нашли ее тело?
— Что? У кого флажок? — Гирин быстро переглядывается с кем-то за моей спиной. — Дружочек, не сейчас. Давай-ка отдохнем, а потом займемся отчетом, все подробненько, обстоятельно… Ты неважно выглядишь, дружок. Я думаю, тебе не стоит сегодня одному возвращаться домой. — Он делает ударение на слове «одному». — Я уже распорядился, выспишься в медпункте, там тебя уже ждет доктор.
Меня предали, это очевидно. Взывать бесполезно, отсюда меня не выпустят. Я потратил уйму нервов и почти все сбережения, сменил два частных самолета, пока добрался до международного аэропорта, и… сам попросил их о встрече на земле. Инженеры, техники, сценаристы. Парни Клементины, наши охранники, Гирин… Нет только сенсорика, который должен был меня сменить. Я уже догадываюсь, что смена не придет. Им совершенно незачем пускать в этот сценарий еще кого-то. Я смотрю в их пустые свинцовые глаза и везде читаю лишь два слова.
«Тебе конец».
Похоже, нам всем скоро конец, но Тео Костадис нашел выход.
— Худо мне… — Я встаю и хватаюсь за живот. — Перележал все-таки… Не стоило полсуток на жидком корме…
Чувствуя, как их недовольные взгляды буравят спину, я ковыляю в сторону уборной. Однако в коридоре сворачиваю и, минуя лифты, по лестнице взбегаю на третий этаж. Я уже предполагаю, как отсюда выберусь — на третьем этаже возле окон туалета по наружной стене проходит пожарная лесенка. Я сам о ней упоминал в докладной, когда составлял отчет об угрозе шпионажа. Как будет славно, если лестницу не спилили…
Как ни странно, в туалете меня никто не преследует. Я разминаю затекшие мышцы, делаю десяток наклонов и приседаний, брызгаю водой в лицо и выглядываю в коридор.
Никого.
Ночью в здании полно народа, но если никто пока не выкручивает руки, это не значит, что меня выпустят через вахту. В медпункте ждет доктор. Или несколько «докторов». Еще немного, и они сообщат Гирину, что пациент потерялся.
Я выглядываю в форточку. Пожарная лестница проходит рядом с окном женского туалета. Спустя минуту я уже протискиваюсь сквозь узкую фрамугу и выбираюсь на карниз. До газона каких-то двадцать метров.
Эти шесть шагов по карнизу показались мне самыми длинными в жизни. Внизу все равно пришлось прыгать с трехметровой высоты. Вне сомнения, камеры зафиксировали мое падение минимум в трех ракурсах, но просмотрят записи только утром.
Я ловлю такси без водителя и разворачиваю скрин. Руки трясутся, и оказывается, в двух местах я поранил ладонь.
— Два-ноль-четыре…
Если он в стране, то не ответит. Не такой он идиот. Если он слышал о том, что произошло с Юхано-вым и Петей Ласкавым, то не ответит ни в коем случае. Лишь бы его не прибили…
Скрин сигнализирует об успешном подключении. Ого! У оператора сети код ЮАР или Мозамбика, но принимающий компьютер «левый» на все сто…
На экране сплошные помехи и серая мгла.
— Тео, это Полонский, вы должны меня помнить…
Я оборачиваюсь. Из-за угла выныривают фары, наше такси нагоняет большая машина, автопилот перестраивается в правый ряд.
— Тео, это Януш Полонский, дознаватель Экспертного совета. Слушайте, Ласкавый убит, я не смог ничего предпринять. Я смотрел сценарий… «Милый, тебе конец!»…
И вдруг — шорох и треск сменяются первой симфонией Бетховена.
— Не орите, я не глухой. Вы можете приехать прямо сейчас? Боже, до чего тупой! Ну конечно, я в Питере. Нет, хрень такая, не ко мне, это слишком… Смените машину и рулите по второй кольцевой, дальше я подскажу. Торопитесь, капитан.
Хотя мы давно уже опоздали…
23. ТЕО И КУЛЬТУРА
— Капитан, вы, помнится, горели желанием меня выслушать? Ну так слушайте… И он заговорил.
Первые пять минут Полонскому было невыносимо скучно. Костадис сообщал общеизвестные сведения, но чем дольше он говорил, тем меньше Янущу хотелось спать…
…Я был подростком, когда появились первые игровые форматы. Они игрались еще на старом, так называемом плоском телевидении, и в короткий срок захватили половину эфирного времени. Вдумайтесь, полвека назад по всему миру снимали не больше десятка шоу в год! Затем их количество удвоилось и удесятерилось… Как всегда победили сильнейшие. Причем победили не только более слабых по режиссуре и зрелищности, но они исподволь начали выдавливать из эфира другие жанры…
Итак, ретроспективно развитие болезни выглядело следующим образом. Вначале зародились примитивные сценарии, о которых сейчас никто не помнит, кроме библиотекарей. Они были основаны на чистом визуале и эксплуатировали банальный вуайеризм. Полный бред. Продюсеры первых шоу сами не ожидали, какой фантастический интерес вызовет подсматривание за туповатыми подростками, вынужденными коротать дни в аквариуме…
Я вижу, вам это все не особо интересно, а жаль. Мне-то пришлось прочесть горы материалов по теме… Так вот, на смену визуалам пришли темы, где от участников требовали элементарных знаний либо логической, скажем так, гибкости… И одновременно зародились первые жесткие игрушки. Наглядный пример — «Двое в тайге», один из примитивных римейков… Таким образом, параллельно начали развиваться две линии. Интеллектуальная, где создателям приходилось все время балансировать на краю, рискуя потерять зрительский интерес. Это когда участники подбираются слишком умные и уровень вопросов выходит за рамки обывательского восприятия — это тоже, знаете ли, хренотень… Таких программ я просмотрел сотни, и отголоски сохранились до сих пор. Да вот, взять хотя бы «Кубики» с четвертого… Да, да, там где сражаются несколько семей. Таскают тяжеленные кубы, составляя из них верные слова. Удачный сплав физической и умственной нагрузки… И вторая линия, соответственно — это экстремалы всех мастей.
— То, чем заняты «Салоники»?
— Вот еще! Фирма «Салоники» была нацелена на сегмент сетевых игр. У нас с Левой Сибиренко много лет была договоренность, что все свои успешные проекты, из которых можно сделать игру, он отдает мне… А вы пытаетесь блеснуть осведомленностью? Зря, я в курсе всех ваших шпионских потуг. Ладно, ладно, не дуйтесь. Очень скоро вам предстоит убедиться, что все это время вы копали в ложном направлении, хе-хе… Не за ворота тюрьмы, а как раз наоборот. Ладно, не сбивайте с мысли, у нас нет времени на болтовню. Так вот, вторая линия реалити-шоу взяла курс на ужесточение форматов. И те, кто за этим направлением стоял, преуспели гораздо больше «интеллектуалов». Вот такая хрень! Почему так вышло, капитан? Вам не терпится ответить, что ответ лежит на поверхности, что людишки злые и неразвитые, оттого и тянутся к жестокости? А вот и не спешите, не все так однозначно… Упрощенно говоря, экстремальные сценарии выигрывали у интеллектуальных из-за большего спектра возможностей. Им было куда развиваться, само собой, в сторону обострения сюжетов. Я еще помню веселые такие задумки, типа «Крымских катакомб». В «Катакомбах» сам принимал участие, кстати, вместе с Жорой Гириным, а позже продюсировал пару серий…
— Гирин участвовал в «Катакомбах»?!
— А что тут такого? Да вы еще многого о нем не знаете, и ни к чему… Там было страшно, но достаточно прямолинейно. Специально вырытые подземелья в дополнение к существующим, псевдоисторические псевдоценности, которые надо собирать, уйма ловушек и командный дух. Запомните эти слова, капитан — «командный дух», мы еще к ним вернемся… Да, несколько команд с разных сторон входят в катакомбы и под присмотром телекамер недели две спускаются к загадочному подземному озеру, где на дне скрыты артефакты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61