— Я…
— Ну, скажи.
— Пять лет, Моше. Ты знаешь, как это долго? Моя дочь… ей будет десять. А моя жена… ну, многое может случиться за пять лет. Узнает ли меня сын? Он дитя, Моше. Крошечный младенец в пеленках.
Все-таки тоска по дому. Моше не отрывал взгляда от черной жидкости — в ней отражалась белым пятном светящаяся панель потолка.
— Эти пять лет они будут в безопасности.
Йелед обратил страдальческие глаза к Моше.
— Почему?
— Ахимса дал обещание.
Йелед зажмурился.
— Нам и раньше много обещали. Садат давал гарантии. Даже американцы. Сколько зла причинили нам эти обещания, Моше? Наша единственная гарантия — оружие за плечами, МОССАД и его скрытая деятельность. Это другое дело. Ахимса говорил, что Израиль будет в безопасности. Но касается ли это моей жены? Моей дочери? Сына? А, бомбы? А нападения террористов?
— Мы все очень стараемся…
— Мой сын растет без меня! — Йелед сжал кулаки. — Это самое ужасное. Я думал, что мы получим известия.
Чем ответишь на это? Что он мог сказать? — Пять долгих лет. Ей придется пять лет прожить в аду, Моше. Она даже не будет знать, что я жив. Пять лет волнений и… — Покрасневшие глаза Йеледа обратились к голограмме планеты — коричнево-голубому драгоценному шарику, закутанному в покрывало белых облаков.
— Она получит от тебя письмо. Американский президент позаботится об этом.
Пять долгих лет. Впервые мысль о том, что Анны нет в живых, принесла ему облегчение — ей не надо будет волноваться о его безопасности. Но как же другие? Йелед был первым.
— Но поверит ли она, что это я написал письмо? Мы знаем, что они рассказали людям. Неужели она поверит, что любимый ею человек унесен на небеса какими-то пришельцами из космоса? Если бы ты сам не был здесь, если бы не видел всего этого, разве ты поверил бы?
— Старина, не на все вопросы я могу ответить. Подумай о том, что мы люди практические. Мы не американцы, которые могут сидеть в безопасности, отделенные океаном от всех неприятностей. Мы привыкли к ужасной действительности. Мы здесь — пленники Ахимса. В нашем положении можно сделать две вещи. Или изо всех сил бороться за то, чтобы остаться в живых, или сдаться.
Йелед все смотрел на голограмму.
— Извини, Йелед, но космос небезопасен, как и Израиль. Пашти представляют такую же угрозу, как и арабы. Пока ты принимаешь решение, мы с Чеймом останемся на посту. Скажем, что ты болен.
Моше встал.
— Мне кажется, очень хорошо быть евреем. Никогда нет такой роскоши, как выбор. Или жертвуешь тем, что любишь, или… умираешь.
Не оглянувшись, Моше вышел из комнаты и зашагал по коридору. Я не могу его винить. Кто на очереди? Что там Пашти? Нас доведет до ада проклятая реальность!

* * *
Сэм провел рукой по лицу. Кожа была как неживая. Он заставил себя вспомнить все свои познания в физике и астрономии, позабытые за годы сражений и тренировок. Учебный процесс помогал справиться с тревогой: он понимал, что его люди здорово влипли. Ведь до сих пор неизвестны истинные намерения пришельцев, а люди находятся в их власти.
Сэм вошел в столовую. На часах полвторого ночи. Столовая, однако, не пустовала — за столом в одиночестве сидела женщина, перед ней стоял поднос с едой.
Сэм заказал ветчину и бутерброд с сыром. И много колы. Стоя около автомата, он уже отчетливо видел женщину. Это была Светлана Детова. Он подошел к ней с тарелкой в руке.
— Простите, это место не занято?
Она подняла на него глаза — такие же усталые, как у него.
— Садись, капитан. Составь компанию. Я слишком долго не разговаривала с людьми. У компьютеров, которыми я занималась, своя логика.
— И как идут дела?
Она размешала кофе и пожала плечами.
— Так, потихоньку, но я никогда не могла предположить, что буду так быстро обучаться. Любопытно, в критической ситуации, когда у тебя нет выбора, твои способности к учению растут с невероятной скоростью.
— Но дела двигаются?
Она пожала плечами, многозначительно взглянув на него своими голубыми глазами.
— Если Толстяк наблюдает за мной, его, наверное, забавляют мои неловкие попытки. Мне кажется, нам здорово повезло, что он не вернул нас на Землю, как законченных идиотов.
Сэм кивнул:
— Угу.
Она криво усмехнулась.
— Судя по выражению твоего лица, тебя вовсе не интересуют мои компьютерные глупости.
— Ты выглядишь не лучшим образом.
Она подперла рукой голову, и в самом деле, силы покинули ее.
— Ты тоже.
Он зевнул.
— Да, знаешь, я заметил, что ребята стали увлекаться выпивкой. Мне уже дважды жаловались. Они начинают нервничать. Когда такое случается, я делаю стойку — мне вовсе не хочется неприятностей. Я знаю своих ослов. Когда бывали затишья, чтобы удержать свою бравую банду от смертоубийства, я немного занимался с ней астрофизикой и галактической географией.
— Ослы? Убийства? — Она рассмеялась. — Но ведь ты их любишь.
Он кивнул, немного расслабившись.
— Да, я их люблю. Не знаю, я служил со многими. Иногда мне давали уже готовое подразделение. Знаешь, так учителя говорят о своем классе. Или тренеры о своей команде. Если тебе попадутся хорошие люди — все будет в порядке. У меня ребята что надо.
— Но они нервничают?
Сэм отпил глоток воды.
— Мы с Виктором загрузили их работой по уши. Подразделение усердно тренируется, но важно знать меру. Это все равно что вытаскивать на арену не готового к состязанию атлета. Мы с Виктором должны немного ослабить вожжи, или мы их озлобим. Но любое послабление даст им возможность задуматься. Нам покажется, что мы здесь всего год — ну и что? На самом деле мы будем отсутствовать пять лет, не имея никаких известий. Может быть, у кого-то занемог отец. Или сердечные дела. Все ли будут живы, когда мы наконец вернемся назад? Знаешь, мы покидали Землю в такой спешке, осталась масса недоделанных вещей. А кроме того, в их маленькие мозги начала просачиваться мысль, что, если мы даже вернемся, мир к тому времени сильно изменится.
— Так думают военнопленные.
Сэм кивнул:
— Ну, что-то вроде того. А если ты начинаешь думать, что пропал без вести в открытом космосе, тут есть от чего свихнуться.
— А твоя семья, капитан?
Он на мгновение задумался и пожал плечами, медленно пережевывая бутерброд.
— Я никогда не знал своего отца. Моя мать, видишь ли, она в доме престарелых в Детройте. Сестра… скажем, я потерял с ней связь. Так было проще. Младшего брата убили во Вьетнаме. Бабушка и дед умерли. За моими плечами остались только воспоминания.
Она вскинула брови.
— Спасибо тебе, капитан. До сих пор у меня не было времени подумать о таких вещах.
Сэм потер глаза.
— Ну что ж, это значит, я очень устал. Обычно я сначала думаю, потом говорю.
Она рассмеялась.
— Моя интуиция подсказывает, что ты никогда не разговариваешь, если устал. Боишься проболтаться?
Он тряхнул головой:
— Угу, но знаешь, каково это? Хуже нет, чем жить постоянно на взводе. И смогу ли я когда-нибудь стать самим собой?
— А может быть, станешь таким, как я. Майор Светлана Детова — знающая, способная и живая.
— Живая? Возможно, но ты несвободна.
Он пристально всматривался в изящные черты ее лица. В ее голубых глазах сейчас не таился расчет, не было замкнутости, к которой он привык.
Она освободила волосы, и они тяжелой массой рассыпались по плечам.
— Свобода, капитан, вещь относительная. А ты? Разве грубость, хитрость не помогают тебе уцелеть? Подожди, выслушай меня до конца! Если тебе дают задание, на твои плечи в будущем ложится двойная ответственность, не так ли? Да, я знаю, как это бывает. Ты чернокожий в Америке. Я женщина в Советском Союзе. В любом случае там, где белый может ошибиться несколько раз, у тебя есть право на единственный промах.
Он встретился с ее упрямым взглядом и медленно кивнул:
— Да, быть может, и так. Но меня еще не захомутали. — Что ты можешь знать об этом, женщина? Разве ты можешь понять?
— Именно поэтому ты бодрствуешь, когда другие спят. — Она кивнула самой себе. — Да, капитан, я понимаю тебя лучше, чем ты думаешь.
— Почему?
— Потому что, как ты заметил, я тоже не сплю.
Он усмехнулся.
— Значит, ты бодрствуешь, горя желанием завербовать меня в КГБ?
Она вскинула бровь.
— Ну и каковы мои шансы на успех?
— Не самые лучшие.
Светлана допила остатки колы.
— Знаешь, мы могли бы предложить тебе…
— Меня это ни капли не интересует.
— Ты даже не выслушал меня.
Он наклонился вперед и поднял палец.
— Майор, в Америке доктор Кинг все-таки добился возможности промаршировать по улице с демонстрантами. Теперь ты можешь сидеть здесь и рассуждать о братстве между народами, любовь к которому твоя вшивая коммунистическая партия демонстрирует на лозунгах. Но мы, сестрица, многое повидали, и оба мы знаем что-то другое.
— Но доктор Кинг был убит психом не в моей стране, капитан.
— Конечно, черт побери! Потому что в твоей стране его послали бы на такой далекий север, что он стал бы первой черной сосулькой в истории человечества. Твоя партия построила бы для него лично новый ГУЛАГ на самом краю Таймырского полуострова.
Постукивая ногтями по столу, она откинулась на спинку стула.
— Ну ладно, с идеологией все ясно, а как насчет денег?
— Теперь ты заговорила на моем языке. Ну, для начала… как ты посмотришь на сто миллионов? — Он подмигнул ей. — Торговля будет долгой и нудной. Я собираюсь стать бонзой. Тебе что-нибудь принести?
— Принеси виски. Мы могли бы платить десять баксов в месяц.
— Ну ладно, пятьдесят миллионов… я не уступлю ни цента. — Они вместе пошли к автомату. — Скажи, как такая замечательная девушка могла попасть в лапы КГБ?
Она бросила на него короткий испытующий взгляд. Потом заговорила, подавив циничный смешок:
— Знаешь, это больше не имеет никакого значения. Здесь нет никого, кроме нас и Ахимса. Забавно, правда? Я так долго жила во лжи. Малейшая возможность быть откровенной заставляет меня нервничать.
— Я не хочу, чтобы ты волновалась, брось это и расслабься. Лги мне. Меня это не волнует.
Она взглянула на него подозрительно.
— Тогда почему ты проверял меня?
Пожав плечами, он протянул ей виски.
— Я уже много узнал о тебе: кто ты, откуда, что тебя сделало такой. Не из шпионских целей, просто ты меня интересуешь как личность.
Она отпила виски и подняла бровь.
— Я уже слышала подобное.
— Как хочешь, можешь верить, можешь не верить. Послушай, меня и в самом деле не заботит, что ты делала в Гонконге, кого ты там изображала и какое у тебя было задание. Мы здесь одни, майор. И я не знаю, что будет дальше. В скором времени моя жизнь может оказаться в твоих руках. Мы работаем так же, как все. Чтобы сплотить команду, надо начать с самого начала — с приветствия и рукопожатия.
Она покачала головой и глубоко вздохнула.
— Извини. Это старая выучка, привычка жить играя. Разведка — дело одиночек. Доверять можно только самой себе. Думаю, я никогда не буду, как… как…
— Как нормальные люди?
— Да, как нормальные люди.
— Но только не спрашивай чернокожего офицера, командира группы по борьбе с террором, на что похожи нормальные люди.
— А ты ненормальный?
Он заговорщически подмигнул ей.
—Люди, которые прыгают с парашютом, чтобы убивать других людей, вряд ли нормальные. А может быть, мы как раз нормальные, а весь мир безумен. Черт побери, не знаю. Зачем мы во все это ввязываемся?
— Ты спрашивал меня, как я попала в КГБ.
— Я попросил прощения.
Она перевела дыхание.
— Я совсем осмелела, ну да ладно. Я родилась в семье кагэбэшников. Моя мать работала в посольской группе второго главного управления. Мой отец работал в спецслужбе КГБ. — Она подождала, губы ее задрожали, глаза смотрели с надеждой. — Ну скажи мне что-нибудь, не молчи, ради бога.
— Поторгуемся? Секрет за секрет?
— Да.
— Когда мне было шестнадцать, я украл машину. Меня не поймали. Когда мне было двадцать, я украл другую. Об этом до сих пор никто не узнал. Если бы узнали, выкинули бы из Вест-Пойнта в два счета.
Она скрестила руки.
— Это не совсем то.
Сэм покачал головой и провел рукой по коротко стриженным курчавым волосам.
— Конечно, нет. Но я думаю, что я совсем не так интересен, как ты. Моя мамочка не занималась ничем иным, кроме как кормила нас и поднимала на ноги.
— А женщины? Тебя ждет дома подруга?
Он рассмеялся.
— Нет. И не думаю, что встречу подругу на Тахааке. Работа, как ты понимаешь, отнимает все время. К тому же американские женщины становятся почему-то немножко нервными, когда рассказываешь им, что зарабатываешь на жизнь, убивая людей. Думаю, кагэбэшники в таком же положении. Нет?
Она засмеялась, о чем-то вспоминая.
— Моя работа требовала от меня общения с мужчинами. Я выбирала самых высокопоставленных. И мне было так смешно, когда они похвалялись своей силой, своим могуществом, своими мускулами! Убить их тогда мне ничего не стоило. Уничтожить — с помощью семнадцати разновидностей яда, шести видов прицельного оружия или голыми руками. Власть — вещь относительная, так ведь? Над чем ты смеешься?
Она прищурилась, и Сэм снова расхохотался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80