Лу подбежала к нему, пытаясь сразу же выпросить у него прощение. Она промывала рваную рану на его руке и извинялась. Но он знал, что в ней говорила женщина, извиняющаяся не перед мужчиной, но перед карликом, которого ей стало жалко.
И когда Лу перевязала рану, Скотт опять ушел в погреб, в котором в те дни прятался от всех невзгод.
Стоя рядом со ступеньками, он в гневе и боли оглядел погреб. Затем присел на корточки и, подняв с пола камешек, стал раскачиваться на пятках, думая обо всем, что случилось с ним в последние несколько недель.
Он думал о том, что деньги на исходе, Лу никак не могла найти работу, Бет все больше позволяла себе не слушаться его, из медицинского Центра так и не звонили, и о том, что тело его неуклонно, неумолимо уменьшалось.
Думая обо всем этом, он еще больше распалялся, его губы побелели, рука стальным капканом сжала камень.
Увидев бежавшего от себя по стене паука, Скотт резко вскочил на ноги и со всей силы швырнул в гадину камень. Каким-то чудом камень пригвоздил к стене одну из восьми черных ножек паука. Гадина, не пытаясь освободить ее, уже на семи лапах бросилась наутек. Скотт остановился у стены и стал разглядывать похожую на живой волос, извивающуюся паучью ножку. Побледнев, он подумал, что однажды его ноги будут вот такими же маленькими.
Тогда в это трудно было поверить.
Но теперь его ноги стали именно такими. И вся логика его существования, похожего на головокружительное скольжение вниз, неизбежно приводила только к одному выводу.
«Интересно, – спрашивал себя Скотт, – что будет, если я сейчас умру?
Будет ли тогда мое тело уменьшаться? Или процесс уменьшения остановится?
Разумеется, в мертвом теле остановятся все процессы».
В дальнем конце погреба, сотрясая воздух оглушительным ураганным ревом, опять заработал масляный обогреватель. С жалобным стоном Скотт заткнул уши. Не в силах унять бившую его дрожь, он лежал на губке, а ему казалось, что он лежит в гробу, на кладбище, во время землетрясения.
– Оставьте меня в покое, – едва слышно пробормотал Скотт. – Оставьте меня в покое. – Жалобно вздохнул и закрыл глаза.
Скотт дернулся всем телом и проснулся.
Масляный обогреватель все еще ревел. А может быть, он уже успел отключиться и вновь заработал? Сколько он спал? Секунды? Часы?
Скотт медленно сел, дрожа и чувствуя головокружение. Поднял трясущуюся руку и дотронулся ею до лба. Жар еще не спал. Он провел рукой по лицу и громко застонал:
– О Боже, я болен.
Слабыми рывками он дополз до края губки и соскользнул вниз. Руки так ослабели, что не выдержали веса его тела. Скотт с глухим стуком ударился ногами об пол и грузно осел всем телом, приглушенно вскрикнув от испуга.
Минуту-другую он сидел на холодном цементном полу, щурясь в темноту и раскачиваясь. Желудок от голода недовольно урчал.
Скотт попытался встать, и ему пришлось прислониться к губке. Ноздри раздувались от горячего прерывистого дыхания. Он сглотнул. «Я хочу пить».
И слезы потекли по щекам. «Я не могу добраться до воды». И в отчаянии он ударил слабеньким кулаком по губке.
Через несколько минут Скотт перестал плакать, медленно повернулся и, шатаясь, побрел по темному погребу. Неожиданно натолкнувшись на стенку крышки коробки, свалился на пол. Недовольно бормоча, снова подполз к стенке крышки и просунул под нее сначала руки, потом спину, затем протиснулся внутрь всем телом.
Под крышкой было холодно, как в холодильнике, и по спине Скотта побежали мурашки. Он поднялся на ноги и прислонился к стенке крышки.
Была вторая половина дня, значит, он спал довольно долго. В окно, выходившее на юг, над кучей мусора, были видны лучи солнечного света.
Скотт прикинул: два-три часа дня. Прошла половина еще одного дня; да нет, больше половины.
Резко развернувшись, Скотт совсем слабо ударил кулаком по стенке картонки и почувствовал острую боль в костяшках пальцев. Ударил еще раз.
«Чтоб вас!» Прижав голову к картонной стенке, он заплакал навзрыд, вздрагивая всем телом.
– Глупо, глупо, глупо, глу… – нечеловеческим, гортанным голосом проговорил Скотт нараспев, на одном дыхании, и замолк только когда из легких вышел весь воздух. Руки повисли как деревянные, и, закрыв глаза, он откинулся на картонку, дрожа от судорожного дыхания.
Когда сознание вернулось к нему, его голова была занята одной мыслью – о воде. Скотт медленно двинулся по полу. «Я не могу спуститься к баку, но мне нужна вода, – думал он. – Больше нигде нет воды. А, постой, еще она капает в коробку печенья на холодильнике, но… нет, так высоко мне не забраться. Но я умираю без воды». Опустив голову, ничего не видя, он шел вперед. «Хочу пить».
И вдруг – чуть не свалился в яму.
Какой-то ужасный миг Скотт раскачивался над самым краем, но устоял и осторожно отступил назад. Затем опустился на колени и стал вглядываться в черную впадину, просверленную в цементном полу. Ему казалось, что он смотрит в колодец, обрывающийся темной бездной на пятнадцать футов вниз.
Скотт вытянул шею и прислушался.
Сначала было слышно лишь его собственное тяжелое дыхание. Затем, замерев на секунду, он разобрал еще один звук – тихо капающей воды. Это было настоящим кошмаром – мучаясь от жажды, лежать на животе у края колодца и слушать, как тихо капает недосягаемая вода. Язык беспокойно ворочался во рту, пытаясь пробиться через стену губ. Судорожно сглатывая пересохшим горлом. Скотт уже не замечал адской боли.
В какой-то миг он чуть не сорвался вниз головой и подумал в ярости:
«Все равно. Я уже не боюсь смерти».
Скотт не знал, как ему удалось удержаться на краю. Что бы там ни было, инстинкт самосохранения мог сработать только на уровне подсознания, потому что помутившийся рассудок уже толкал его в похожую на колодец яму, к воде.
Скотт отполз от края и привстал на колени. Застыл в нерешительности.
Затем снова вытянулся на полу, прислушиваясь к звуку капающей воды и вбирая его в себя, почти как воздух. Жалобно застонал. Опять резко поднялся на колени, встал, закачавшись от головокружения, и затем медленно пошел от ямы. Вдруг развернулся и двинулся назад к ее краю. Занес над колодцем ногу и стал раскачивать ее, глядя вниз, в кромешную тьму бездны.
«О Боже, почему ты не…»
Скотт развернулся и, сжав кулаки, на деревянных от напряжения ногах пошел прочь от ямы. «Бессмысленно!» – рвался из груди крик. Почему он не решился броситься вниз? Почему бы не сделать этого, подобно нелепой героине известной сказки, Алисе, прыгнувшей в неведомый, другой мир?
Сначала Скотт подумал, что перед ним красная стена. Остановился и ткнул рукой. «Не камень и не дерево». Это был шланг.
Обходя его змееподобное тело, он вышел к одному из концов. Заглянул вовнутрь, в длинный темный туннель, уходящий изгибами далеко вперед.
Шагнул на металлический ободок и, остановившись в канавке, подумал:
«Иногда, когда поднимаешь шланг, из него вытекает оставшаяся с прошлого раза вода».
Тяжело вздохнув, ковыляя, он пустился бежать по скользкому туннелю, ударяясь о твердые стены в изгибах шланга. Что было сил он бежал по петляющему лабиринту, пока, повернув, как ему казалось, уже в сотый раз направо, не оказался по щиколотку в холодной воде. С благодарным вздохом Скотт присел на корточки и, зачерпнув дрожащими руками воду, поднес ее к губам. У воды был затхлый вкус, глотать было очень больно, но он никогда с таким наслаждением и так жадно не пил даже самые лучшие вина.
– Спасибо тебе, Господи, спасибо, – бормотал Скотт. – Это все, что мне нужно. Все, что нужно.
И, хрюкнув от удовольствия, подумал о том, сколько раз он ползал за водой по этой дурацкой нитке. Под бак с водой. Каким же ослом он был! Но сейчас это все уже было неважно. Потому что сейчас ему было хорошо.
И только когда Скотт двинулся по туннелю обратно к выходу, он понял, что его успех был в действительности палкой о двух концах. Насколько этот успех улучшил его плачевное положение? На некоторое время он продлит его крошечное существование – положим. И даст возможность, не мучаясь от жажды, встретить конец, который точно наступит. Так успех ли это? А может быть, ему не суждено увидеть свой конец?
Выйдя из шланга на пол погреба, Скотт ощутил, насколько он ослабел от болезни и, что еще хуже, от голода. Болезнь можно умилостивить отдыхом и сном. А чем успокоишь голод?
Взгляд Скотта двинулся к высокой скале. Стоя в тени шланга, он глядел вверх, туда, где жил паук. В погребе еще была пища – это Скотт знал наверняка. Ломтики сухого хлеба, которого ему с лишком хватило бы на два дня. И этот ломтик лежал на высокой скале.
И вдруг простая до ужаса мысль развеяла его надежды на еду. У него нет сил, чтобы взобраться на скалу. Но даже если бы невероятным напряжением воли он сделал это, на пути к ломтику хлеба оказался бы паук. И у него уже не хватит смелости схватиться с гадиной еще раз – с этой черной гадиной, в три раза больше него, вселяющей в него панический ужас.
Голова упала на грудь. Что ж, остается ему сделать только одно. Он отступил от шланга и двинулся к губке. А что еще можно сделать? Разве у него есть выбор? Разве не находится он в руках неумолимого рока? Роста в нем всего три седьмых дюйма, так на что он может надеяться?
Что-то заставило его взглянуть на стену скалы.
Вниз по ней бежал огромный паук.
В ужасе издав истошный крик, Скотт бросился наутек. Прежде чем паук успел добежать до пола, он пролез под крышку коробки и забрался на губку.
И когда черный, с яйцеобразным телом паук забирался на крышку, Скотт, стиснув до боли зубы, уже готов был услышать первые звуки омерзительной, царапающей симфонии, издаваемой лапами этой гадины.
Теперь, когда его караулит этот дрожащий от нетерпения людоед, нет вообще никакой надежды на то, что удастся добраться до ломтика хлеба.
Скотт закрыл глаза. Его душили отчаянные рыдания, а над головой у него царапал, скрежетал по крышке паук.
11
Все было как в горячечном бреду: он снова оказался в Колумбийском Пресвитерианском медицинском центре на обследовании. Скрипучий, глухой, нерешительный голос. Это доктор Силвер говорит ему:
– Нет, у вас не акромикрия, как мы предполагали раньше. Да, тело уменьшено, но железы гипофиза не затронуты, нет и побочных признаков: волосы не выпадают, цианоза конечностей не наблюдается, как и синюшной окраски кожи и угнетения половой функции.
Для того чтобы установить содержание креатина и креатинина в его организме, были проведены анализы мочи – очень важные, поскольку они могли бы дать точную картину того, как работают его яички, надпочечники и как распределяется азот в организме. Анализ показал:
– Мистер Кэри, у вас отрицательный азотный баланс. Ваш организм выбрасывает больше нитрогена, чем сохраняет. А так как нитроген – один из самых важных строительных материалов клетки, то вполне естественно, что вы уменьшаетесь.
Дисбаланс креатина вызывал дальнейшие неполадки в системе обмена веществ: фосфор и кальций также выводились из организма в больших пропорциях, чем должны выводиться эти вещества, играющие важнейшую роль в формировании скелета.
Ему был прописан АКТХ, возможно, чтобы приостановить разрушение тканей.
АКТХ не подействовал.
Затем последовали долгие научные дискуссии о том, какие дозы гормонов гипофиза следует применять для его лечения. Врачи бормотали, что это могло бы сохранить азот в организме и, возможно, наладить нормальное формирование белка.
Однако это было весьма опасно. Поскольку реакция организма на этот гормон абсолютно непредсказуема, и даже лучшие вытяжки плохо переносятся и дают часто побочные эффекты.
– Неважно. Давайте попробуем. Ведь хуже уже не будет, – говорил Скотт.
Лекарство назначили.
И вновь ничего.
И, наконец, сделали хроматографический снимок, на определенных участках которого каждый элемент в организме оставляет свой специфический след. И был найден новый элемент, новый токсин в его организме.
И тут начались расспросы. Не попадал ли он когда-нибудь под воздействие химических веществ, нет, не бактериологического оружия, а именно химикатов, например, инсектицидов.
Сначала ничего, только тихий, беспорядочный ужас, а потом, как озарение, вспомнилось: Лос-Анджелес, июльский субботний вечер. По дороге из дома в магазин, как раз когда он проходил между рядами домов по аллее, обсаженной деревьями, из-за угла неожиданно вывернул, опрыскивая деревья, грузовик. Скотт попал в ослепивший его ядовитый туман, который жег кожу, разъедал глаза. В сердцах он обругал водителя.
Могло ли это быть причиной заболевания?
– Нет, не могло, – сказали ему.
Это было только начало. Должно было случиться еще что-то, невероятное, неслыханное – то, что превратило едва ли настолько опасный инсектицид в смертельный, разрушающий гормоны роста яд.
И врачи начали искать это что-то, задавая бесконечные вопросы, вороша прошлое. Это продолжалось до тех пор, пока однажды его не осенило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32