— А теперь должно пройти пять лет, прежде чем ты вернешься и восстановишь хорошие отношения.
— Если вернусь. — Виктор вздохнул и откинул голову назад, уставившись в светящуюся потолочную панель. — А ты?
— Я свободен, со мной все ясно. Хотелось бы, чтобы все остальные тоже были в порядке.
Виктор потер усталые глаза. Да, это самая главная проблема.
— Значит, ты согласен с тем, что надо сменить тренировки, чтобы наши люди не стали сходить с ума.
Терминал загудел, на экране возникло лицо Мики Габания.
— Товарищ майор, разрешите доложить: рядовой Кузнецов ранен. Дальше. Я оформляю на него рапорт. Он сделал попытку ударить старшего офицера.
Виктор взглянул на Сэма.
— Боюсь, что уже началось.
И что мне теперь делать? Неужели это первая искра, которая скоро охватит пожаром всех нас?

* * *
Болячка заполнил воздухом дыхательные мешочки и с раздраженным свистом длинно выдохнул.
— Толстяк не отвечает. Это на него не похоже.
Созерцатель сплющился, его бока пульсировали,
— Нет причин для волнения. Он, возможно, погружен в медитацию и не хочет, чтобы его беспокоили.
— Да. Но его штурман должен как-то отреагировать. Для этого нам и нужны штурманы. Им надо быть очень старательными, они имеют возможность многому научиться у Оверонов, развить абстрактное мышление, например, но их главная задача — освободить Оверона от повседневной рутины, чтобы он мог оттачивать свою мысль.
— Этим мы и должны заниматься, а не волноваться из-за Толстяка, — проворчал Созерцатель сквозь раздувающиеся дыхательные отверстия.
Болячка сплющился, его оболочка стала бугристой.
— Я взял на себя ответственность найти Толстяка только из-за того, что в это вмешался Шист. У меня тоже есть свои дела. Но это не шутка.
— А Пашти? Насколько серьезно нам следует отнестись к ним, ведь циклы приближаются? — Созерцатель стал совсем плоским. — Мне кажется, не стоит вмешиваться. Толстяк никогда не причинял тревоги. Насколько опасны эти гомосапиенсы? Я просмотрел записи запрета, и у меня не возникло подозрений, что они могут представлять какую-то опасность для Пашти.
— Они склонны к насилию, нездоровы.
— Честно говоря, я не вижу от них особого вреда, кроме того, что они страшно грязные и плохо воспитаны.
— Но у них есть оружие. Все их развитие основано на применении оружия.
— Во время циклов Пашти легко справятся с их оружием. Согласно последним сведениям, гомосапиенсы используют металлическое оружие, которое вряд ли способно пробить панцирь Пашти. Достаточно легкого толчка, чтобы свалить с ног это хрупкое существо и даже убить его.
— Тогда почему их запретили?
— В основном чтобы предохранить Пашти и Ахимса от общения с ними. Их мозг по химическому составу похож на наш. Существует слабая вероятность заражения. А кроме того, какая польза от общения с существами, способными к саморазрушению? Даже если допустить возможность натренировать их и подготовить к работе в сфере обслуживания, все равно они не способны выйти с нами на связь, овладеть высокими техническими навыками и атрибутами цивилизации. Но на Совете решающим доводом в пользу запрещения их планеты послужило соображение, что когда-то в будущем может случиться, что они начнут воевать друг с другом и посеют смуту. Кому захочется жить рядом с существом, которое в любую минуту может стать агрессивным? К тому же они удивительно самовлюбленные. Они непокорны, не слушаются своих начальников, и вообще, если что-то встает на их пути, они приходят в ярость. А тебе хотелось бы, чтобы тебя окружали животные, воспринимающие тебя как угрозу?
Оболочка Болячки начала обвисать.
— Вселенная и без этих диких зверей довольно опасное место. Если окажется, что Толстяк и в самом деле нарушил запрет, нам придется принять срочные меры.
— И ты думаешь этим заняться?
— После того, что ты тут сказал, — конечно. Если Толстяк сошел с ума, придется его изолировать, сослать куда-нибудь подальше, чтобы он не мог заразить остальных. Что касается людей, то самым верным решением было бы уничтожить их именно сейчас, когда они узнали, что цивилизация существует.
— Может быть, будет достаточно всего лишь усилить запретные санкции?
— Ты бы хотел сидеть взаперти на своей планете, узнав, что другие живут среди звезд?
— Они же животные! Зачем сравнивать? Хотя, может, ты и прав.

* * *
Заложив руки за спину, Шейла мерила шагами свою комнату. Хотя глаза ее были опущены к полу, она помнила о Викторе и представляла, как в свете панелей отливают золотом его светлые волосы. Наконец она заставила себя сосредоточиться на проблеме, с которой он пришел к ней.
— И что ты предполагаешь предпринять, Виктор? Как я смогу отвлечь их от мыслей о доме?
Стукалов поднял руки.
— Сейчас Сэм заставляет их бегать и потеть, уверенный, что если свободное время будет занято физическими нагрузками, то к вечеру они, обессиленные, заснут молниеносно. Просто не хватит сил задуматься о доме.
— А как же занятия с компьютерами? Я познакомилась с результатами: мы едва управляемся с информацией, которую просил изучить Толстяк.
Виктор нахмурился.
— Кажется, эти обручи Ахимса по-своему влияют на человеческий мозг. Я заметил, что информация, заложенная в него, остается… ничего не надо специально запоминать. То, что записано на дискету, автоматически внедряется в мозг.
Шейла повернулась.
— Значит, нам надо узнать больше. Мне бы хотелось, чтобы каждый человек не меньше четырех часов в день проводил у терминала. Я хочу, чтобы они занимались физикой, галактической историей, наукой Ахимса. Возможно, это пригодится. Образование никогда никому не вредило.
Она подошла к автомату и взяла чашку чая.
— Виктор, скажи мне честно. Ты и твои люди, вы готовы подчиниться моим приказам? — Она задержала дыхание. Так много будет зависеть от этого спокойного сильного человека.
Он уловил подтекст, прозвучавший в ее словах. Шейла взглянула на него в ожидании ответа.
— Смотря какой приказ. Сомневаюсь, что мы бросимся штурмовать Политбюро по твоему приказу.
Ее глаза не дрогнули.
— Я хочу знать, подчинитесь ли вы любому моему приказу, который я отдам здесь, во время выполнения этого задания? Мне нужно беспрекословное подчинение — буквально. Ты дашь мне такое право? Доверишься мне?
Глаза Стукалова сузились, превратившись в щелочки.
— Я уже получил приказ от Генерального секретаря. Почему ты говоришь о доверии?
Она скрестила руки, прошлась по комнате и остановилась возле него, глядя прямо в холодные синие глаза.
— Ты бы меня понял, увидев звезды в кабине наблюдения, — перед глазами раскрывается целая вселенная, которой лишится человечество. Сейчас я не могу ничего сказать тебе. Толстяк установил систему перевода в кабине наблюдения.
Его глаза перехватили ее взгляд, испытывая, выискивая слабость. Медленная улыбка тронула его губы, в глазах сверкнуло понимание. На короткий момент их души соприкоснулись, и сердце Шейлы начало таять. Застигнутая врасплох его взглядом, она впервые почувствовала себя хрупкой, незащищенной. Привычное хладнокровие покинуло ее. Она словно в первый раз увидела его.
— Я буду следовать вашим приказам, майор. Да, я доверяю вам наши жизни.
— Спасибо тебе, Виктор.
Ты всегда играешь, не так ли? Его взгляд не мог обмануть ее. Шейла взяла себя в руки.
— Завтра мы приступим к новым тренировкам. Это немного разрядит атмосферу. В то же время мы должны подготовиться к неожиданной контратаке Пашти.
Он повернулся, в глазах возникло любопытство.
— Контратака Пашти? Но я думал…
Она заговорщически подмигнула.
— Представь: ты — Пашти, и твою станцию внезапно захватили; каковы твои действия?
Усмешка раздвинула его губы, в глазах сияло нескрываемое восхищение.
— Конечно, контратака.

* * *
Катя Ильичева вошла в комнату Габания и распустила по плечам пепельные волосы. Он обнял ее могучими руками и крепко прижался к ее хрупкому телу, глядя на отражение ладной фигурки в зеркальной стене. По сравнению с ним она казалась такой маленькой.
— Ты нервничаешь, Мика. — Она отошла в сторону, бросила на стол сумочку с дамскими мелочами и пробежалась пальцами по спинке стула. Все, что она делала, выглядело… профессионально. Она посмотрела на него дразнящим взглядом из-под густой пряди, закрывавшей пол-лица.
Сердце бешено стучало, но он старался сохранить невозмутимое выражение лица.
— Предвкушаю.
Он подмигнул ей, подошел к автомату и заказал два стакана водки. Сам он еще до этого выпил двойную порцию для храбрости.
Он чувствовал себя виноватым перед Ириной, никак не мог выбросить из головы память о ней. Катя выпила, внимательно разглядывая его из-под опущенных век, дразнящая улыбка тронула уголки ее губ.
— Переживаешь из-за жены?
Габания сглотнул.
— Откуда ты знаешь?
Она засмеялась, сверкнули белые зубы.
— Я видела многих мужчин, которые боролись с собой, зная, что собираются сделать, и уже готовя себя к последующим страданиям. В большинстве случаев я старалась им помочь, но за тебя я не волнуюсь.
Мика долил себе водки, глаза его скользнули по ее фигуре. Грудь Кати туго натягивала ее космический костюм. Плоский живот и тонкая талия подчеркивали изгиб бедер. Она встала перед ним, посмеиваясь над его оценивающим взглядом, соблазнительная, уверенная в себе. Катя была настоящей куртизанкой, не то что его коренастая Ирина.
— Но почему я? — вдруг спросил Мика. Этот вопрос продиктовала ему интуиция, которая много раз помогала ему уцелеть.
Она подошла поближе, внимательно оглядела его, а потом провела пальцами по его груди, поглаживая выпуклости мускулов.
— Если честно, у меня никогда не было такого мужика, как ты. Влиятельные банкиры, политики, генералы — короче, те, чья осведомленность могла пригодиться КГБ. Допустим, мне любопытно, что чувствуют такие, как ты. — Она улыбнулась ему сквозь стаканное стекло. — Ну что, правда, интересно?
Мика усмехнулся,
Она отпила водки и поставила стакан на стол. Потом, как ленивая кошка, подошла к нему, наклонилась поцеловать, приблизив к его лицу свои манящие губы. Ее язык встретился с его языком. Он перестал соображать, когда она начала стаскивать с него одежду, поглаживая его горячую плоть.
Она наклоняла голову все ниже и ниже, и ее теплое дыхание обжигало его живот. Когда она добралась до его напрягшегося пениса, он застонал.
— Приляг, — сказала она ему. Голос ее звучал слаще меда. Пока он ложился. Катя сняла с себя форму. При виде обнаженного тела Мика услышал стук собственного сердца. Она стояла неподвижно, глядя ему в глаза, с торжествующей улыбкой на прекрасном лице.
Когда она легла рядом с ним и принялась со страстью целовать его тело, он снова увидел в ней что-то хищное.
Габания смотрел в светящийся потолок.
— Ну что ж, через пять лет я вернусь и увижу, что там натворила Ирина. — Он взглянул на Катю. — Давай поспорим, что у меня появятся еще двое детей, а третий будет на подходе?
Катя пожала плечами.
— Думаю, глупо волноваться из-за этого. И вообще, признайся, ты не так уж сильно переживаешь из-за нее.
Габания нахмурился.
— Она моя жена.
— Но ты ей не веришь. Как можно переживать из-за человека, которому не доверяешь?
Мика приподнялся.
— Ну, я думал… я… Может быть, я не задумывался об этом.
Она улыбнулась, подмигнула ему и встала.
— Сейчас я пойду в душ, а потом к себе.
— А ты не хочешь остаться? Может…
Она приложила пальцы к его губам и снова стала похожа на хищника.
— Мика, я не заменитель жены. Я офицер КГБ. И ты не единственный, кого тревожит вопрос, что мы найдем на Земле, когда вернемся. Я тебе очень благодарна. Позаботься о себе. Иногда можешь звать меня. Если мы оба свободны, посмотрим, может, что-то и получится. Но никаких гарантий.
Она на минуту замешкалась, взглянув на него через плечо. Душа Мики затрепетала. Потом она вошла в душ и включила воду.
Он смотрел на ее восхитительную фигуру, стараясь запомнить, За всю свою жизнь Мика не испытывал ничего подобного. Он покупал женщин, брал их на полях сражений, делил ночи с Ириной, когда бывал дома, но Катя была мастером, она истощила его, превратила в хнычущую развалину.
— И как у тебя это получается? — ласково спросил он. — Я никогда в жизни не встречал женщину, которая принесла бы мне…
— Профессиональная тайна, — усмехнулась она, натягивая форму. — На капиталистов тоже действует.
Потом она ушла.
Мика лег на спину. Комната кружилась у него перед глазами. Слишком много водки. Он зажмурился, вспоминая ощущения, которые она пробудила в его теле, но никак не мог отвязаться от образа Ирины, которая обычно лежала не двигаясь, до тех пор, пока он не достигал кульминации.
Может быть, эти пять лет будут не самыми худшими в его жизни.

* * *
Моше легко запрыгнул на свой танк, глядя вниз на ряд смертоносных машин. Рота АСАФ забиралась в них, готовя танки к началу тренировки. Круглые панцири машин блестели в белом свете орудийного отсека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80